Файл: Иванов - Трубадуры, труверы, миннезингеры.doc

Расцвет пленительной весны

Я вижу полный пред собою.

Кто может хмуриться весною?

Такой веселою порою

Быть должен каждый из людей

Доступней чувству, веселей,

Чем был он в пору зимних дней.

Дни мира для меня скучны;

Иванов день все не приходит,

И день так медленно проходит,

Как тридцать дней; меня изводит

Их милый мир. Когда бы мне

Уступлен город был Дуэ,

Желал бы взять я и Камбре.

О, пусть виновник тишины

Болячку на глаза получит!

Ах, этот жалкий мир наскучит!

Что даст он нам? чему научит?

Что лучше времени и нет,

Как время битв, волнений, бед,

Филиппу* то не знать не след.

Он не знавал еще войны:

Еще при нем не отсекали

Ни рук, ни ног, мечом из стали

Голов в сраженьях не снимали;

Не показали ни Руан,

Ни Сэ ему болящих ран**;

Он, говорят, в войне профан.

Филипп, король большой страны,

Не вел в ответ на оскорбленья

Войны кровавой, полной мщенья;

Да, в этом мало поученья!

Потом бы отдыха вкусил!

Коль юный битв не полюбил,

Он будет слаб, он будет хил!

Взгляни хоть с этой стороны,

Король Филипп: здесь честь страдает;

Тур податей не высылает,

А мир Жизорский***... кто не знает,

Какая это благодать?

Да, лишь начав борьбу опять,

Ты можешь честь свою поднять!

Но увещанья не нужны

Для «Да и Нет»****, они напрасны;

Не любит мира воин страстный,

На подвиг трудный и опасный

Идет, не медля, он всегда;

И нет опасности, труда,

Чтоб он не шел сейчас туда.

Король французский - друг покоя,

Совсем как добрый капеллан,

А «Да и Нет» - тот жаждет боя,

Как смелой банды атаман.

* Филиппу II Августу.

** Те стычки, которых он был очевидцем, еще не могут дать ему понятия о настоящих битвах.

---

*** Договор, заключенный незадолго до этого времени между английским и французским королями, сводился, главным образом, к различным обещаниям со стороны Англии.

**** «Да и Нет», как уже нам известно, - юношеское прозвище Ричарда Львиное Сердце. Трубадур нарочно проводит параллель между ним и Филиппом, чтобы подстрекнуть последнего к войне. Ричард был на стороне отца.

Заключенный между воюющими сторонами мир не нравился Бертрану и последний всеми силами пытался возжечь новую войну между ними.

В это время прилетела в Европу из Св. Земли печальная весть: 4 июля 1187 года при Гиттиме на Тивериадском озере Саладином было разбито на голову войско христиан; в этой битве пал цвет христианского рыцарства и был взят врагами в плен король Иерусалима. Сам Иерусалим открыл ворота Саладину в сентябре того же года. Со всех сторон послышались призывные крики и просьбы. Антиохийский патриарх ярко изобразил бедствия Обетованной Земли в послании своем к английскому королю, архиепископ Тирский Вильгельм сам поспешил в Европу, а папа Григорий VIII в двух посланиях призывал все христианские народы к принятию креста. Все это вызвало в Западной Европе уснувшие было интересы. Религиозное одушевление могущественной волной прокатилось с одного ее края до другого. Французы нашивали на свои одежды красный крест, англичане белый, фламандцы зеленый и т. д. Само собой понятно, что Бертран живо откликнулся на это движение.

Из важнейших городов в руках христиан оставались еще Антиохия и Тир. Саладин направился против Тира, но встретил здесь геройское сопротивление со стороны Конрада монферратского. Бертран де Борн написал последнему послание и отправил его в далекую Сирию через своего жонглера Папиола. Мы перевели это послание с оригинала и предлагаем его вниманию читателей.

Того теперь я знаю, кто из всех

Достигнул славы высшей в этом мире;

Конечно, то - сеньор Конрад; не грех

Сказать, что он... Один в далеком Тире

Он Саладина отразил.

Бог помочь! но... подмога не идет...

Тому почет, кто тяжесть всю несет.

Сеньор Конрад, да сохранит вас Бог!

Придет пора, я буду также с вами,

Но до сих пор собраться я не мог;

Ведь не спешат и принцы с королями,

Да я и сердце загубил:

Блондинка дивная, владычица моя,

---

Мне не велит плыть в дальние края.

Сеньор Конрад, к вам оба короля –

Филипп и Ричард* - будут с подкрепленьем,

Но вот беда: вражду в себе тая,

Они полны взаимным подозреньем.

Боюсь я, чтоб не угодил

Тот и другой к врагу в тяжелый плен:

Не стерпит Бог, конечно, их измен**.

Сеньор Конрад, и друг, и даже враг

Всегда почтет вас полным уваженьем;

Но, дав обет отправиться, никак

Уже нельзя покрыть его забвеньем;

Забывший Бога прогневил!

А вот они покоятся, когда

Вас тяготят и голод, и нужда.

Сеньор Конрад, все к худшему ведет

То колесо, что наша жизнь вращает;

Здесь большинство обманами живет,

Вредя другим; обманутый страдает,

Но тот, кто злое совершил, Не убежит:

Господь рукой Своей

Заносит в книгу все дела людей.

Сеньор Конрад, и Ричард к вам придет;

Я слышал так; сильна его природа;

Он полчища большие соберет

И двинет их до окончанья года.

Да и Филипп отплыть решил;

Отправятся другие короли,

Придет конец бедам Святой Земли!

Мой Папиол прекрасный, ты ступай

В Савойю, путь держи к Бриндизи, там

Ты сядешь на корабль, тебе я дам

К Конраду порученье. Не скучай!

Скажи ему, что если обещанье

Исполнят короли, приду и я,

А если мне прелестное созданье

Велит остаться, ехать мне нельзя.

* В это время Ричард Львиное Сердце уже вступил на английский престол после смерти своего отца Генриха II.

** Ричард возложил на себя крест в числе первых, еще при жизни своего отца, тогда же возложил на себя крест и Филипп II Август, но оба медлили приведением в исполнение своего священного обета.

Из этого произведения мы видим, что обыкновенно пылкий до самозабвения Бертран не возложил на себя креста в ту пору, когда вокруг него кипело религиозное воодушевление, когда раскрывалось перед рыцарями широкое и славное поприще для новых подвигов. Он проповедует крестоносное предприятие, восхваляет его участников, грозится королям, возложивших на себя крест, божьей карой, упрекает их за взаимное недоверие, забывая совершенно о том, какую деятельную роль играл он сам в развитии этого недоверия и вражды. Но сам он не отправляется в крестовый поход и самую возможность своего участия ставит в зависимость от согласия той «блондинки дивной», которой он служит как ее рыцарь. Такое объяснение, конечно, является только не совсем благовидной шуткой. В том же произведении он ставит свое отправление в зависимость от королей. Но вот оправились в поход и короли, а наш трубадур остался дома. Для объяснения этого факта выставляют в виде предположений две причины, а именно: недостаток средств и опасение брата Константина, который мог бы воспользоваться отсутствием воинственного брата и напасть на грубо отнятый у него Отафор. Первое объяснение вряд ли основательно. Мы знаем, как поступали в таких случаях малоимущие рыцари, да мы и не имеем никаких оснований считать Бертрана малоимущим. Мы знаем, что он три раза уже после этого делал щедрые дары тому монастырю, в школе которого получил образование. Второе объяснение более солидно. Итак, личные эгоистические интересы удержали его от участия в том предприятии, которое он так горячо проповедовал другим? Но возможно и еще одно объяснение, которого мы не находим у Штимминга. Можем ли мы положиться на горячность тех сирвентов Бертрана, которые относятся к крестоносным предприятиям? Выше мы уже приводили примеры такой же горячности в других его сирвентах, но видели, что эта горячность далеко не соответствовала действительности. Верил ли он в благоприятный исход этих далеких, не согласовавшихся ни с национальными, ни с политическими потребностями того времени предприятий? Не относился ли он к ним скептически? Сочувствовал ли он, наконец, самой их идее? Он мог пропагандировать ее в виде известной уступки общественному настроению минуты. Самая идея была популярной, и проповедник ее приобретал своей проповедью популярность. Внутренние же движения Бертрана навсегда скрыты от нас. Не забудем только того, что он открыто хвастался не только храбростью, но также хитростью и ловкостью.

---

Мы рассмотрели, таким образом, в самых существенных чертах общественную деятельность Бертрана. С этой деятельностью, как мы видели, были тесно связаны и его поэтическая деятельность, и его личная жизнь. Теперь остается остановить свое внимание на другой стороне поэтической деятельности Бертрана, ознакомиться хоть с некоторыми образцами той дани, которую он принес любви.

Мы уже указывали вскользь на то впечатление, которое произвела на сердце Бертрана сестра английских принцев Матильда. Воспоминание об ее светлом образе навсегда осталось живым в душе трубадура. Роковые обстоятельства разлучили их, но это не только не помешало, но скорее содействовало его служению другим дамам. Война, военные потехи и служение женщинам были, по мнению Бертрана, да и вообще современников его круга, единственно благородными и подходящими для рыцаря занятиями. Послушайте, что говорит по поводу этого сам трубадур.

Пусть лес, кто хочет, вырубает,

А я работаю живей,

Когда надолго мне хватает

Оружья всякого, коней...

Стремлюсь к турнирам я,

К войне, войну любя,

Я щедр и не тужу,

И женщинам служу*.

* Наш перевод с провансальского.

Прелестное стихотворение написал Бертран де Борн в честь сестры английских принцев. Вы, конечно, помните, что он прозвал ее Еленой. Если иметь в виду ту обстановку, среди которой оно было написано поэтом, его содержание сделается вполне понятным. Обстановка была такова. В зимнюю пору Ричард задумал в сопровождении Бертрана произвести смотр своим войскам. В лагере обнаружился такой недостаток съестных припасов, что в одно воскресенье в продолжение нескольких часов все оставались без еды. Поэт мечтал о теплом убежище, о хорошем обеде и вызвал в своем воображении, по противоположности, ту обстановку, в которой жила принцесса. Ее очаровательный образ стоял перед ним как живой. Тогда-то он и написал свое стихотворение.

Обеда нет, пришла кручина.

Ах, если б дома я сидел!

Там было мясо, хлеб и вина,

Огонь там весело горел.

Сегодня праздник; в день священный

Забыть приятно суету:

Хотелось быть бы мне с Еленой

Да и с сеньором Пуату*.

Я в Лимузен сбирался, чтобы

Красавиц местных воспевать;

---

Теперь прошу всех дам без злобы

Певца другого поискать;

Теперь пою я самой верной

И превосходнейшей из них;

Поклонник преданный, примерный,

Я не глядел бы на других.

Вы так чисты, так благородны,

Течет в вас царственная кровь;

Свой край я бросил бы свободно,

Чтоб повидаться с вами вновь.

Вы выше всех неизмеримо,

Вас не сравню я ни с одной;

И вы, надев корону Рима,

Ее украсили б собой!

Меня пленил ваш взор чудесный;

Я подчинился вам, любя;

Вы часто на скамье прелестной

Меня сажали близ себя.

И в вашей речи милой, звонкой

Все было просто и свежо.

Вы мне казались каталонкой

Иль дамой города Фанжо.

Когда ваш ротик улыбался,

Сверкал зубов жемчужный ряд...

Я вашим телом любовался;

С ним гармонировал наряд;

Лицо так нежно, так румяно;

Любуясь им, я в рабство впал,

А сам владыкой Хороссана

Себя тогда воображал!

И на земле, и в недрах океана

Все - ниже вас; вы - выше всех похвал**.

* Т. е. С Генрихом, «молодым королем».

** Как это стихотворение, так и следующее переведены нами с провансальского оригинала.

К той же принцессе Матильде обращается наш трубадур и в следующих строках. Но здесь она называется уже не Еленой, а другим именем - Сезам.

Нельзя то место звать двором,

Где смех не слышится кругом,

И шуток нет,

И щедрости не виден след.

Я умер бы - и верю в то -

От скуки в грубом Аржанто,

Когда бы там

Не встретил я средь местных дам

Одной красавицы: она -

Проста, изящна и умна...

Тобой, Сезам,

Была мне жизнь сохранена!

Служа той или другой даме, Бертран де Борн прославлял не только ее внешность, но отчасти и ее внутренние достоинства. Сперва он воспевал Матильду Монтаньяк. Он прославляет ее за то, что она своими преимуществами превосходит всех соперниц не только тем, что является вместилищем всех телесных прелестей, но и тем, что выдается своими внутренними достоинствами: она не окружает себя, подобно кокеткам, толпой обожателей, но довольствуется одним, а при выборе такого не ослепляется могуществом и внешним положением. Она горда с людьми, которые только богаты, но милостива к достойным, хотя бы они были бедны. Любопытно обратить внимание на те обстоятельства, которые омрачили добрые отношения между Матильдой Монтаньяк и поэтом. Они характеризуют и среду, в которой вращался поэт, и эпоху, в которую он жил. Один из соседей поэта женился на Гюискарде, всюду прославляемой за свою красоту. Посвятил ей несколько строф и Бертран. В этих строфах он объявляет счастливой всю страну Лимузен, так как в нее войдут все достойные любви качества и добродетели в лице Гюискарды. Необходимо и мужчинам выказывать все те преимущества, благодаря которым можно надеяться на приобретение дамской благосклонности. Истый обожатель, по словам Бертрана, должен быть здоровым, мужественным и благородным в своих мыслях; он должен быть по отношению к дамам готовым на услуги и покорным, великодушным и щедрым. Он должен отличаться не только на придворных праздниках, но на турнирах и в боях. Наступило самое удобное время испытать себя во всем этом, так как появилась Гюискарда.

---