ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 15.09.2020
Просмотров: 5936
Скачиваний: 284
В самом начале XX в. Г. Н. Высоцкий предложил различать че-
тыре типичных местоположения схематического профиля рель-
ефа в равнинных условиях:
•
водоразделы и склоны с глубоким уровнем залегания грунто
вых вод (плакоры);
•
ложбины на водораздельной поверхности («нагорные ложби
ны»);
•
нижние части склонов с близким уровнем грунтовых вод;
•
понижения с выходами грунтовых вод.
Позднее, в 1938 г., Л. Г. Раменский разработал более подроб-
ную классификацию, в рамках которой все множество местопо-
ложений подразделялось на два главных типа: материковые и пой-
менные. Материковые, в свою очередь, подразделялись на верхо-
вые (с пятью подразделениями) и низинные (с четырьмя под-
разделениями) в зависимости от условий и характера увлажнения
(атмосферное, грунтовое, натечное), а также потенциальных воз-
можностей развития делювиальных процессов.
Впоследствии Б. Б. Полынов, развивая идеи геохимии ландшаф-
та, подошел к классификации элементарных ландшафтов исходя
из оценки условий миграции химических элементов и предложил
различать три большие группы элементарных ландшафтов: элю-
виальные, супераквальные и субаквальные. В основе его класси-
фикации также лежит идея сопряженности фаций в закономер-
ном ряду местоположений, причем в качестве главного фактора,
как и у Л. Г. Раменского, выступает водное питание и сток. Одна-
ко его последователям стало очевидно, что между тремя основ-
ными типами существуют четко различимые переходы, поэтому
М.А. Глазовская преложила более подробную схему, в которой
подход Б. Б.Полынова был объединен с идеями Л. Г. Раменского.
В итоге возникла схема, которая удовлетворяла интересам прак-
тики ландшафтно-геохимических исследований и потому со вре-
менем стала общепризнанной.
Более полное понимание причин и следствий различия мест
на склонах привело к формированию в почвоведении и геохимии
ландшафтов представлений о трех принципиально различных зо-
нах продольного профиля склона: автономной, транзитной и ак-
кумулятивной (рис. 6.2). Предполагалось, что с автономными зо-
нами связаны привершинные субгоризонтальные элювиальные
местоположения, развивающиеся независимо (автономно), что
называется in situ (буквально — «на месте»). Для экосистем, раз-
вивающихся в транзитных местоположениях, определяющими
являются процессы переноса вещества, в том числе влаги, и энер-
гии с вышележащих поверхностей и склонов.
Наконец, аккумулятивные местоположения характеризовались
исключительным поступлением вещества с вышележащих скло-
нов и отложением их в пределах местообитаний зоны. Разработка
206
этих представлений оказалась чрезвычайно продуктивной, посколь-
ку позволяла дифференцировать экотопы с разнонаправленными
экзогенно-динамическими процессами (в разной степени эроди-
рованные почвы) и геохимическими процессами (элювиальные,
транзитные, трансаккумулятивные и аккумулятивные геохимиче-
ские ландшафты) (табл. 6.2).
Параллельно, как мы уже могли убедиться, биогеографами и
геоботаниками развивались представления об факторально-эко-
логических рядах как о последовательностях различных физиото-
пов, закономерно сменяющих друг друга по профилю гомогенной
поверхности рельефа. Так, в лесоведении на протяжении де-
сятилетий разрабатывалась и уточнялась типология местообита-
ний в зависимости от мезорельефа, плодородия (трофности) суб-
страта, характера и степени увлажнения. Трофность и плодородие
субстрата оценивались по богатству почв, почвообразующих по-
род и почвенно-грунтовых вод, учет всех этих факторов в сово-
купности позволял дифференцировать местообитания как «тро-
фотопы». В рамках рассматриваемого трофогенного ряда удавалось
объяснить различия между, на первый взгляд, схожими место-
обитаниями, поскольку плодородие в одних случаях может опре-
деляться характером четвертичных отложений (наличием карбо-
натных лессовидных суглинков, например), в других — притоком
богатых по минеральному составу грунтовых воды, в третьих —
подстиланием бедного субстрата более богатым, подходящим к
•
относительно богатые (С);
•
наиболее богатые трофотопы
(D).
В рамках гигрогенного ряда выделяются местообитания, разли-
чающиеся по условиям увлажнения; в классическом варианте (по
П. С. Погребняку) их выделяли следующим образом:
•
крайне сухие местообитания (0);
•
сухие местообитания (1);
•
свежие местообитания (2);
•
влажные местообитания (3);
•
сырые местообитания (4);
•
лесные болота (5).
Итоговая классификация местообитаний (экотопов) выстраи-
валась на пересечении двух осей катенарной дифференциации (тро-
фогенной и гигрогенной), таким образом, получали
фактораль-
но-экологическую матрицу местообитаний.
Аналогичная концепция дифференциации местообитаний на
катене была подробно разработана и в почвоведении, что выли-
лось в соответствующую
матрицу катенарной дифференциации почв
(рис. 6.3).
Итак, различные отрасли наук о земле постепенно разработа-
ли свои представления о первоэлементах пространственной диф-
ференциации соответствующих сред: геологической, геоморфо-
логической, геоботанической, геохимической, экологической. Эти
представления довольно длительное время существовали автономно
в рамках отдельных научных направлений и определяли расхож-
дение терминологической базы многих дисциплин, отражавших
одну реальность, каковой является ландшафтная оболочка — жи-
вая «пленка» земной поверхности. На наш взгляд, «параллельность»
существования больше объяснялось отраслевой организацией на-
уки и узкой специализацией теоретиков (в каждой из отраслей),
чем принципиально невозможностью разработки единого терми-
нологического поля. Так и «конкурировали» между собой долгие
годы ценозы и биогеоценозы, ландшафты и природно-террито-
риальные комплексы, фации и ассоциации, геокомплексы и гео-
системы, культурные ландшафты и социогеоэкосистемы — до тех
пор, пока становление конструктивной экологии (и ландшафтно-
го планирования) не потребовало осмысления реально существо-
вавшей (и признаваемой всеми) внутренней топологической струк-
туры природного ландшафта.
6.1.2.
«Зернистость среды» — определение единиц
дифференциации ландшафтов
Во второй половине XX в. ландшафтоведами с разных методо-
логических позиций были предприняты попытки обобщения от-
раслевых данных о дифференциации живой природы в рамках гео-
211
графической оболочки в виде
учения о морфологии ландшафта.
Эти
попытки теперь представляются чем-то вроде «смутного времени»
в физической географии, поскольку они вызвали «разброд и ша-
тание» в стане ландшафтоведов и возбудили уже много лет не
прекращающиеся научные дискуссии о размерности и статусе эле-
ментарных членений ландшафта, необходимости использования
типологических (обобщающих) или индивидуализирующих (раз-
деляющих) подходов для их классифицирования, способе выст-
раивания «единственно верной» иерархии размерных структур.
Возникшие разногласия, с одной стороны, провоцировали
потребность в дальнейших теоретических изысканиях, с другой —
определили на целые десятилетия отлучение результатов россий-
ского ландшафтоведения от практики природопользования, так
как отраслевые специалисты попросту не рисковали пользоваться
прикладными аспектами дисциплины со столь сложно устроен-
ным теоретическим ядром.
В настоящее время по прошествии нескольких десятилетий
можно констатировать, что разработка представлений о морфо-
логии ландшафта не могла не привести к параллельному оформ-
лению нескольких трактовок, познавательных моделей, создан-
ных с разными целями и различающихся по содержанию ото-
бранных признаков, но, тем не менее, истинных — каждая в сво-
их условиях. Очевидно, что всякая модель отображает не сам по
себе объект-оригинал, а то, что нас в нем интересует, т.е. то, что
соответствует поставленной цели. Исследуя природные объекты,
мы создаем познавательные модели, и именно цель моделирова-
ния диктует:
•
какие стороны оригинала должны быть отражены в модели:
типологические или индивидуальные;
•
какие признаки должным быть избраны в качестве оснований
для деления объема множества на каждой из ступеней классифи
кации;
•
каким образом будет выстроена последовательность вложен
ных «первоэлементов» ландшафта для создания идеальной иерар
хии соподчиненных подструктур.
Таким образом, сложности на пути оформления морфологи-
ческого ландшафтоведения отчасти имели субъективный харак-
тер, поскольку были связаны с разными представлениями иссле-
дователей об элементарности, во-первых, целевым характером
конкретных моделей, во-вторых, и следовательно, с относитель-
ностью и условностью выделения частей модели состава ланд-
шафта, в-третьих.
Объективные сложности становления концепции морфологии
ландшафтов определялись культурным (или, во всяком случае,
антропогенно-измененным) характером окружающих нас эко-
систем и тем обстоятельством, что их природная морфология
212
давно и основательно трансформирована человеческой деятель-
ностью.
Но последнее обстоятельство только увеличивает дифферен-
цирующее и индикационное значение рельефа, поскольку рель-
еф — не просто каркасный, но и наиболее консервативный эле-
мент ландшафта. В культурном ландшафте рельеф играет роль про-
странственного вместилища и операционной единицы человече-
ской деятельности. Крестьянин распахивал поле от бровки до бров-
ки, т.е. от одной характеристической линии рельефа до другой,
зодчий выстраивал квартал от подножья холма до уступа терра-
сы, а речники прокладывали фарватер от одного плеса до друго-
го, углубляя плесовую лощину.
Следовательно, рельефу принадлежит особая роль: он хранит
для нас
параметры первичного местообитания,
определившего тренд
развития почвенно-растительного покрова в дикой природе. Даже
будучи измененным, рельеф сохраняет «память» о своем прошлом
состоянии, и этот компонент всегда старше почв и растительно-
сти на нем расположенных. Поэтому и в трансформированных че-
ловеком антропогенных экосистемах формы мезорельефа являют-
ся элементами «модели состава» культурного ландшафта. Осво-
ение природы во многом было связано с первоначальной декомпо-
зицией ландшафта именно по формам рельефа (в качестве зримых
реперов узнавания-освоения), с последующим агрегированием этих
элементов в рамках более крупной целостной системы — культур-
ного ландшафта.
Наконец, особая и очень непростая проблема была связана с
установлением идеальной размерности ландшафтных «первоэле-
ментов» — частей модели состава различного иерархического
уровня.
Разделение ландшафта на части до уровня, ниже которого раз-
деление признается невозможным, породило череду споров о том,
какой ландшафтный выдел можно считать первоэлементом и в
какие элементы более высокого иерархического уровня эти эле-
менты следует «укладывать». Проблема и в самом деле непроста:
можно делить ландшафт моренной равнины на экосистемы хол-
мов и понижений между ними, экосистемы холмов затем диффе-
ренцируются на экосистемы вершин, склонов и подножий, в свою
очередь, экосистемы вершин можно расчленить на относительно
ровные участки, небольшие своды и депрессии между ними, да-
лее относительно ровные участки подразделяются на куртины (в
зависимости от характера ассоциаций хвойно-широколиственно-
го леса), наконец, эти куртины можно поделить на приствольные
повышения и понижения между деревьями и т.д.; очевидно, что
в рамках такой формальной логики легко дойти до отдельной кро-
товины или кочки. Однако в подобном поиске «атомарной эле-
ментарности» важно не потерять сущность ландшафта как физио-
номически однородной местности с характерным сочетанием ре-
льефа, почвообразующих пород, почв и растительности. Ведь кро-
товина — это просто насыпной холмик, возникший в том месте,
где кроту «заблагорассудилось» вылезти на дневную поверхность,
а любая кочка — это либо заросший моренный валун, либо пре-
вращенный муравьями в рухляк и заросший травой и мхами пень.
Где, на каком уровне «заканчивается» парцелла ландшафта и на-
чинается муравейник? Ведь и самый элементарный уровень чле-
нения ландшафтной оболочки должен тем не менее оставаться
ландшафтом, будь то фация или парцелла.
В этом смысле мы должны признать, что ландшафт — это про-
межуточная по критерию размерности и целостности система,
которая, с одной стороны, не может быть однозначно разложена
на составляющие ее систему части, с другой — не является от-
дельно взятым целым.
В конечном итоге осмысление этих положений привело к ста-
новлению концепции морфологического ландшафтоведения. Эта
концепция включает в себя представления:
•
о ландшафтном первоэлементе как элементе ландшафтной
структуры, не разложимом далее, во всяком случае, в рамках при
нятой модели ландшафта;
•
о вложенности пространственных структур и процессов, и
иерархических уровнях ландшафтной дифференциации;
•
о ведущих факторах ландшафтной дифференциации;
•
об отношениях вложенных структур и смене факторов диф
ференциации на различных иерархических уровнях.
Исследования экологии ландшафта последних лет, в которых
тщательные полевые наблюдения на стационарах сочетались с
анализом дистанционных материалов (космоснимков), убедительно
продемонстрировали, что определенные процессы имеют тенден-
цию доминировать в некотором отличительном, характерном мас-
штабе времени и пространства. Это вынуждает нас признать, что
понятие «зернистости» ландшафтной оболочки — более сложно,
чем предполагалось ранее. Ландшафт как сложный природный
объект может быть исследован в различных масштабах, т.е. с раз-
личной детальностью, при этом характер пространственной струк-
туры ландшафта оказывается зависимым от территориального ох-
вата исследований и предельного порога «различимости», кото-
рый определяется спецификой применяемых методов. В случае с
космическими дистанционными материалами — это разрешающая
способность «оптики».
Любой участок на земной поверхности представляет собой поле
с различной мозаичностью элементов ландшафтной оболочки, что
отображается на космоснимках в их спектральной яркости. При-
чем, чем крупнее масштаб изображения, тем подробнее проявля-
ется свойственная природным ландшафтам многоконтурность эле-
214
ментов рельефа. На снимках болота в холмисто-моренном ланд-
шафте в масштабе 1: 1000, можно выделить кочки на грядах, мел-
кие понижения и другие элементы той же размерности. При умень-
шении масштаба съемки минимальными видимыми деталями изоб-
ражения становятся более крупные объекты, например гряды, или
объекты, обладающие высокой яркостью. Главным преимуществом
дистанционных съемок является отображение в прямом виде за-
кономерностей взаиморасположения элементов ландшафта одно-
го и того же уровня пространственного обобщения, создающего-
ся оптической генерализацией снимаемой территории. Но следует
учитывать, что при любой съемке элементы земной поверхности
получают разномасштабное изображение на плоскости в пределах
одного кадра: на возвышенных частях или вершинных поверхно-
стях масштаб оказывается крупнее, а в долинных или на низмен-
ных равнинных — мельче (рис. 6.4). Соответственно на снимке или