ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.07.2020
Просмотров: 3775
Скачиваний: 5
12
Снова и снова слышу: "К чему вы призываете всей вашей книгой? Это что же у вас - непротивление злу насилием?"
Вот что сказал об этом Андре Моруа в книге "Открытое письмо молодому человеку о науке жить": "Пожив с мое, вы поймете, что на жестокость нужно отвечать жестокостью. В непротивлении злу насилием есть своя прелесть, но оно на руку подлецам. Важнее всего - предотвращать жестокость, всеми силами борясь с ее проповедниками..."
Словно исполняя завет, которого я прежде не слыхал, это я и делаю: борюсь с проповедниками жестокости по отношению к детям, жестокости тем более опасной, что мы ее и не замечаем в себе, что она (впрочем, как и любая другая цивилизованная жестокость) оправдывается необходимостью или неизбежностью: "Ведь надо же детей воспитывать!" С применением насилия? Насилия открытого, физического, или скрытого, лукавого насилия над желанием и мыслью? Нет, если это называется воспитанием, то воспитывать детей не надо.
Воспитание - это стремление предотвратить появление жестокости в будущем взрослом человеке.
Невоспитанный человек или сам по себе становится жестоким, или его затягивает в лагерь зла, и не потому, что жестокость будто бы в нашей природе, а потому, что у невоспитанного человека нет сил проявить свою подлинную природу. В отличие от хищников люди не нуждаются в жестокости, чтобы выжить. Наоборот, для выживания людей необходимо добро, и сейчас больше, чем когда-либо раньше.
Непротивление злу насилием "на руку подлецам", но дети, даже вроде бы самые злые, все-таки не несут в себе зла. Маленький кричит всю ночь напролет и не дает спать семье, но есть ли в нем зло? Нет, конечно. Зло зарождается от применения насилия. При последовательном насилии над ребенком зло в его душе укрепится, разрастется, и тогда, увы, добрая идея непротивления злу насилием потеряет смысл по отношению к такому человеку, станет ложной и вредной.
На жестокость взрослых необходимо отвечать жестокостью.
На жестокость детей нельзя отвечать жестокостью.
И первое и второе правила, взаимно дополняемые, ведут к одной цели: к предотвращению, уменьшению жестокости среди людей. Если хотя бы одно из них не выполняется, зло не исчезнет в мире никогда.
Но чем выше духовное развитие общества, тем в большей степени может оно позволить себе и ко взрослым относиться так же великодушно, как к детям, - прощать их... Прощением укрепляется совесть; прощая, мы учимся любить. Кого не прощали, тот без совести, кто не прощал, тот живет без любви.
13
Представим себе тяжелое бревно; чтобы поднять его, нужно десять человек. Сколько человек должны стараться, когда несут его? Очевидно, все десять, иначе бревно упадет.
Теперь представим себе школьный класс с десятью учителями. Сколько из них должны быть духовными людьми, чтобы в классе была чистая атмосфера?
На этот вопрос отвечают по-разному: кто говорит - все десять, кто - пять.
На самом деле - один.
Это было доказано и в опыте, проведенном научным сотрудником Института общих проблем воспитания АПН СССР В.Максаковой: достаточно одного хорошего учителя, чтобы дела в классе пошли на лад! Эффект Максаковой.
Для переноски бревна, для физической, административной и другой подобной работы нужны усилия каждого. Но там, где речь идет о духовной деятельности, там достаточно и одного человека, сильного духом.
Принято подчеркивать: воспитывает все, воспитывает каждый сантиметр и каждый встречный. Это верно, это полезно помнить. Но, слишком в это поверив, мы опускаем руки: коли воспитывает все, то что же я могу поделать с ребенком? Я, воспитатель, беспомощен. Мы не на уединенном острове растим детей; все влияет на них. Но любой человек, отец, мать или кто-то из старших, может оказать на ребенка такое сильное духовное влияние, которое перевесит все другие влияния. Если бы среда жестко определяла результаты воспитания, то уж давно не осталось бы на свете ни одного доброго и честного человека, - а сколько их? Мир какой есть - такой есть, не педагоги мир переделывают. Я педагог? Воспитатель? Сколько детей в моем ведении - один ребенок? Два? Тридцать два? Передай их миру честными людьми - вот моя простая забота.
У нас полчаса в день на ребенка? Наш сын может быть прекрасно воспитан и в эти полчаса, если мы будем помнить, что воспитание - это не уход, не надзор, а душевное и духовное общение. Уход в полчаса труден, надзор невозможен, а сила общения измеряется не временем.
Глава II. ВОСПИТАНИЕ СОТРУДНИЧЕСТВОМ
1
Ребенок приходит в жизнь как гость - он другой, неизвестный нам человек, мы рады ему, мы на все готовы ради него, мы любим его, мы счастливы видеть его таким, какой он есть. Дорогой, самый дорогой гость в доме.
Но, вырастая, он постепенно становится равным нам, нашим сотрудником. И так в семейную нашу педагогику входит, быть может, самое важное и самое сложное слово - сотрудничество. Сотрудничество в воспитании - то же, что дух в личности.
Я помню, как было неприятно мне это слово, когда впервые пришло на ум: оно поразило неуклюжестью и тяжестью: со-труд-ни-че-ство. Старомодное, неудобопроизносимое слово. Как сказать его родителям? Я год промучился, все пытался обойтись без него, прежде чем решился опубликовать в газете "Советская Россия" статью, в которой было сказано о "сотрудничестве" в воспитании. Но оказалось, что в это же самое время идея обсуждалась и психологами, и вскоре вышла книга А.Петровского, который выдвигал идею сотрудничества. Теперь, по работам педагогов-новаторов, слово стало общеизвестным: педагогика сотрудничества.
2
Кроме всем известной биологической генетики, есть ведь и другая, условная генетика - ее можно назвать педагогической. Веками и веками складывался и передавался из поколения в поколение "педагогический генофонд", отработанные приемы воспитания, отношение к детям, отношения с детьми. Этот фонд отработанных приемов и взглядов, конечно, не так устойчив, как биологический фонд наследственности, но все же на судьбу ребенка влияют не два набора генов, а четыре: два биологических и два педагогических. Комбинации, столкновения, подавления и проявления генетико-педагогических линий, по всей вероятности, подчиняются тем же законам, что и биологическая наследственность, ну, может быть, не так строго и четко. Но нет сомнения, что если прадедушка нынешнего отца бил дедушку, когда тому было пять лет, то это не может не отозваться на внуке, на правнуке и праправнуке. И если в семье матери пять поколений говорили мягкими, тихими голосами, то это в какой-то степени передастся нынешнему ребенку. Два набора генов в ребенке и два человеческих духа под его колыбелью.
Но как бы ни различались наши педагогические "гены", в одном решительно все люди сходятся. Одну схему воспитания держат в уме все: "Я - большой, ребенок - маленький. Я знаю, как жить, он не знает. Я его веду".
Нет человека, который не представлял бы себе воспитания таким образом. Как же иначе? Я веду - он идет.
А в жизни он почему-то не идет, сопротивляется. Не понимает, неразумный, что я веду его для его же пользы.
В прекрасной схеме "я веду - он идет" есть слабый пункт, а именно ребенок. Ребенок мешает! Мне ничего не остается, как заставить его идти за мной. Власть становится вроде бы первой необходимостью воспитания, непременным условием его. Без власти над ребенком воспитание по схеме "я веду - он идет" просто невозможно: не поддается мальчишка. Но если власть - первая доблесть воспитателя, то в чем же первая доблесть ребенка? Естественно, в послушании. Тот ребенок хорош, который послушен родительской воле; то воспитание идеально, при котором растут идеально послушные дети.
Так воспитание превращается в процесс подчинения ребенка. Родители добиваются власти над ним, а он - собственной власти над всей ситуацией. Начинается худшее, что только может быть в воспитании: борьба за власть.
3
В семье, где идет спор за власть, чем бы он ни кончился, этот спор, и чему бы ни учили ребенка, его учат спорить за власть - и только. Его учат, встречаясь с человеком, во что бы то ни стало добиваться "верха" или смиряться, покоряться. Учат глядеть на мир с точки зрения силы: или твоя сила, или моя.
Такое воспитание идет со времен феодализма, когда общество было строго иерархично и держалось на безусловном соподчинении.
Воспитание, наиболее отвечающее буржуазным отношениям, можно назвать сообщничеством. Как будто семья урвала у жизни кусок, и речь идет лишь о том, как разделить его - кому больше достанется? Сообщники действуют вместе, пока им это выгодно, а затем дерутся из-за каждого куска, предают друг друга, доносят друг на друга, презирают и ненавидят друг друга. Дети, выросшие в семье, где царит сообщничество, где побеждает принцип "я тебе - ты мне", "я тебе мотоцикл - а ты хорошо учись", такие дети на всех смотрят с точки зрения выгоды: кто выгоден, с теми ведут дружбу. Не стало выгоды - наступает конец всяким отношениям.
В семье, где установились отношения соподчинения (спор за власть) или сообщество, нравственного воспитания быть не может, там только видимость его - и в этом кроется истинная, глубокая причина всех неудач в воспитании, потому что спор за власть и сообщничество - первый признак бездуховности, несправедливости. Там идет тайное, скрытое даже от глаз родителей, но мощное обучение безнравственному поведению, растление душ.
Но наша жизнь - это совместный труд со множеством людей, физическое, душевное и духовное сотрудничество.
Не соподчинение, не сообщничество, а сотрудничество. Воспитание - это сотрудничество с детьми, ответственность за которое несут взрослые. Педагогика занимается вопросами сотрудничества с частью человечества, называемой словом "дети". Педагогика - наука об искусстве сотрудничества.
Подумаем, а что, собственно говоря, нужно нам от детей?
Да одно и только одно. Чтобы они могли активно, сознательно, творчески сотрудничать с людьми и с обществом в целом. Не подчиняться, не подчинять, не приспосабливаться и не ломать всех вокруг себя, а сотрудничать. И кого мы больше всех ценим в нашей жизни? Людей, с которыми легко и интересно работать вместе. Сотрудничество - одно слово, но оно содержит в себе, если вдуматься, все высокие нравственные качества. Только в сотрудничестве и можно воспитать человека для человека. Сотрудничать с людьми - значит уважать их, ценить, уметь поступаться своими желаниями, нуждаться в них и быть им нужным. Но ведь это то же самое, чего мы ждем от ребенка. Вот то поле, на котором дальние и ближние цели сходятся. Совпадают - поле сотрудничества с людьми.
4
Все было бы хорошо, да вот беда. У нас с детьми разная служба. Мы сотрудники из разных ведомств - отсюда все неприятности.
Дом - мое дело, мое предприятие по производству быта, развития, отдыха, семейных радостей. Я его построил всею своей жизнью, я в него столько трудов вложил.
А для ребенка дом - само собой разумеющееся условие существования, как, например, для меня - вся наша планета. Хоть это было бы и правильно, но все же не многие из нас чувствуют себя хозяевами на планете, в человечестве.
Так и ребенок. Его мир, его "производство", отнимающее у него все его душевные силы, - его собственная жизнь, его развитие, которое приведет к тому, что он выстроит свой дом. Наш дом - наш, а его дом - в будущем. По этой причине в хорошем детском учреждении воспитание старших ребят идет лучше, чем в семье: там у детей и у воспитателей один дом, там воспитатели целиком сосредоточены на детях. Там дом для детей, а не для воспитателей.
Оттого дети неохотно сотрудничают с нами, оттого нужны особые усилия, особые умения, чтобы их к сотрудничеству привлечь. Это всегда лучше получается, если мы становимся их сотрудниками в их жизненной работе, в развитии, если всякая работа в доме представляется как необходимая всем.
5
Почему меня слушаются дети? Да они вовсе не слушаются меня, это со стороны так кажется! Они не слушаются и не сопротивляются - мы вместе что-то делаем, и мы вместе решаем какие-то проблемы: мою, или детскую, или общую. Я не воспитываю, не держу в голове, что из него что-то надо сделать. Он не маленький, он не большой - он человек, он другой. С каждым человеком, если я в нем заинтересован, я должен сотрудничать, у меня нет другого выхода, я не умею властвовать над людьми. Мне приходилось руководить довольно большим числом людей, но они были для меня сотрудники, а не подчиненные. И ни разу в жизни не было у меня начальника, который не был бы и сотрудником. Если с начальством нельзя было сотрудничать, я тут же с такой работы уходил. Я не терплю властвовать, я не терплю власти над собой. У людей должно быть одно начальство - дело, которое должно быть сделано лучшим образом. Так и с детьми: я им не начальник, я им не подчиненный, я не спорю и не хочу спорить с ними за власть.
Значит, всеми принятая схема "я веду - он идет" не годится?
Именно так. И сразу спадает груз с души!
Предположим, я, отец, отказался от спора за власть и стал стремиться к сотрудничеству. Я не боюсь теперь потерять авторитет, он мне не нужен и потому не заботит меня. У меня больше нет жизненной необходимости в авторитете, у меня одна необходимость - сотрудничать с ребенком. Я перестаю воспитывать - и становлюсь действительно воспитателем. Я не боюсь потерять авторитет и потому приобретаю его. Но этот авторитет не давит, у ребенка естественное уважение ко мне, как и у меня к нему. Мы не равны по опыту, но равны перед нашим общим делом, и он и я заинтересованы в нем.
Что наше общее дело? Не столько семейный быт, наше, отца с матерью, развитие, сколько его, ребенка, развитие, его нормальная жизнь.
Прежде я старался подавить любое сопротивление ребенка, теперь я не могу командовать, распоряжаться и заставлять. Он, ребенок, не подчиненный мой, а сотрудник, и мне приходится искать какие-то другие средства, чтобы побудить его к сотрудничеству, или, если я этих средств не нашел, то выполнить работу самому - тоже не страшно. Ведь у меня такой сотрудник, которого я не могу заменить на другого, на которого не могу никому пожаловаться и которого не могу заставлять. Я вынужден сотрудничать с ним и учить его сотрудничеству. Обучая ребенка подчиняться, я невольно заглушаю лучшие, активнейшие силы его души; обучая сотрудничать, я обращаюсь именно к этим лучшим силам, пробуждаю и укрепляю их. Когда воспитание - спор за власть, ребенок постоянно стремится к свободе, самостоятельности. Когда мы сотрудничаем с детьми, они чувствуют себя самостоятельными чуть ли не с трех лет, и никаких разговоров о свободе. Не то воспитание - свобода, где ребенок делает что хочет, а то, где ребенок свободно действует вместе с родителями, стремясь к одной с ними цели.
Да, у меня нет власти над ребенком; но и у ребенка нет надо мной власти, как бывает в очень многих семьях.
Прежде, в споре за власть, мы вынуждены были идти друг другу на уступки: то он мне уступает, то мне приходилось скрепя сердце терпеть. Теперь исчезла сама идея уступок, досадное чувство уступки. Сотрудничество, согласие в делах стало самой большой ценностью в семье, и нет никаких уступок. Прежде, когда мы жили в споре за власть, я не мог любить своих детей, они совсем не отвечали моим представлениям о хороших детях, я постоянно дергал их, они защищались - огрызались или замыкались. Я чувствовал, что дети не слышат, не хотят слышать меня. Я научился не делать им замечаний. Ведь не делаю я замечаний своим сотрудникам по службе! На работе, если я начну ворчать, одергивать, поправлять, меня сразу поставят на место. Сын не может меня осудить, но я не должен пользоваться этой его деликатностью. Я бы не хотел, чтобы он подшучивал надо мной, значит, я не имею права подшучивать и над ним. У нас равные права по отношению друг к другу, иначе ниточка сотрудничества оборвется. Если мне что-то не нравится в жизни сына, я говорю ему смущенно (человек не может делать замечания другому человеку без смущения), я говорю ему: