Файл: Самосознание.европейской.культуры.XX.века.1991.pdf

ББК 71.0

Cl7

А. И. Фрумкина

Содержание

1

ЗАПАДНОЕВРОПЕйСКАЯ КУЛЫУРФИЛОСОФИЯ МЕЖДУ МИФОМ И ИГРОй

11

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ХУДОЖНИКА ПЕРЕД МИРОМ ГУМАННОГО

Вступительная статья Р. А. Гольцевой и и. Б. Роднянской

Честертон Г. К.

ЭССЕ. Перевод Н. Л. Трауберг

омар Хайям и священное вино В защиту фарфоровых пастушек

Упорствующий в правоверии . Гамлет м психоаналитик .

В защиту детективной литературы Могильщик Романтика рифмованных стихов Хор

Примечания Р. А Гольцевой

Ортега-и-Гасет Х.

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИскУССТВА. Перевод и примечания с. Л. Во­ робьева. . .

Непопулярность нового искусства. Художественное искусство Немного феноменологии

Начинается дегуманизация искусства Призыв к пониманию Дегуманизация искусства продолжается «Табу» И метафора Супрареализм и инфрареализм Поворот на 1800

Иконоборчество . . .

Отрицательное влияние прошлого

ТЕМА НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Перевод В. В Бибихина

Вейдле В.

УМИРАНИЕ ИСКУССТВА. Размышления о судьбе литературного и

художественного творчества

Г л а в а IV. Умирание искусства . Примечания В. В. Бибихина и А. и. Фримниной

Бёлль Г.

ФРАНКФУРТСКИЕ ЧТЕНИЯ. Перевод В. В. Бибихина

Примечанин и. Б. Роднянской

Марсель Г.

К ТРАГИЧЕСКОй ммлгости И ЗА ЕЕ ПРЕДЕЛЫ

Перевод и примечания В. В. Бибихина

4

154

171

178

183

188

208

212

214

219

221

223

225

227

229

230

233

237

240

243

244

248

250

251

253

254

256

258

260

264

268

290

293

338

352

364

От составителя

Имена, с которыми встретится читатель в этой книге, при­ надлежат крупным философам культуры и литераторам нашей эпохи. Поэтому они скорее всего так или иначе ему известны. Но даже если с некоторыми из трудов этих авторов читатель уже знаком, предлагаемый сборник будет полезен ему уже тем, что расширит его представление об их творчестве.

Однако сборник иреследует и другую, не менее важную цель: дать общее представление о том, что думает о себе как о некоем целом современная западноевропейская культура, как она оцени­ вает свое состояние и свои перспективы, свою дальнейшую судь­ бу. С этой целью в сборнике собраны вместе и сопоставлены между собой различные точки зрения на западноевропейский культурный процесс.

Книга содержит два взаимосвязанных и в то же время отно­ сительно самостоятельных раздела. В первом из них представлены различные концепции современной культурфилософской мысли, отталкивающиеся от господствовавших в XIX в. универсалист­ ских идей. Каждая из этих концепций создала себе многочис­ ленных адептов, породила целое идейное направление в культуре, и по сей день не теряющее своей актуальности. Такое направ­ ление образует, к примеру, линия мысли, идущая от О. Шпенг­ лера к А. Дж. Тойнби, захватывая и социологию (П. Сорокин) и искусствоведение (Ю. Стриговский). Шпенглер дает значи­ тельный импульс развивающемуся в нашем веке жанру «ин­ теллектуального романа». Подобную же роль играет создан­ ное К. Г. Юнгом течение «глубинной психологии», потеснившее с культурфилософской сцены фрейдизм, а после войны оформив­ шееся в широкое организованное движение. Среди художников, испытавших на себе его влияние, такие крупные имена, как Г. Гессе, Т. С. Элиот, Вяч. Иванов, Дж. Джойс, Т. Манн и другие.

Не менее тесную связь можно проследить между концепцией Nl. Хайдеггера и французскими экэистенц-романистами. Яркий след в современной западноевропейской культуре оставили сочи­ нения Й. Хейзинги и ;\1. Вебера. С ними также познакомит чита­

теля книга.

Очерк главных тенденций культурологической мысли ХХ в.

дан во введении к первому разделу.

Во второй части книги, посвященной самосознанию совре­

мениого искусства, прежде всего осмыслению его кризисного со­

стояния С.10ВО предоставлено авторам, выражающим то или

иное отношение к гомистской культурфилософской доктрине. Та­ кой подбор имеет веские основания. дело в том, что для авторов,

которые принадлежат к католическому духовному ареалу и на

которых, независимо от их конечных позиций, наложили отпеча­ ток навыки католической мысли, весьма типичен круг вопросов,

ОТНОСЯIЦИХСЯ К дезорганизации современного эстетического

опыта. Это обусловлено тем, что, все еще имея за спиной тради­ ционный томисгский космос, понимаемый как предданное чело­

веку художественное целое, мыслители, воспитанные на католи­

ческой почве, обеспокоены тем, как современный человек стал обращаться с этим «врученным ему творением», и потому в поле их внимания то и дело попадает опыт искусства как наиболее симптоматичный вид человеческой деятельности, особенно чуткий

ксостоянию человеческого духа, к напряженности, кризисным

взаимоотношениям человека с миром.

Работы, представленные во втором разделе, демонстрируют

религиозный философ, возродивший (вместе с Э. Жильсоном) томизм для современности, и Гилберт К. Честертон -- известный английский писатель и эссеист, пришедший к томизму стихийно, «самоучкой» И ставший его своеобразным апологетом-популя­

ризатором.

Знаменитый испанский социолог и искусствовед Хосе Ортега­ и-Гасет, элитарный критик массовой культуры, один из первых

теоретиков художественногоавангардизма,представляетпозицию

отталкивания от томистского космического «благообразия» и с яростью, типичной для беглого католика, возводит в творческий

принцип деструкцию и сдвиг.

Третий вариант причастности творческого сознания к католи­ ческой доктрине демонстрирует виднейший французский экзис­ тенциалист-неосокрагик Габриель Марсель. Этот философ-мо­ ра.пист, проявляя особую чувствительность к катастрофическим переменам в мире и к новым опасностям, грозящим человеческой личности, отвергает «классическую» дисциплину томистокой дог­

мы, но стремится сохранить в самом ж изнеогношении черты

«христианского гуманизма». К этой позиции, несмотря на свой левый критицизм по отношению к исгеблишменту, близок и Ген­ рих Бёлль, развивающий «эстетику гуманного».

Все собранные здесь авторы глубоко увязли в одной и той же трагической дилемме: как можно оставаться художником и человеком в обществе с оскудевающими художественными и че­ ловеческими предпосылками. Не располагая убедительным, сво­ бодным от утопизма ответом на эти вопросы, они, однако, дают прочувствованное и детализированное описание наблюдаемых ими

пропессов дегуманизации искусства и тем caM~!M могут послужить

ценным источником для наших раздумий над тем, куда движут­ ся искусство и культура вообще в связи с новым антропологи­ ческим типом художника, доминирующим на современной аван­

сцене.

Предпосланное второму разделу введение как раз и сосредо­ точено на раскрытии этих характерных для новейшего искусства

и творческого духа симптомов.

I

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРФИЛОСОФИЯ МЕЖДУ МИФОМ И ИГРоЙ

Попытаться указать в историческом, по видимости, едином пре­ емственном процессе мысли некие рубежи, «борозды и межи», а тем более перелоиные пункты -- дело очень рискованное,чреватое недоумениямии нареканиями.Ведь не может же быть, чтобы како­ му-либо умонастроению, духовному веянию, направлению мысли

не нашлось аналога и даже не отыскалось в прошлом прямых родственников. А это ставит подобную попытку под большой

вопрос.

То жuе самое встречает типолога в сфере философии культуры. Попытаися он только определить специфику современной культу­

рологии, как окажется, что ее установки, ее тенденции, ее мотивы прочерчивают пунктиром все поле новоевропейской мысли. Вы

хотите сделать uактуальные выводы из доктрины культуролога наших времен Иохана Хейзинги, где вся культура выставлена как продукт «играющего человека»? Так позвольте, об эстетичес­ ком «состоянииигры» было много написано у Канта (а об игровом космосе еще у Платона)! Шиллер развил целую теорию искус­ ства как игры и постулировал, что человек, собственно, только тогда и «является человеком вполне, когда играет». Вы захотите понять, что оз~ачает появление в современной философии твор­ чества сквознои идеи архетипа? Сейчас же услужливая реминис­ ценция уведет вас снова за пределы Новой истории, ко временам псев~о-Дионисия Ареопагита и дальше. Вас одолевает изобилу­

ющии в современноикультурфилософиимифологиэм?Тут VЖ ясно

куда обращат~CBO~ взор и откуда вести традицию: к са;юму из~

началу европеискои культуры, родине мифов --- Древней Греции. И все-таки... То, что представляет нашему вниманию культур­

ное самосознание современности,- в самом широком смысле это­ го слов~, а именно той эпохи, которая отмечена регистрацией «смертuеи», «закатов», «сумерек» И «концов»,-- выражает опреде­ ленныи перелом в основных традициях западноевропейского мыш­ ления.

Известно, что классический идеализм болел многими болез­ нями; он страдал гносеологизмом и дезонтологизмом (упразд­ нением бытия, вместо которого гипостазировал предикаты), не­ вниманием к субъекту, теснимому со стороны рационально-всеоб-

щего (das Аllgетеiпе), самоуверенностью автономной мысли и т. д. Но В одном нельзя было ему отказать - в умозрительном утверждении достоинства человека. Как бы ни был узок взгляд на человеческое существо, какая бы роль ни отводил ась индиви­ ду в системе целого, все же он априори был причастен к высшему, разумному бытию; его сущность была укоренена в соз­ нании, разуме (недаром дефиницию человека сопровождало указание на его высокое происхождение: Ното sapiens). Этим же блеском отливали объект, бытие, история - как сопричастные разуму и смыслу; во всех формах исторического и культурного

творчества также превалировала позитивная точка зрения

на мир.

Сильная инородная классике струя начинает пробиваться с

того времени, когда разумное основание мира подменяется

неразумной, иррациональной волей (UJопенгауэр) и когда за­ тем место суверенного разума заступает имморальный произвол субъекта (Ницше). Шопенгауэр по видимости еще продол­ жает Канта, оперирует терминами философской классики, но по существу бросает вызов всему предшествующему мыш­ лению. Шопенгауэровекая темная, бессознательная воля высту­ пает антагонистом традиционному философскому осмысляющему, просветляющему разуму, а безнадежность по поводу судьбы ми­ роздания противополагает себя вере в смысловые основы косми­ ческого и человеческого бытия. Происходит отказ философии от

своего высокого ремесла, СУГ традиционной задачи отыскать

и утвердить гаisоп d'Etre *. Установка на понимание сменяет­ ся установкой на волевое отношение к миру. Открывается эра принципиально нового, вольного обращения с образом мира. Н, кстати заметить, вовсе не обязательно, чтобы в западноевро­ пейской мысли в дальнейшем безраздельно возобладал так назы­ ваемый иррационализм: произвольно волевое обращение с бытием может выступать и в рационализирующей форме. Здесь экви­ валентом произвола выступает разоблачительство, когда под ви­ дом осмысления производится редукция высших слоев бытия к низшим и предоставляются широкие возможности для спекуляций на понижение. Теряя свое априорное достоинство, и мир и чело­ век становятся объектом всевозможных манипуляций.

Прежде всего волюнтаризм возобладал в самом подходе к

теории, которая стала теперь производиться не столько мыс­

лью, сколько волей. Зависимость успеха в деле истины от изби­ рающей воли личности, от, так сказать, субъективного факто­ ра, конечно, не новость. Фихте знал, что говорил, утверждая, что философия такова, каков сам философ. Философская уста­ новка действительно избирается тем, кто философствует, но «изби­ рается» она в поисках истины. О волюнтаризме можно, очевидно,

говорить только тогда, когда меняются интенции мыслителя,

и он ищет уже не истину мироздания, но сюжет для построения

* смысл существования (франц.).

9

мироздания - как мотив, годный для обыгрывания; когда на место добросовестного изыскания, напряженного размышления встает конструирующее творящее воображение; когда философ становит­ ся «автором», познание - изобретением, а философия -- «ми­ фом».

Пролог К этой новой эпохе «власти мифа» * дал Ницше, провозгласивший, в противовес «выродившейся» истине познания, притягательность и новую «истинность» мифа. «Только горизонт, перестроенный на основе мифа,- утверждал он,'- может при­ вести целое культурное движение к завершению... Мифические образы должны стать невидимыми вездесущими стражами, под ох­ раной которых растут молодые души и под знаком которых муж­ чина взвешивает и оценивает свою жизнь» **. И действитель­ но, под знаком мифа стали расти души - в культурфилософии обозначился поворот к построению мифологем (правда, относи­ тельно возможностей с их помощью «оценивать» И «взвеши­ вать» предсказание не оправдалось, но об этом ниже). На «горизонте» появился новый тип культурологии, принуждающей к пересмотру привычных представлений о том, что же есть фило­ софия, и требований, традиционно предъявлявшихся к ней. С од­ ной стороны, это вроде бы миф, поскольку, как уже было упо­ мянуто, дело идет не о поисках истины; но это и не совсем миф - ибо здесь уже нет веры в собственную достоверность. Это­ миф, поскольку он апеллирует к досознательным или подсозна­ тельным всеобщим структурам и как будто бы воспроизводит дорефлективную цельность мировосприятия; и это - не миф, ибо такая цельность - лишь более или менее искусная ими­ тация; будучи на самом деле продуктом изощренной субъ­ ективной рефлексии, современная мифологема хорошо знает о своей предумышленности. И, наконец, это миф, в той степени, в какой он предназначен для коллективного пользования (и действительно становится объектом веры со стороны захвачен­ ных в его орбиту обширных «коллективов»); но это и не миф, ибо тут нет и тени спонтанного коллективного творчества.

Тем самым речь идет о мифе нового типа - характерном симптоме ХХ века. Что случилось со старой кантовской Redlich- и с тем, по язвительной констатации Ницше, «благого­ вением» перед «знаменитой истинностью», которое испытывали в течение «столь долгой истории» ****? Представляется, что от­ веты лежат сразу в двух областях. Первая - сфера внутритеоре­ тическая, связанная с самим характером западноевропейского фи­ лософского мышления: с гипертрофией рассудочности, абстракт­

ного рационализма, несостоятельного перед запросами жизни.

* По горькому замечанию одного современника, «Весь мир В наше время занят тем, что укрепляет власть мифа» (Emrich W. Protest und Verheissung. Ггапк furt а.М., 1960. S. 68).

**Nietzsche Р. Gesammelte \Verke. Bd. 111. S. 163.

***честность, добросовестность (нсм.],

**** Ницше Ф. По ту сторону добра н зла. СПБ, 1905. С. 7.

Беда не в том, что философия сосредоточилась на отвлеченных вопросах теории познания, опираясь при ~TOM преж~е всего H~ логическую самообоснованность - это своиственно еи по самои ее природе. Беда в том, что ей не хватало духа признать ограни­

ченность своего познавательного инструмента.

Но если одна причина внутрифилософской переориентации лежала в теоретическом прошлом, то другая была связана с

экзистенпиал ьным будущим.

Как бы в предвосхищении близящихся социально-исгорических

потрясений в мир входит разочарованное в прогрессе, кризис­

ное сознание, которое восстает против гармонизующего философ­ ского системосозидания и его движущей силы -- рацио. Ненужным

оказывается все -- и средство познания, и сама теория познания.

Вцентр, на место познания становится существование; внима­

ние все больше пере'\lещается в сферу истории и культуры­ туда, где решается судьба человеческого бытия. Прежнеt;; бла­

гообразие, благоговение перед и~тиной вместе с «миров~и гар­ монией» казалисьтеперь в высшеи степени неуместными; эифория

прошлого академического мышления выг.лядела в свете наступа­ ющих перемен и взметенногосознания рубежа веков безнадежным

архаизмом. Наступила пора антирационального,сильного в своем отрицательном пафосе умонастроения.

До тех пор, пока речь шла о протесте против рационали­

стической гармонизации мира и панлогическом усечении бытия, новой критике нельзя было отказать в правоте, ибо она выступала защитницей жизни. Но коль скоро философская ревизия пере­ растала в тотальное обличительство и шла «войной на уничто­ жение» разума, весь контекст борьбы менялся - нетрадиционная установка теряла свои преимущества. Она не преодолевала уплощенность и отвлеченность рационализма, но лишь противопо­

ставляла одному отвлеченному началу другое.

Если до сих пор истину искали у разума, то теперь ее

стали усматривать в противоположном месте: в до-сознательном, без-сознательном, под-сознательном. На смену «философии мыс­ ли» пришла «философия жизни». Она-то и оказалась основным

руслом культурфилософских идей в кризисную эпоху, она и по­ служила их метафизической подпочвой, в то же время сама изби­ рая для себя преимущественно формы культурфилософии. (В

переломные времена на передний край, естественно, выдвигаются темы культурно-исторического существования.)

** *

иШпенглер, и Юнг, и Хейзинга, и Хайдеггер - все эти первые величины западной культурологии ХХ века (представлен­

ные в нашем сборнике), все, кроме М. Вебера *, сделали

* М. Вебер стоит аутсайдером по отношению к господствующему западно­

европейскому самосознанию. Его позиция героического стоицизма, ясного разума в ситуации «смерти Бога» как раз обличает нетрезвость современного мифо­

мышления и дополняет культурную панораму ХХ в. В обстановке опьяняющего