Файл: Иванов - Трубадуры, труверы, миннезингеры.doc

Кроме этой причины действовали еще и другие, привносимые как природой, так и историей. Яркость метафор, пылкость воображения, страстность чувств - все это питалось и поддерживалось палящим солнцем и зноем юга, роскошным расцветом растительного царства, богатством красок и их оттенков в самой атмосфере. Между хлебными полями и виноградниками здесь возвышались многочисленные богатые города, из которых каждый представлял республику в миниатюре, и много великолепных замков, которые представляли миниатюрные подобия императорского двора. Юг Франции находился в непрерывных сношениях с Италией, Грецией и Востоком. Особенно славились этими сношениями богатые города - Марсель, Авиньон, Арль, Нарбонна, Тулуза и Бордо. На всех этих рынках в торговое время можно было видеть смешение племен, языков и вер. Тут вместе с мусульманами были все народности, подвластные некогда римской империи. Тут говорили почти на всех языках тогдашнего мира. Сюда свозились предметы и необходимости, и изысканной роскоши: шелка и шерстяные ткани Азии и Италии, оружие Дамаска, зеркала, драгоценные камни, золотые и серебряные вещи, восточные пряности и благоухания. Но этот постоянный обмен богатств, эта живая деятельность, это разнообразие и плодотворное движение сопровождались и обменом идей, обменом цивилизаций. Здесь находили гостеприимный прием врачи и математики, получившие образование в центрах мавританской культуры - в Кордове и Гренаде. Греки завозили на ярмарки Нарбонны и Тулузы не только восточные ароматы и шелк, но и различные смелые учения, подрывавшие авторитет господствующей церкви. Цивилизация мавров, их тонкая наука, их элегантные искусства, их изобретения проникали на полуиспанский юг Франции. А цивилизация их достигла в короткое время замечательного расцвета. Основатель Кордовского халифата, Абдеррахман, задумал украсить свою столицу по образу лучших городов далекого Востока. При завоевании каждого города арабы прежде всего строили мечеть и основывали при ней школу. Абдеррахман начал строить ту мечеть, которая до нашего времени вызывает удивление путешественников, несмотря на множество обезображивающих ее переделок. Припомним, что говорит один из наших туристов только об одном уголке этой мечети, о mirhab, о часовне созерцания: «Надобно видеть, с какой изящной роскошью украсила ее арабская фантазия! Вся она из чистого белого мрамора, с маленькими колоннами, окруженными мозаикой из цветных кристаллов; всюду разбросаны изречения Корана, буквы из золоченых кристаллов, и около всего этого вьются самые роскошные, самые капризные арабески».*

* Боткин.

Тот же халиф выстроил себе загородный дворец и окружил его обширными садами, которые он засадил редкими растениями, вывезенными из Сирии и других стран Востока. Финиковая пальма, насажденная им, отлично привилась в мягком климате Андалузии и стала родоначальницей всех остальных пальм того же вида, растущих в Европе. Тот же халиф покровительствовал поэзии и сам был поэтом. Остановим на несколько мгновений свое внимание на одном из его стихотворений, обращенном к одинокой финиковой пальме.*

* Наш перевод с немецкого.

О, пальма стройная моя!

Себя ты чувствуешь чужою

В стране заката: ты, как я,

Разлучена с родной страною.

О, плачь!.. Но как же плакать ей?

Она безгласна, одинока;

Она не ведает скорбей,

Меня терзающих глубоко.

Когда б жила ты, как я сам,

Ты заливалась бы слезами,

К Евфрату, к пальмовым лесам

Летя крылатыми мечтами.

Стоишь без чувств ты предо мной;

Я сам почти забыл о милой

С тех пор, как бросил край родной,

Гонимый вражескою силой!

Благодаря образцовой системе орошения, в Испании стало процветать земледелие. В то же время необычайно развилась и промышленная деятельность населения. Преемники А6-деррахмана шли по его стопам. Юноши с увлечением занимались науками в Кордове, Севилье, Толедо и других городах, сделавшихся научными центрами. Вообще, начиная с X века, в Испании проявляется необыкновенный интерес к научным знаниям. Образовательные экскурсии стали почти заурядными явлениями. Сплошь и рядом просвещенный обитатель Пиренейского полуострова совершал далекую поездку вдоль всего северноафриканского побережья в Египет, а оттуда в Бухару или Самарканд, чтобы слушать лекции какого-нибудь светила науки. Одного увлекало стремление собрать предания о жизни и изречениях Магомета, другого влекли в такие поездки филологические интересы, третьи желали изучать под руководством прославленных знатоков право, медицину, астрономию или философию. Встречались отдельные случаи таких путешествий, предпринимавшихся в Индию, в Китай и вглубь Африки. Многие из халифов с благородным увлечением собирали книги и полагали начало знаменитым книгохранилищам, другие расширяли их. Когда и Кордовский халифат разделился на несколько самостоятельных владений, это политическое разделение только способствовало дальнейшему развитию культуры. Отдельные владетели соперничали друг с другом в просвещенном содействии наукам и искусствам. Толпами собирались при их дворах жрецы науки и искусства; их привлекали сюда и различные льготы, и богатые дары. Сохранилось прекрасное сказание об арабском филологе Абу-Гамбе. Один из местных мавританских владетелей в Испании просил его посвятить ему свою книгу и послал ему в подарок за это тысячу червонцев, коня и роскошную одежду. Автор отослал подарки обратно и сказал при этом: «Я написал свою книгу, чтобы принести пользу людям, а себе доставить бессмертие; неужели же я украшу ее теперь чужим именем и отдам свою славу другому? Никогда!» Когда посланные передали владетельному князю слова ученого, он выразил свое удивление и вдвое наградил ученого за его труд. Таковы были покорители Испании, ближайшие соседи провансальцев. Простите за это отступление, но вы сами чувствуете теперь его необходимость. Победители-христиане Пиренейского полуострова сами поддавались обаятельному влиянию арабской культуры и, в свою очередь, распространяли это влияние на юг Франции. Мудрено ли после этого, что именно здесь развилась в полном блеске лирическая поэзия трубадуров?

Все указанные нами влияния подготавливали почву и создавали атмосферу для возникновения и развития этой литературы и вообще культурных условий жизни. Но необходимо отметить еще одно обстоятельство, с которым мы встречаемся в Испании и южной Франции. Мы имеем в виду борьбу с магометанами. Эта борьба, происходившая и в самой южной Франции, и увлекавшая ее бойцов в Испанию, воспитала в населении южной Франции воинственную отвагу. Церковь пошла ей навстречу и благословила ее. Так на провансальской почве выросло европейское рыцарство. Быстро распространилось оно отсюда по всем странам Западной Европы, так как вполне соответствовало понятиям и чувствованиям их населения. Не забудем, что именно здесь, в южной Франции, раздалась впервые проповедь крестовых походов и отсюда уже охватила всю Западную Европу. Здесь создались те рыцарские идеалы, которые, конечно, всегда стояли выше действительности, но все же облагораживали ее. Без них жизнь была бы еще низменнее, еще грубее, еще насильственнее. Храбрость рыцаря, его великодушие, его идеалы чести и любви, его набожность нашли себе выражение в лирических песнях трубадуров. Рыцарство было новой и могучей силой в руках церкви. Вот почему и могло сказаться впервые, хотя прошел целый ряд веков после окончательного торжества христианства, его влияние на положение женщины. Отвергать это влияние нельзя, но необходимо рядом с ним отметить и другое - влияние испанских арабов.

Положение женщины у последних было свободнее, чем у других магометан. У них женщины принимали участие во всех сферах умственной жизни. Число женщин, прославившихся научными трудами и поэтическими произведениями, довольно значительно. По этой причине здесь и создалось то уважение к женщинам, которое едва ли знал мусульманский восток. Союз мужчины с женщиной облагораживался здесь наличием духовного сближения. Любовь мужчины воспламенялась здесь не только под влиянием телесных совершенств, но и умственного превосходства любимого предмета. Нередко бывали такие случаи, когда два сердца соединялись в одном союзе под влиянием обоюдного влечения к музыке или поэзии. Это уважение к женщине, этот более возвышенный взгляд на нее нашли себе отражение в произведениях арабской литературы. Читая арабские стихотворения даже в переводах*, мы поражаемся их необыкновенной грациозности, искренности и яркости красок. Сильно напоминают они Buch der Lieder Гейне. Такой же свободой пользовалась женщина и на юге Франции. Здесь женщины могли быть обладательницами поземельной собственности. Они пользовались в обществе большим влиянием. На этой-то почве и возникло здесь так называемое служение дамам (domnei от слова domna- дама, госпожа, лат. domina).

* Мы читали их в немецких переводах графа Шака (Schack), автора прекрасного сочинения о поэзии и искусстве испанских и сицилийских арабов (Poesie und Kunst der Araber in Spanien und Sicillien).

Рыцарь-трубадур избирал себе даму, которая отличалась прежде всего молодостью и красотой, а также умом, прекрасными манерами и вообще любезным обращением с людьми. Он избирал ее себе как предмет рыцарской любви или служения. Один из трубадуров так изображает нам эту рыцарскую любовь: «В этой любви есть четыре степени: первая степень - любовь колеблющегося (feignaire), вторая - просящего, умоляющего (pregaire), третья - услышанного (entendeire) и последняя - друга (drutz). Тот, кто стремится к любви и часто ухаживает за своей дамой, но не осмеливается поведать ей свою муку, по справедливости может быть назван колеблющимся, боязливым. Но если дама оказывает ему столько чести и так ободряет его, что он осмеливается поведать ей о своей муке, такой человек вполне правильно может быть назван умоляющим. Если умоляющий своей речью и просьбами достигает того, что она удерживает его при себе, дает ему свои ленты, перчатки или пояс, он поднимается уже на степень услышанного. Наконец, если даме благоугодно выразить свое согласие на любовь поцелуем, она делает его своим другом». Избранный рыцарь терял свою свободу и становился в зависимость от своей дамы. Зависимость эта напоминала ту, в которую становился вассал от своего сеньора. Рыцарь становился на колени перед своей дамой, клал свои руки в ее руки и клялся служить ей верно до своей смерти и защищать ее от всякого зла, от всякого оскорбления. Она же объявляла, что принимает его в свою службу, обещала раскрыть для него свое сердце, вручала ему перстень, поднимала его с земли и давала ему свой первый поцелуй. Рыцарь носил любимые цвета своей дамы, которые всегда напоминали ему ту, с кем он был соединен клятвой. Само собой, что союз этот обусловливался свободным согласием сторон. Если рыцарь, обязавшийся служить даме, обладал поэтическим даром, он должен был слагать в честь нее стихи. Распространение же последних, конечно, зависело от степени таланта их автора. Здесь необходимо отметить одну особенность южнофранцузского рыцарства. На юге Франции рыцарское звание не было так тесно связано с обладанием землей, как на севере. Таким образом, и само обладание землей не было здесь принадлежностью феодальных привилегий. Чаще, чем где-либо, рыцарское звание распространялось здесь на средние классы и снисходило даже до виллана. Безземельное рыцарство образовало значительное сословие. Свободные от вассальных обязанностей, полные господа в любви и ненависти, они поступали на жалованье к богатым баронам и крупным владельцам. Не было ни одного сколько-нибудь известного двора, при котором нельзя было бы встретить этого добровольного воинства рыцарей, независимых в силу самой своей бедности и совершенно непохожих на тех рыцарей-вассалов, которых сюзерен созывал для безвозмездной службы. Тем с большим жаром защищали они свое благородство: наиболее восторженные из них жертвовали жизнью, чтобы защитить это священное в их глазах наследие, заменявшее им наследственную землю. Они охотно останавливались в тех местах, где ожидало их приятное времяпрепровождение. Они-то и были жрецами служения дамам. Многие из этих странствующих рыцарей делались трубадурами; благодаря этому поэзия рассматривалась здесь как благородное занятие. Она была одним из цветков рыцарского венка.

В прежнее время по вопросу о возникновении провансальской поэзии высказывались, между прочим, взгляды, выводившие это явление из античного мира, из древнего Рима или от арабов. Потом появилось новое направление, сводящееся к положению о полной самобытности южнофранцузской литературы. Само собой разумеется, что все эти взгляды, не исключая и последнего, страдают односторонностью. В каждом из этих взглядов есть доля правды, но преувеличенная до больших размеров. Приводя к одному знаменателю все сказанное нами выше по вопросу о возникновении блестящей лирической поэзии на юге Франции, мы останавливаемся на следующем положении. Провансальская литература выросла на родной почве, как ее лучший цветок, но в образовании этой почвы, в создании необходимых для полного его расцвета условий участвовали и римская культура, и арабы Испании.

Местным началом провансальской поэзии были народные песни, дошедшие до нас, к сожалению, только в незначительных обрывках да в некоторых припевах. Распевались эти песни на сельских хороводах. Кроме того, от времен Рима сохранились бродячие певцы, жонглеры, которые нередко импровизировали на разные темы. Сперва они распевали свои песни на народном латинском языке, а потом и на провансальском наречии. Песни эти были разнообразного характера - и лирические, и повествовательные, и комические, и серьезные, и духовные, и светские. Распевались они на площадях, на турнирах, в замках. Пение сопровождалось простым, однообразным аккомпанементом. Жонглеры смешивались в одно сословие с различными фокусниками, фиглярами и шарлатанами, выдававшими себя за волшебников и магов. Они должны были уметь играть на разных инструментах, танцевать, бросать ножи и ловко ловить их, подражать пению птиц, скакать сквозь обручи. Нередко они водили с собой обезьян или собак, потешали публику марионетками; последние представляли собой подобие нашего «Петрушки». Они могли удовлетворять только низменным вкусам. Потребностям же 6олее утонченного вкуса, когда последний народился, стали отвечать трубадуры. Потребности же эти народились постепенно, под воздействием многих, уже выясненных нами, обстоятельств. Таким образом, трубадуры имели своих предшественников в жонглерах. Но и с появлением последних жонглеры не перевелись. Одни из них продолжали заниматься прежним делом, другие примкнули к трубадурам. Они стали помогать им слагать мелодии, пели их стихи, аккомпанировали им на своих инструментах. Наиболее употребительным из последних была виола. Виола - одна из прабабушек нашей скрипки. Усовершенствования в области струнных инструментов начались с XII века. Наиболее древним видом их является крута (crout, crotta). Она представляла продолговатый ящик с закругленными углами. По бокам этого звучного ящика делались выемки, но не слишком заметные. Рукоятка не была верхней надстройкой корпуса, как мы видим это у гитары или скрипки, а приделывалась к самому корпусу с его оборотной стороны, так что играющий на круге брал этот инструмент за его дно. Для пропуска пальцев на переднюю доску круты, на струны, в соответствующем месте ящика заготавливались отверстия; благодаря этому левая рука, которою играющий держал инструмент, не была видна, скрывалась им, видны были только пропущенные в отверстие пальцы. В правую руку желавший играть на круге брал смычок; он делался и прямым, и сильно согнутым, снабжался только одной проволокой или, как и теперь, пучком волос. Сначала крута снабжалась только тремя струнами, потом это число было увеличено еще одной и, наконец, дошло до шести, но две из них не модулировали. Прилагаемое изображение, воспроизводящее одну из средневековых миниатюр, дает полное и ясное понятие об этом инструменте. Кругу сменила рота.