ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 07.11.2023
Просмотров: 357
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
И ритмы этого года, этого акта совсем иные. Затем наступает целый период, состоящий из огромного количества мелочей. Постепенно входят новые люди. Но единого разговора не возникает. Одна какая-нибудь тема бурно вспыхивает и тотчас исчезает бесследно. ПотохМ без всякой видимой связи так же бурно вспыхивает вторая тема, даже целый маленький конфликт — и тут же потухает, что-то затрагивает только двоих людей, что-то — троих или четверых, но и те и другие вспышки молниеносны и как бы бесследны.
Между тем под ними бьется нервное состояние каждого. Желание найти выход из тоски — у Вершинина. И тайная любовная перекличка между ним и Машей. И бодрое, какое-то бесшабашное, приподнятое настроение Тузен-баха — от решения порвать с военной службой, от ощущения близости Ирины.
Растет болезненное чувство Соленого. И Чебутыкин, хотя произносит фразы такого же характера, как и в первом акте,— совсем иной. Только что проснулся, чувствует старость, и нужны уже усилия и воля, чтобы продержаться на прежнем.
Время прошло не бесследно, и это изменение в каждом нужно с большой ясностью и точностью выявить. В первом акте все скрыто, все мило, все лишь в потенции, а тут, как на ладони,— то, что делает с ними время.
Но это не внешние изменения, так просто, внешне их не покажешь. Люди проходят, проживают множество маленьких и больших событий, которые есть во втором акте.
Маша с Ириной, например, смеются над Чебутыкиным — он так важно сидит. Но не между прочим, от скуки, а вкладывая в это энергию, потому что их нервность ищет таким образом выход.
Нет ни одной вялой минуты. Бурно вспыхнуло что-то — и исчезло. «Что вы молчите, Александр Игнать-ич?» — опять новая вспышка — и нет ее.
Как внезапные порывы ветра. Ветер ворвется и сдует что-нибудь.
Чебутыкин позвал к себе Ирину, чтобы вместе с ней посидеть.
Затем порыв покрупнее: «Давайте хоть пофилософствуем!»
Затем принесли письмо для Вершинина.
А Тузенбах пошел мириться с Соленым.
А потом Соленый поссорился с Чебутыкиным и с Андреем...
Через все это растет и растет нервное напряжение и наконец прорывается в бурном веселье с возгласами и пляской. Закричали, стали бренчать на рояле, громко, не похоже на себя.
А потом Наташа всех прогнала, и все послушно и тихо стали расходиться.
Трудные, нервные часы...
Когда-то, когда мы поступали на первый курс, все зачитывались «Дневниками директора театра» Антуана. Теперь эту книжку, по-моему, никто не читает. Антуан весь день бегал и организовывал свой театр.
Наверное, нет ничего прекраснее, чем создавать новый художественный коллектив. Как хорошо жить в искусстве не в одиночку. Собрать группу людей! Но многие даже замечательные актеры разъединены индивидуализмом.
Антуан возглавлял движение «свободных театров». Это был манифест натурализма. Создавалась новая реальность в искусстве.
Вечная борьба в искусстве за новую реальность!
Когда-то, на первом курсе, мне казалось, что формула «искусство требует жертв» — формула гениальная. Федотов ведь не успел жениться, Ван Гог вообще жил бог знает как...
Теперь жизнь стала богаче. Больше возможностей для актеров: кино, телевидение... А некоторые актеры, не стесняясь, говорят: Феллини ведь богат, Мастроянни имеет свою яхту!
Может, пошел другой век?
А я думаю: неужели Феллини и в нищете не стал бы отстаивать свои идеалы? Мастроянни ведь не из-за яхты...
Январь месяц. На улице — снег. Идет спектакль Арбузова.
За кулисами стоит телевизор, и все актеры в перерыве между сценами смотрят футбольный матч.
Возможно ли, чтобы в раздевалке у футболистов стоял телевизор и в перерыве между таймами они смотрели бы спектакль? А тренер кричал бы: «Иванов, ты опоздаешь на поле!»
Но коснемся теперь, допустим, Ивана Павловича Яичницы.
Хотя «Женитьба» ставится редко, все равно в голове какие-то вульгарные представления о том, как это будто бы было. Почему-то вспоминаются показы молодых актеров, выпускников театральных школ, где глупый Яичница выглядел еще глупее, чем сами эти неопытные ребятишки.
А взрослых артистов и не вспомнишь в этих ролях. Взрослым артистам хочется чего-нибудь посущественнее.
Но почему, например, Епиходов — роль, а Яичница — это не роль?! А потому еще Епиходов роль, что мы помним в ней Москвина. А на Яичницу за последние долгие годы Москвина не находится.
Но когда дойдешь до Москвина, хочется бросить все и только вспоминать!
Да, Яичница не менее человек, чем Епиходов. И то, что он большой и толстый,— не самое главное.
Нет, заела меня эта мысль о Москвине, не выходит из головы.
Надо бы всем прививать такое, что ли, драматическое простодушие, какое было у него.
И ощущение того, что Епиходов, например, не «он», а «я».
Епиходова надо еще ведь и выстрадать.
А Яичницу — что же?
При разборе бросается в глаза, что Яичница перечитывает опись движимого и недвижимого имущества. Но гораздо важнее, мне кажется, что он отпросился из департамента на минуточку, что генерал может в любой момент хватиться его и задаст тогда ему невесту.
Сватовство — дело для него незнакомое. Что за невеста? Понравлюсь ли я? Понравится ли она? А еще — генерал за спиной.
А жениться решил ведь тоже от скверности! Но ведь все это надо уметь, все это уже не по возрасту, да и внутреннего спокойствия нет того, чтобы прийти, расположиться, чувствуя себя человеком. А потом, эти разговоры о Сицилии, что есть, мол, где-то такая Сицилия и что-то интересно узнать про нее, так как всех куда-то всегда ведь манит, но ты экзекутор, и над тобой генерал, который, возможно, уже сейчас вопрошает грозно: «А где экзекутор, вот задам ему такую Сицилию!»
Конечно, в холостяцкой жизни накопились и не очень удачные черты, но ведь «он» — это «я», а попробуй в себе отделить одно от другого.
А время идет, уже пошел второй акт, второй час, стало быть, а он еще ничего не выяснил! Кроме него тут топчутся целых три человека, и все на нервах, на нервах, хотя невеста собой хороша и такую бы нужно в жены, только очень странно себя ведет, а в такой суетне ничего не добьешься.
И в результате — глупый, глупый, бессмысленный день прошел!
И хотя немного откричался на свахе, все равно очень плохое настроение!
В веселом — ищи грустное? Так, что ли? Впрочем, а что тут веселого? Только что текст смешной.
Тибальт! Человек мутный, в его водянистых глазах живет чувство какого-то расового превосходства над другой семьей. Это темное, средневековое чувство осело и образовало грязь в его легких. Враждующие стороны уже натерпелись от этой розни, устали, выдохлись. Былая грязь от сильных встрясок превратилась в пыль, они стали добрее, у них дети, они уже сомневаются в чем-то, а этот кажется простым, как кусок червивого мяса. Ему пока что спокойно и даже уютно только в атмосфере отвратительно грубой. Когда дерутся, он наблюдает: ему нравится, когда кого-то бьют по лицу.
Но Тибальт воспринимается часто как условная демоническая кукла, какой-то злой, жестокий инфернальный задира. Стоит, однако, разобрать лишь одну сцену с участием Тибальта, чтобы понять всю подлинную жизненность его фигуры.
Вот что произошло перед тем, как Ромео убил его.
Бенволио и Меркуцио вышли на улицу и где-то устроились, чтобы отдохнуть. Вернее, эта мысль пришла в голову Меркуцио, а Бенволио, тревожась о чем-то, что, по его мнению, должно вскоре произойти, просит Меркуцио уйти.
Но в поведении Меркуцио есть даже нечто демонстративное. Почему мы не можем сидеть и отдыхать в любом месте нашего города?! Такой трусостью мы только распускаем дураков, захвативших все улицы в свои руки. Мир надо насаждать упорно, настойчиво, показывая пример бесстрашной жирности. Так считает Меркуцио, и потому он уселся поудобнее, снял рубаху и, может быть, даже загорает. Но Бенволио по-прежнему полон тревоги за последствия подобной демонстративной мирности. Подобную демонстрацию могут просто не понять, и дело опять кончится убийством.
Но Меркуцио настроен насмешливо. Именно в этот момент и появляется Тибальт.
Однако совсем не для того, чтобы затеять драку.
Оказывается, он по-своему мучается некоторыми сложными вопросами. Его интересует, каким образом Меркуцио может дружить с Ромео.
Как может родственник герцога дружить с сыном Монтекки?
Тибальт не в состоянии проникнуть в тайну этой симпатии, как обезьяна не может постичь тайну умножения.
Если бы Меркуцио ненавидел Ромео или Ромео ненавидел Меркуцио, в этом не было бы ничего противоестественного. Но почему симпатия связывает их, детей разных семейств, из которых одно — семейство герцога, а другое — семейство рядового богатого синьора? Тибальта мучает эта загадка, она его просто гложет. Настолько, что он решил подойти к Меркуцио и спросить.
Вначале ему кажется необходимым даже предупредить их, что идет он не для драки, что сидеть они могут спокойно, что у него к ним словечка два, не больше — «я думал, удар-другой»,— говорит Меркуцио. Он продолжает столь же спокойно лежать. Они еще перебрасываются парой шуток, за которыми скрывается достаточно напряженная ситуация, и тогда как раз Тибальт и задает Меркуцио этот недоуменный вопрос — ты в компании с Ромео?!
В этом вопросе сквозит такая уверенность в том, что с Ромео нельзя быть в одной компании, что Меркуцио ничего не остается, как рассердиться. Не рассердись он его дружба с Ромео оказалась бы липовой. Нельзя не рассердиться, когда в твоем присутствии уничижительно говорят о твоем друге.
Подобно тому как Тибальт не собирался драться с Меркуцио, Меркуцио не собирался сердиться на Тибальта. Один хотел лишь узнать, другой — предполагал продемонстрировать бесстрашное спокойствие, чего бы это ни стоило.
Однако не выдержал, вскочил. Рассердился на отвратительно глупую уверенность Тибальта в том, будто бы Ромео принадлежит к какой-то низшей категории. Рассердился настолько, что стал вызывать Тибальта на драку, стал настаивать на этой драке. В этой внезапной и как будто бы даже неразумной вспыльчивости — удивительное чистосердечие.
Ненависть у таких, как Тибальт, единственный проблеск сознания. И он даже гордится этим. Способность ненавидеть отличает его от тех, кто вовсе пуст.
Подойдя к Ромео, Тибальт спокойно подыскивает слова оскорбления. В таких вещах он не знает страха. В этом его своеобразный долг перед семейством, и он умеет его выполнять.
Однако он не предполагает, что на оскорбление можно ответить не ударом и не оскорблением. Тибальт, говоря в шутку, не читал ничего про князя Мышкина и потому еще больше