ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 28.04.2024
Просмотров: 63
Скачиваний: 2
М. Мусоргский. «Картинки с выставки»
Жанр: сюита для фортепиано.
Год создания: июнь 1874 года.
Первое издание: 1886, в редакции Н. А. Римского-Корсакова.
Посвящено: В. В. Стасову.
История создания и публикации
Поводом для создания «Картинок с выставки» послужила выставка картин и рисунков известного русского художника и архитектора Виктора Гартмана (1834 - 1873), которая была организована в Академии художеств по инициативе В. В. Стасова в связи со скоропостижной кончиной художника[1]. На этой выставке картины Гартмана продавались. Из тех работ художника, по которым написаны «Картинки» Мусоргского, в наше время сохранилось всего шесть.
Виктор Александрович Гартман (1834 - 1873) был выдающимся русским архитектором и художником. Он окончил курс в Академии художеств, после изучения практически строительного дела, преимущественно под руководством своего дяди П. Гемильена, провел несколько лет за границей, повсюду делал зарисовки памятников архитектуры, фиксировал карандашом и акварелью народные типы и сцены уличной жизни. Приглашенный затем к участию в устройстве всероссийской мануфактурной выставки 1870 года в Петербурге, сделал около 600 рисунков, по которым были сооружены разные павильоны выставки. Эти рисунки, демонстрируют неистощимую фантазию, тонкий вкус, большую оригинальность художника. Именно за эту работу он в 1872 году был достоин звания академика. После того он создал несколько архитектурных проектов (ворот, предполагавшихся к постройке в Киеве, в память события 4 апреля 1866 года, Народного театра в Петербурге и другие), сделал рисунки декораций и костюмов для оперы М. Глинки «Руслан и Людмила», участвовал в устройстве московской политехнической выставки 1872 года. По его проектам построены дом для типографии Мамонтова и Ко, загородная дача для Мамонтова и несколько частных домов.
Мусоргский, хорошо знавший художника, был потрясен его кончиной. Он писал В. Стасову (2 августа 1873 года): «Нас, дураков, обыкновенно утешают в таких случаях мудрые: «его» не существует, но то, что он успел сделать, существует и будет существовать; а мол, многие ли люди имеют такую счастливую долю — не быть забытыми. Опять биток (с хреном для слезы) из человеческого самолюбьица. Да черт с твоею мудростью! Если «он» не попусту жил, а создавал, так каким же негодяем надо быть, чтобы с наслаждением «утешения» примиряться с тем, что «он» перестал создавать. Нет и не может быть покоя, нет и не должно быть утешений — это дрябло».
Несколько лет спустя, в 1887 году, когда была предпринята попытка второго издания «Картинок с выставки» (первое, под редакцией Н. А. Римского-Корсакова упрекали в отходе от авторского замысла; некоторые из этих отступлений мы отметим в наших комментариях), В. Стасов в предисловии писал: …бойкие, изящные наброски живописца-жанриста, множество сцен, типов, фигур из вседневной жизни, схваченных их сферы того, что неслось и кружилось вокруг него — на улицах и в церквах, в парижских катакомбах и польских монастырях, в римских переулках и лиможских деревнях, типы карнавальные à la Gavarni, рабочие в блузе и патеры верхом на осле с зонтиком под мышкой, французские молящиеся старухи, улыбающиеся из-под ермолки евреи, парижские тряпичники, милые ослики, трущиеся о дерево, пейзажи с живописной руиной, чудесные дали с панорамой города…»
Над «Картинками» Мусоргский работал с необычайным воодушевлением. В одном из писем (к тому же В. Стасову) он писал: «Гартман кипит, как кипел «Борис», - звуки и мысль в воздухе повисли, глотаю и объедаюсь, едва успеваю царапать на бумаге (…). Хочу скорее и надежнее сделать. Моя физиономия в интермедиях видна… Как хорошо работается». Пока Мусоргский работал над этим циклом, произведение упоминалось как «Гартман»; название «Картинки с выставки» появилось позднее.
Многие современники находили авторскую – фортепианную – версию «Картинок» произведением нефортепианным, не удобным для исполнения. Доля истины в этом есть. В «Энциклопедическиом словаре» Брокгауза и Ефрона читаем: «Укажем еще на рядмузыкальных эскизов под заглавием «Картинки с выставки», написанных для фортепиано в 1874 году, в виде музыкальных иллюстраций к акварелям В. А. Гартмана». Не случайно существует много оркестровок этого сочинения. Оркестровка М. Равеля, сделанная в 1922 году, самая известная, к тому же именно в этой оркестровке «Картинки с выставки» получили признание на Западе. Более того, даже среди пианистов нет единства во мнении: одни исполняют произведение в авторской версии, другие, в частности, В. Горовиц, делают его транскрипцию. В нашей коллекции «Картинки с выставки» представлены в двух версиях – оригинальной фортепианной (С. Рихтер) и в оркестровке М. Равеля, что дает возможность их сравнить.
Сюжеты и музыка
«Картинки с выставки» являют собой сюиту из десяти пьес – каждая навеяна одним их сюжетов Гартмана. Мусоргский «изобрел» совершенно замечательный способ объединить эти свои музыкальные картинки в единое художественное целое: для этой цели он использовал музыкальный материал вступления, и поскольку по выставке обычно гуляют, он назвал это вступление «Прогулкой».
Итак, нас приглашают на выставку…
Прогулка
Это вступление не составляет основной – содержательной – части выставки, но является существенным элементом всей музыкальной композиции. В первый раз музыкальный материал этого вступления излагается полностью; в дальнейшем мотив «Прогулки» в разных вариантах – то спокойном, то более взволнованном – используется в качестве интерлюдий между пьесами, что замечательно выражает психологическое состояние зрителя на выставке, когда он переходит от одной картины к другой. При этом Мусоргский достигает создания ощущения единства всего произведения при максимальном контрасте музыкального - и мы ясно ощущаем, что и зрительного тоже (картины В. Гартмана) - содержания пьес. По поводу своей находки, как соединить пьесы, Мусоргский высказался (в цитированном выше письме к В. Стасову): «связки хороши (на “promenade” [это и есть по-французски - прогулка]) (...) Моя физиономия в интермедиях видна».
Сразу обращает на себя внимание колорит «Прогулки» - ее отчетливо ощутимый русский характер. Композитор своей ремаркой дает указание: nel modo russico [итал. - в русском стиле]. Но одной этой ремарки было бы не достаточно, чтобы создать такое ощущение. Мусоргский достигает этого несколькими средствами: во-первых, посредством музыкального лад: «Прогулка», по крайней мере, поначалу написана в так называемом пентатоническом ладу, то есть с использованием только пяти звуков (отсюда термин, в основе которого слово «пента», то есть «пять») – исключены звуки, образующие с соседними так называемый полутон. Оставшиеся и используемые в теме, отстоят друг от друга на целый тон. Исключенные в данном случае звуки - ля и ми-бемоль. Дальше, когда характер намечен, композитор использует уже все звуки звукоряда. Пентатоника уже сама по себе придает музыке отчетливо выраженный народный характер (здесь не возможно вдаваться в объяснение причин такого ощущения, но они имеются и хорошо известны). Во-вторых, ритмическая структура: поначалу борются (или чередуются?) нечетный размер (5/4) и четный (6/4; вторая половина пьесы именно уже вся в этом, четном, размере). Эта кажущаяся неопределенность[2] ритмической структуры, вернее, отсутствие в ней квадратности - также одна из особенностей склада русской народной музыки.
Мусоргский снабдил это свое произведение довольно подробными ремарками, касающимися характера исполнения – темпов, настроений и т. д. Для этого он использовал, как принято в музыке, итальянский язык. Ремарка для первого проведения «Прогулки» такова:Allegro giusto, nel modo russico, senza allergezza, ma poco sostenuto. В изданиях, дающих переводы подобных итальянских ремарок, можно увидеть такой ее перевод: «Скоро, в русском стиле, без торопливости, несколько сдержанно». В таком наборе слов мало смысла. Как же играть: «скоро», «без торопливости» или «несколько сдержанно»? Дело в том, что, во-первых, в таком переводе без внимания осталось важное слово giusto, которое буквально означает «правильно», «соразмерно» «точно»; применительно к интерпретации - «темп, соответствующий характеру пьесы». Характер же этой пьесы определяет первое слово ремарки - Allegro, и понимать его в данном случае нужно в смысле «бодро» (а не «быстро»). Тогда все становится на свои места, и вся ремарка переводится: играть «бодро в соответствующем этому темпе, в русском духе, без торопливости, несколько сдержанно». Вероятно, каждый согласится, что именно это душевное состояния обычно владеет нами, когда мы только входим на выставку. Другое дело, наши ощущения от новых впечатлений от увиденного…
В одних случаях мотив «Прогулки» оказывается связующим для соседних пьес (так происходит при переходе от № 1 «Гном» к № 2 «Старый замок» или от №2 к № 3 «Тюильрийский сад»; этот ряд легко продолжить – по ходу произведения эти переходы, в прямом и переносном смысле, безошибочно узнаются), в других - наоборот – резко разделяющим (в таких случаях «Прогулка» обозначается как более или менее самостоятельный раздел, как, например, между № 6 «Два еврея, богатый и бедный» и № 7 «Лимож. Рынок»). Всякий раз, в зависимости от контекста, в котором предстает мотив «Прогулки», Мусоргский находит для него особые выразительные средства: то мотив близок к своему первоначальному варианту, как это мы слышим после № 1 (мы еще не далеко ушли в своей прогулке по выставке), то звучит не так умеренно и даже грузно (после «Старого замка»; ремарка в нотах: pesante [у Мусоргского – pesamento – некий гибрид французского и итальянского] - итал. тяжело).
М. Мусоргский так выстраивает весь цикл, что совершенно избегает какой бы то ни было симметричности и предсказуемости. Это характеризует и трактовку музыкального материала «Прогулки»: слушатель (он же зритель) то остается под впечатлением услышанного (= увиденного), то, наоборот, как бы стряхивает с себя мысли и ощущения от увиденной картины. И нигде одно и то же настроение не повторяется в точности. И все это при единстве тематического материала «Прогулки»! Мусоргский в этом цикле[3]предстает на редкость тонким психологом.