Файл: Иванов - Трубадуры, труверы, миннезингеры.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 04.07.2024

Просмотров: 482

Скачиваний: 0

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

И было ль ты? иль все мне только снилось?

И жизнь моя была ли наяву

Иль сном была? ответить не могу.

Теперь пора настала пробужденья...

Но, боже мой, какие измененья

Вокруг меня! ни места, ни людей

Не узнаю, что в юности моей

Когда-то знал. Утратил безвозвратно

Я все, чем жил, что было так приятно!

Где детства сверстники? Увы мне! Вместо них

Я вижу стариков едва-едва живых...

Затоптан луг, порублена дуброва,

Одна река - остаток от былого –

Течет теперь, как и тогда текла.

О, боже мой, как много в жизни зла!

В иные дни и радость улыбалась,

Но что же от нее на долю мне осталось?

И эти дни пленительные где?

Так мимолетен след удара по воде.

Увы, увы!

А молодое наше поколенье

Внушает мне невольно сожаленье:

Печальны лица молодых людей,

Забот не знающих, не знающих скорбей!

Не так бы жить, поверьте, подобало

Всем тем, кто жил еще так мало, мало.

В какое я собранье ни войду,

Заране знаю, в нем веселья не найду;

И пляс, и смех заботы отогнали...

Печальный год; такого мы не знали!

Убором головы похвастать ни одна

Не может женщина... О, где ты, старина?

А рыцари в мужицкой их одежде!

И все теперь не то, что было прежде.

Из Рима к нам послания пришли,

С собой вражду и горе принесли.

Ужель теперь за радости былые

Мне суждено страдать? Слова пустые!

Слова греховные! Кто мыслит о земном,

Тому блаженствовать не суждено потом.

Увы, увы!

Увы! как все нам время отравило,

Что было так пленительно, так мило!

И в меде желчь находим мы теперь,

Прекрасен мир по виду, но не верь

Его цветам: он изнутри невзрачен,

И черен он, и, как могила, мрачен!

Кто прожил жизнь, тот мыслит об одном -

Загладить все греховное в былом

Своим раскаяньем недолгим в настоящем.

Вы, рыцари, оружием блестящим

Наделены: кольчугою, мечом,

Что в церкви освящен, и шлемом, и щитом!

На вашем месте я, нуждающийся, бедный,


Старался б заслужить себе в борьбе победной

Награду верную. Не в золоте она,

Не в лене дорогом. Награда мне одна

Теперь является желанной, неизменной:

Желал бы я копьем добыть венец нетленный!

Я 6 за море уплыл, и не слыхали б вы

Уж больше моего печального увы!

Среди многих течений, существовавших в обществе XIII века, обращают на себя внимание два, а именно – мрачный аскетизм, разочарование во всем земном, и, как естественный выход из него, деятельная вера. Аскетизм, носясь над обществом, среди которого вращался Вальтер фон дер Фогельвейде, задел и его своим черным крылом. Единственным выходом, который может привести человека в "селенья рая", были в его глазах крестовые походы. Но, проповедуя их, он не руководствовался слепой ненавистью к тем, кто не исповедовал христианства. Он высказал возвышенную и гениальную для его времени мысль о том, что христиане, евреи и язычники поклоняются одному и тому же Богу.

То же меланхолическое настроение, но в более смягченных чертах и в более близкой нам форме, выразил наш поэт и в следующем небольшом стихотворении.

Не прожил половины дня

В веселье полном никогда я;

Хоть радости срывал и я,

Но их лишился навсегда я.

Они, как все здесь, отцвели,

Как и цветы - добыча тленья,

И нет теперь во мне влеченья

К неверным радостям земли.

Религиозность нашего миннезингера нашла себе выражение в целом ряде произведений духовного содержания. Чтобы ознакомить своих читателей и с этим видом его творческой деятельности, приведу два следующих стихотворения.

Памятуй, грешник, про Божьи страдания,

Сердце очисти волной покаяния!

Тело Господнее острые иглы терзали,

Муки креста, принятые за нас, умножали;

Гвозди пробили и руки, и ноги святые;

Горькие слезы сладчайшая лила Мария,

Крови сыновней увидя струи.

Он же промолвил в порыве любви:

"Мать моя! Смерть мне вторая - печали твои;

Ты, Иоанн, успокой ее муки живые!"

Основой для второго стихотворения послужила легенда о слуге-воине и слепце, желавшем прозреть. Слепец веровал, что он излечится от своей слепоты кровью Христа, и попросил воина Лонгина, чтобы тот совершил прободение.


Слепец сказал слуге: "Вонзи ему копье

Ты в сердце самое: мучение мое

Тогда окончится". И вот копье коснулось

Творца миров. И сердце содрогнулось

Марии, и она, слезами обливая

Свой бледный лик, от мук едва живая,

Узрела, как Лонгин копье свое вонзил.

И опустилася она тогда без сил,

Без чувств. Удар Христово сердце поразил,

И со креста струилась кровь святая.

Эти стихотворения, напоминающие нам простые по своей композиции и исполнению средневековые миниатюры, проникнуты глубочайшим религиозным чувством. Этим объясняется то сильное впечатление, которое оставляют они в душе читателя. Они возвышают душу, как художественные создания, творившиеся великими мастерами при немерцающем свете тех светильников веры, которые, как негасимые лампады перед иконой, теплились в их сердцах.

Умер Вальтер фон дер Фогельвейде, вероятно, вскоре после 1230 года.

Что особенно подкупает нас в пользу него как человека, это - его замечательная простота, являющаяся отражением сердечной чистоты. Он сознавал свои творческие силы. В одном из своих стихотворений он жалуется на то, что он так беден, несмотря на богатство своего таланта. Но это - невольный стон человека, забитого нуждой. В другом месте он говорит, что дама, которую он воспевает, приобретает благодаря этому почет, что нелегко найти кого-либо, кто мог бы ее лучше воспеть, что если он перестанет петь, то все, которые теперь ее хвалят, станут ее бранить, что она сделается мертвой, если умертвит его. Но он не смотрел на себя как на исключительную, сверхъестественную натуру. Он не гнушался весельем толпы и сам любил содействовать ему.

С зимой пришли к нам холода

И беды кроме них;

Не видеть - мнил я – никогда

Мне цветиков моих.

А если я умру, тогда

Печаль постигнет всех,

Кто любит танцы иногда,

Кто любит вольный смех.

"Нам всем зима сильно повредила, - читаем мы в другом стихотворении. - Теперь поблекли степь и лес, где звучало так много милых голосов. О, если бы я увидел снова на открытом воздухе девушек, играющих в мяч! тогда бы снова зазвучали для нас и песни птиц".

"Если бы мог проспать я всю пору зимы! Бодрствуя, я сержусь на нее за то, что ее могущество так широко и далеко распространяется. Но она уступит поле битвы маю: тогда я буду срывать цветы там, где теперь лежит иней".


Первой игрой на открытом воздухе была игра в мяч. Поэт томительно ждет ее как спутницы желанной весны. Таким образом, другою симпатичной чертой в характере нашего поэта является его горячая любовь к живой природе: к весне, к цветам, к птицам.

Если к указанным чертам в характере поэта прибавить еще серьезность и вдумчивость, а также беспритязательность и умение довольствоваться только самым необходимым, если прибавить к этому горячую, искреннюю отзывчивость на общественные вопросы, внутренний благородный облик великого певца восстанет перед нами во всей своей полноте. Один из немецких исследователей совершенно справедливо замечает, что великий миннезингер был таким человеком, какого мы бы хотели иметь своим другом. И в самом деле, он ставил дружбу выше родства; вот как выражался он о дружбе: "Улыбка друга правдива, в ней фальши нет; она чиста, как вечерняя заря, которая пророчит прекрасный день".

Но вот пробил урочный час. Для певца навсегда затуманились земные вечерние зори, погасли земные прекрасные дни. Холодная рука бесстрастной смерти разбила его поэтическую лиру. Он нашел себе место вечного упокоения в саду Вюрцбургской соборной церкви, под деревом, из-под ветвей которого разлетались по всему саду соловьиные песни. Его надгробный камень повила прекрасная, поэтическая легенда. Вот что она говорит. Поэт, пламенно любивший природу и резвых пташек, завещал, чтобы на его могильном камне насыпались пшеничные зерна и ставилась вода для птиц, для чего он велел сделать в камне четыре углубления. И долгое время память великого певца свято чтилась, и птички каждый день находили на его могиле обильную пищу. Но в XV столетии капитул собора нашел более удобным потреблять эти зерна самому, чем рассыпать их птицам, и сделал изменение в завещании Вальтера фон дер Фогельвейде в том смысле, что в годовщину смерти певца начал раздавать каноникам пшеничные хлебы* (* У Лонгфелло есть прекрасное стихотворение на эту тему). Сад, в котором был схоронен великий поэт, был окружен крытыми галереями. Здесь была высечена следующая эпитафия, написанная латинскими стихами:

Pascua, qui volucrum vivus, Walthere, fuisti,

Qui flos eloquii, qui Palladis os, obiisti,

Ergo quod aureolam probitas tua possit habere*,

Qui legit hie dicat: Deus istius misere!

* По другому варианту poscit habere - требует иметь, т. е. заслужила.

"Ты, Вальтер, бывший при жизни пажитью для птиц* (* Такое именно значение имеет его фамилия), цветком красноречия, устами Паллады, ты умер. Поэтому, чтобы твоя честность могла получить небесный венец (ореол), пусть всякий, читающий это, скажет: "Боже, будь милостив к нему!"