ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.07.2024
Просмотров: 359
Скачиваний: 0
Прощаясь со своей женой, Ивен проливал слезы, но, вернувшись к своей прежней жизни, он так втянулся в нее, что позабыл об обещании, данном своей супруге. Последняя была так возмущена поведением своего мужа, что послала ему формальное запрещение являться к ней на глаза и отняла от него волшебное кольцо. Это запрещение привело Ивена в настоящее отчаяние. Он покинул блестящее общество Круглого стола и убежал в пустыню, где бродил, как безумный, питаясь сырым мясом. Но он не потерял своего рассудка; от этого несчастья его спасли три дамы, вылечившие его от безумного отчаяния какой-то таинственной мазью. В его деятельности ясно проступает после этого определенное направление. Ведя бродячую жизнь, полную всяких неожиданностей и приключений, он направляет свою деятельность на защиту всех слабых, всех невинных и обижаемых существ. Убежав от людей, он нашел себе друга в царстве животных. Раз он увидел грозного обитателя пустыни льва в самом ужасном положении: вокруг него крепко обвилась змея и готова была задушить его. Ивен и здесь явился защитником страдальца: он убил змею и таким образом спас жизнь льву. Лев оказался существом в высшей степени благодарным. Он склонил голову перед Ивеном, как вассал перед своим сеньором, опустился перед ним на задние лапы, протянул ему, как руки, передние лапы и оросил лицо рыцаря слезами благодарности. Не довольствуясь этим, лев стал всюду следовать за своим избавителем, как разумное существо: охотился для него, исполнял обязанности оруженосца и сторожил его ночной покой. По этой причине Ивен и получил прозвище рыцаря Льва; прозвище было и необходимо, потому что он в знак своей печали, вызванной разлукой с супругой, никому не показывал своего лица, ходил с опущенным забралом, и таким образом никто не мог узнать его и назвать по имени. Слава об его подвигах распространилась, конечно, во все стороны. И никому рыцарь Льва не отказывал в своей помощи. Между прочими подвигами он освобождает Люнетту, сразившись за нее в судебном поединке, и наконец приезжает к брецилианскому фонтану и льет из него воду на камень. Никакой рыцарь не появился на этот вызов, чтобы сражаться с ним: его супруга не изменила ему. Она до сих пор не могла найти защитника фонтана и, по совету все той же Люнетты, решилась примириться со своим мужем, рыцарем Льва. Роман и оканчивается радостным примирением супругов.
Этот роман представляет собою не что иное, как развитие бретонской сказки об Овене. Важнейшие различия между романом Кретьена де Труа и его источником сводятся к следующему. В романе «встречаются большие лирические отступления, состоящие в жалобах на свое время, также больше роскоши в фантазии, больше чудесного, менее сказочных преувеличений (Ивен побивает не всех рыцарей Артура, как в сказке Овен, а только одного Кекса), больше искусственности, больше знания человеческого сердца и больше желания останавливаться на его движениях. В последнем отношении особенно замечательны переговоры дамы с Люнеттой после смерти Черного рыцаря».* (* Строки, отмечающие различия между сказкой и романом, заимствованы нами из сочинения проф. Кирничникова «Очерки из истории средневековой литературы», М., 1869. Проф. Кирпичников резюмирует ими замечания Villemarque, сочинением которого "Les romans de la Table Ronde» мы также воспользовались для настоящего очерка).
Сопоставляя указанный здесь роман о рыцаре Льва с поэмой о Рауле Камбре, мы легко усмотрим различие между поэмами французского цикла и романами Круглого стола, И последних нет той суровости, которая резко проступает в поэмах французского цикла. Ее место заступают галантность и куртуазия. В романах, если угодно, больше альтруизма: герои борются не только для того, чтобы одолеть своего врага, но и для восстановления чьего-либо нарушенного права, для защиты той или другой страдающей личности. В романах значительно более развит элемент психологический: обособившаяся человеческая личность привлекает к себе особенное внимание труверов. Но рядом с этим здесь нет той непосредственности, того пыла, которыми отличались chansons de geste. Мы говорили уже о чудесном, о волшебном элементе как о начале чуждом chansons de geste и отличающем от них романы или поэмы бретонского цикла. Само христианство принимает в последних какой-то новый, мистический отпечаток; припомним роман об Иосифе Аримафейском.
Из романов Кретьена де Труа, в которых нераздельно слились светский и духовный элементы, особенно выдается его роман о Персевале, к сожалению, не оконченный автором. В его основе, как и в основе романа о рыцаре Льва, лежит одна из бретонских сказок, а именно - сказка о Передуре или волшебном фонтане, но с ней слилась христианская легенда, та самая легенда, с первоначальным видом которой мы познакомились из пересказа поэмы де Боррона об Иосифе Аримафейском. С Персевалем же, или Парцивалем, мы познакомимся из подробного пересказа лучшей поэмы Вольфрама фон Эшенбаха, посвященной этому герою.
Самым популярным из романов Круглого стола является роман о Тристане и Изольде; с его содержанием мы познакомимся в пересказе поэмы Готфрида Страсбургского, прекрасно развившего этот интересный сюжет.
Уже одни немецкие имена двух только что упомянутых нами поэтов, заимствовавших сюжеты для своих произведений из Франции, свидетельствуют о том влиянии, какое романы Круглого стола имели на Германию, Но влияние это не ограничивалось только одной Германией, оно проникло и в другие земли Западной Европы, Так поэзия, великая и благотворная сила человеческого духа, сближала между собой различные народности.
Миннезингеры
Миннезингеры и судьба миннезанга
Вальтер фон дер Фогельвейде
Вольфрам фон Эшенбах
Лоэнгрин, сын Парцифаля
Тристан и Изольда
Миннезингеры и судьба миннезанга
После сказанного уже нами о трубадурах и труверах, о миннезингерах говорить придется немного. "Любовь и поэзия, - говорит один из немецких исследователей, - прекраснейшие цветы на человеческом древе жизни. Они пробудились к жизни сияющей солнцем весной - в богатый песнями период времени, обнимающий собой XII и XIII столетия, тот период, который обозначается в истории литературы именем "периода швабской поэзии", "золотого периода рыцарско-романтической поэзии", "периода романтического миннезанга" или коротко и ясно - "периода миннезингеров".
Под "миннезангом" (Minnegesang) разумеется искусственная, рыцарская, преимущественно лирическая поэзия, процветавшая в Германии в блестящую эпоху гогенштауфенов, ей покровительствовавших. Она развилась под влиянием различных обстоятельств. Могучее влияние оказали на нее трубадуры и труверы, фантастические сказания Востока, занесенные в Германию при посредстве крестовых походов, наконец - подъем народного духа, стремление к поэзии и песне, естественно проявившееся в данный период народной жизни, как проявляется оно в известную пору жизни каждого отдельного лица. Предметом песнопений является в такую пору прежде всего любовь. Двенадцатый век но всемирной литературе и был такой порой. Под "миннезангом" разумеется прежде всего поэзия любви. Певцы же периода миннезанга назывались миннезингерами.
Мы говорили, что поэзия трубадуров не служила только одной любви; то же самое приходится сказать и о миннезингерах. Миннезингеры отзывались и на современные политические события, и прославляли князей, выражали в своих произведениях религиозные чувства и призывали к участию в крестовых походах. Рядом с таким положительным направлением в их поэзии была и другая струя. Подобно трубадурам и труверам, они нападали на современное им общество и на отдельных лиц за их недостатки и пороки, не разбирая положения, какое лица эти занимали на различных ступенях общества. Пробивалось в них ясным ключом и национальное чувство.
Если любовь не была единственным предметом их песнопений, то и лирика не была единственной формой их поэзии. Миннезингеры отдавали свои силы и на служение эпосу, но их эпос живо изобличал лирическую природу своих творцов. Наглядным примером послужит нам в этом отношении поэзия Вольфрама фон Эшенбаха.
Лирика эпохи миннезанга еще в большей степени, чем эпос, составляла принадлежность рыцарского сословия. Среди поэтов было много владетельных особ и даже императоры. Приводим здесь в вольном переводе одно из двух дошедших до нас стихотворений императора Генриха VI.
Я приветствую милую песней своей,
Я не в силах уж больше страдать;
Закатились те дни, когда мог перед ней
Свои песни я сам распевать!
Как уныло кругом, как печалюся я!
Если встретится нам дорогая моя,
Передайте привет от меня.
Когда с нею я был, я властителем был
Необъятных сокровищ и стран,
А теперь нет ее, след прекрасный простыл -
Все рассеялось, словно туман.
Лишь печаль разрастается в сердце моем:
То к в счастьи живу, то я плачу по нем,
И все близится гроб с каждым днем.
Всей душою люблю свою милую я,
И корона повсюду со мной -
Обе в сердце моем, на уме у меня,
Но мне тяжко с короной одной.
Нет, я радость одну бесконечно ценю -
Радость с милою жить, и за ту, что люблю,
Я бы отдал корону свою.
Кто не станет мне верить, тот станет грешить.
Я бы с милой, блаженствуя, жил
Без короны своей, а без милой прожить
Не могу я на свете, нет сил-
Что останется мне без нее, дорогой?
Никому не желаю я доли такой:
Лучше ведать в изгнаньи покой!
Так как мы уже знакомы с трубадурами, то лучше всего характеризовать немецких певцов любви, сопоставляя их с поэтами Прованса. Первоначальная рыцарская поэзия немцев носит на себе следы самобытного происхождения. Она далека в эту пору от провансальской лирики, так как воспевает не утонченную, не условную, искусственную любовь, подчиняющуюся известным правилам и порядку, а простое, здоровое, вполне реальное чувство. Но с течением времени утонченность, выработанная в Южной Франции, проникает и сюда. Лирическая поэзия немцев из оригинальной превращается в подражательную. Живое, человеческое чувство превращается в служение дамам. Сама форма произведений, соответственно содержанию, меняет свой характер. Стихотворные размеры становятся чрезвычайно разнообразными, рифма достигает своего высшего развития. Но, сделавшись подражательной, любовная лирика немцев навсегда сохранила известную индивидуальность, только ей свойственную. Прежде всего, любовь, воспеваемая миннезингерами, отличается большей скромностью и носит на себе следы идеализма, так долго отличавшего немцев от других западноевропейских наций. В их любви есть что-то светлое, мечтательное, возвышенное. В этой ее особенности сказался во всей полноте исторически выработавшийся характер немецкого народа. "Рыцарская поэзия в Германии, - по словам проф. Кирпичникова, - не могла назваться веселым искусством (gai saber), так как немецкая натура сейчас же сказалась в обработке мотивов печальных, трагичных. В трубадурах жизнь бьет ключом; они наслаждаются ею без оглядки, довольные собой и всем окружающим; даже в песне, воспевающей безнадежную любовь к высокопоставленной красавице, сквозит самодовольная улыбка ограниченного, но уверенного в себе романца, сына кроткой, услужливой природы. В песне миннезингера перед нами северный человек, вдумчивый, наклонный к уничтожающей всякую полную радость рефлексии, ищущий темных сторон и в наслаждении, человек, у которого моменты увлечения жизнью сменяются часами горького презрения к ней". Приведенная характеристика является удачным обобщением, но и она допускает исключения. Такое исключение представляет, например, старейший из немецких миннезингеров, Генрих фон Вельдеке. Своей беззаботностью и весельем он сильно напоминает трубадуров. Его мировоззрение светло. Он хвалит каждого человека, который умеет быть счастливым, не теряя своей чести, и нападает на тех завистливых людей, сердца которых переполняются горечью при виде чужого счастья. Правда, и он, подобно всем средневековым поэтам всяких категорий, недоволен современностью, но это недовольство является естественной тенью его возвышенного взгляда на жизнь. Любовь в его представлении неразрывно связывается с честью, и разрыв между ними сулит всякие беды, которые верно предвидит всякий, знакомый не только с настоящим, но и с прошлым людей.
Стремяся к истинной любви,
Стремились к чести в то же время;
Теперь пороки расцвели -
Иное народилось племя.
Кто знает то, чего уж нет,
И то, что есть, тот чает бед,
Выносит опасений бремя.
Любовь представляется поэту настолько светлым чувствам, что никакие страдания и тревоги не в состоянии омрачить ее. Счастлив тот, кто любит, не опасаясь ее страданий, так как сердце, испытавшее истинную любовь, способно на все лучшее.
Кто, о любви мечтая, мог
Служить любви без опасений
Ее страданий и тревог,
Тот был счастливцем вне сомнений.
Все, что есть лучшего, все в ней-
Что с жизнью сталось бы моей,
Не знай и я любви волнений?
Неизбежные страдания любви ослабляет своими могучими силами природа. Разлука с возлюбленной теряет для Вельдеке свой острый характер, когда он слышит пение пташек и видит перед собой деревья в цвету.
Другой характерной чертой миннезингеров является их религиозность. Трубадуры, подобно древним эллинам, слишком любили земную жизнь с ее радостями и даже страданиями, чтобы мечтать о небесной. Если они и начинали мечтать о ней, то делали это обыкновенно на склоне лет, испив полную чашу житейских радостей. Южнофранцузский рыцарь, даже поселившись в стенах монастырской обители, оставался самим собой. Его не умеряли и не умиряли ни поэтические монастырские галереи, навевающие раздумье и светлую грусть, ни церковные службы с курящимся фимиамом, гармоническим пением братии и могучими, потрясающими до глубины души звуками органа, ни правильное, размеренное, спокойное течение монастырской жизни. Перед нами два образчика таких рыцарей, изображенные в chansons de geste. Рыцарь Ренуар поступает в монастырь. До этого времени он еще ни разу не бывал в церкви, и все, что он видит в монастыре, приводит его в крайнее изумление. Все же он позволяет совершить над собой пострижение, облекается в монашескую рясу. Когда же аббат предписывает ему носить власяницу, поститься четыре дня в неделю и ходить каждую ночь к заутрене, Ренуар выходит из терпенья. Он заявляет своему духовному начальнику, что все это - вранье, и клянется, что он будет есть, не взирая ни на какие уставы, хорошую дичь и жирных каплунов, а петь будет на свой лад и только в тех случаях, когда почувствует к этому охоту. О другом рыцаре-монахе, Гильоме Курносом, рассказывается, что, поступив в монастырь, он сделался истинным страшилищем для всей братии. Чтобы избавиться от нежеланного монаха, аббат посылает его за рыбой, но считает нужным предупредить, что дорога лежит через лес, что в этом лесу он может встретить разбойников, которые станут отнимать у него монастырские деньги или припасы, купленные для обители. "Ладно, - ответил Гильом, - я сумею защитить себя: пойду, заберу на всякий случай свое оружие".