ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.10.2020
Просмотров: 7206
Скачиваний: 210
ощущение дискомфорта в желудке, не говорящее ни о чем, кроме того что это не нормально, заимствуя значение из
обычной деятельности, приобретает форму ощущения тяжести в желудке, представить которую на основе значения
слова «тяжесть» легче, чем пытаться вообразить, что можно чувствовать, когда есть ощущение дискомфорта.
В сфере внутренней телесности феномен метафоры — это уже «не роскошь, которую может позволить себе
литература, не редкое эзотерическое или чисто декоративное средство» (
Гудмен,
1978 — цит. по:
Рупнев,
2001, с.
199), а способ знакового овладения, психологическая функция, имеющая несколько связанных друг с другом
аспектов:
1.Метафора вербализует интрацептивное ощущение. Этим, в словах, достигается первичное представление,
осознание того, что происходит внутри тела.
2.Метафора дает возможность коммуникации внутреннего телесного опыта, чтобы он был понят другим. В этом
смысле метафора позволяет «контейнировать» (по Винникоту) боль. Здесь можно предположить, что
алекситимичные субъекты, например, имеющие
53
суженные психосемантические, а значит, и метафорические ресурсы, могут «недополучать» понимание,
сочувствие со стороны других в том, что они ощущают, оставляя внутри себя много «некон-тейнированных» чувств.
3. Метафора, опосредствуя интрацептивный процесс, имеющий активный когнитивный характер, оформляя
внутреннее телесное ощущение в объект для сознания, этим самым выстраивает между ними дистанцию,
возможно, иногда облегчающую его переживание, так как боль в метафоре становится чем-то понимаемым, а не
непонятным, непередаваемым и потому страшным.
4. Семантическое преобразование, метаморфоза, проделываемая в метафоре, придает внутреннему
телесному ощущению новую степень реальности («Метафора есть вербальная структура, которая в силу своей
формы утверждает реальность объекта»
(Джордан,
1967 — цит. по:
Рупчев,
2001)).
Таким образом, метафоричность внутренней телесности не только решает известные трудности
коммуницирования качества своих ощущений
2
, но является одной из центральных ее характеристик.
2.3. О
БРАЗ ТЕЛА И ТЕЛЕСНОЕ ОЩУЩЕНИЕ
Вернемся еще раз к парадоксу восприятия. Второе условие, позволяющее его смягчить и достаточно
непротиворечиво объяснить происхождение категорий, — отказ от рассмотрения восприятия как единичного акта,
вырванного из текущей перцептивной деятельности. Основная ошибочная посылка теоретического характера
заключается в том, что чувственное впечатление, вызываемое тем или иным внешним воздействием, рассматривается
в качестве элементарного знания, из которого за счет его «переработки» строится знание более высокого уровня.
Предполагается непосредственный характер получения исходных элементов знания. На самом деле чувственное
впечатление приобретает предметную отнесенность, т.е. становится элементом знания не прямо и непосредственно, а
только тогда, когда оно выступает в качестве звена циклического процесса, инициированного субъектом, т.е.
исходное звено которого представляет собой движение от субъекта на объект в форме познавательной гипотезы,
предварительного знания или регулируемого
2
Вирджиния Вульф в своем эссе «Когда болеешь» замечает, что «...у английского языка, способного выражать
думы Гамлета и трагедию короля Лира, нет слов для дрожи и головной боли... как только страдающий попытается
описать врачу свою головную боль, богатство языка исчезает...» (Цит. по:
Мел-зак,
1981, с. 42).
54
ими практического действия (см.:
Смирнов С.Д.,
1983а). Наличие стимуляции является только условием, а не
причиной возникновения чувственного образа
{Там же).
Это отнюдь не принятие объективно-идеалистической точки зрения, выводящей все восприятие из субъекта и
игнорирующей вклад объективного мира (кстати, подобный подход не разделяется практически никакими из
современных философских направлений). Речь идет о том, что невозможно понять восприятие, если исходить из
отдельных чувственных данных, не вписанных в постоянно существующий контекст — «образ мира». Так же точно
как отдельный индивид не является Робинзоном, а осваивает культурно выработанные стереотипы в непрерывной
связи с социумом, отдельное чувственное впечатление не появляется в виде deus ex machina на фоне «пустого
сознания». «Образ мира и есть система экспектаций (ожиданий), порождающая объект — гипотезы, на основании
которых идут структурирование и предметная идентификация отдельных чувственных впечатлений. Для того,
чтобы этот процесс начался, не имеет принципиального значения объективная верность гипотезы. Если гипотеза
ошибочна, отдельные ощущения не получают характера устойчивых структур... (отдельный образ. —
А. Т.)
взятый
вне контекста, является психологически мертвым образованием, т.е. он не может быть не чем иным, как элементом
образа мира или его актуальной частью... ориентирует не образ, а вклад этого образа в картину мира... можно сказать,
что отдельные толчки внешней реальности не формируют наше представление о мире, а лишь подтверждают,
дополняют или исправляют его» (
Смирнов С.Д.,
1981, с. 19).
Образ мира как целостная и упорядоченная система — не только средство, привлекаемое для «обработки»
стимульного воздействия. Все обстоит как раз наоборот: основной вклад в построение образа вносят не отдельные
чувственные впечатления, а сама целостная система образа мира. Радикальное и полное преодоление сти-мульной
парадигмы, рассматривающей восприятие как реактивный процесс, возможно только при понимании познания как
инициированного субъектом процесса, направленного навстречу стимуляции. Этот процесс не просто запускается в
ответ на случившееся в реальности событие, но существует непрерывно.
Для интрацепции таким непрерывно существующим фоном будет своеобразная чувственная ткань нормального
функционирования — самочувствие, то, что старыми врачами называлось «vigor vitalis», в контексте которого будут
получать свое существование отдельные телесные чувственные впечатления.
55
2.4. П
РОБЛЕМА ВЕРИФИКАЦИИ ИНТРАЦЕПТИВНОГО ВОСПРИЯТИЯ
Отказ от стимульной парадигмы восприятия и признание за субъективной активностью, в рамках и формах
которой только и может осуществляться познание реальности, решающей роли, смягчает парадокс восприятия, но
весьма остро ставит проблему истинности его результатов. Если они определяются в первую очередь существующим
непрерывным контекстом, а уже затем наличной стимуляцией, то, в принципе, существует возможность искажения
в широких пределах качеств объективной реальности. Набор категорий и их структура будут весьма сильно
сказываться на том, как именно мы будем воспринимать мир. Это очевидным образом следует принять, если понимать
акт восприятия как определяемый не только объективно, извне — характеристиками стимула, но и изнутри —
субъективными характеристиками.
«Люди, пользующиеся заметно разными грамматиками, направляются своими грамматиками к наблюдениям
различных типов и к разным оценкам внешне сходных актов наблюдения, в связи с чем они не являются
эквивалентными наблюдателями и должны приходить к различным представлениям о мире... Одни и те же
физические свидетельства не приводят всех наблюдателей к одной и той же картине универсума, за исключением тех
случаев, когда их лингвистические основания сходны или их можно каким-либо образом сравнить» (
Whorff,
1956, р.
214, 221). Как отмечает П. Фейерабенд (1986), последнее означает, что наблюдатели, пользующиеся различными
категориальными системами, будут постулировать разные факты при одних и тех же физических обстоятельствах в
одном и том же физическом мире, или они будут одинаковые факты упорядочивать различными способами.
Что же тогда обеспечивает необходимую адекватность отражения мира, соответствие нашего восприятия
действительности? «Говоря о том, что восприятие представляет действительность или соответствует ей, мы обычно
имеем в виду, что результаты восприятия можно более или менее точно предсказать. Это значит, что видимый нами
предмет можно также осязать или обонять и должно существовать некое соответствие или конгруэнтность между тем,
что мы видим, осязаем и обоняем. Перефразируя высказывание молодого Бертрана Рассела, можно сказать, что то,
что мы видим, должно оказываться тем же самым и при ближайшем рассмотрении. Или иными словами, что
категоризация объекта при восприятии служит основой для соответствующей организации действий, направленных на
этот объект. Например, этот объект выглядит как яблоко — и
56
действительно, съедая его, мы убеждаемся в этом»
(Брунер,
1977, с. 18). Хотя мы познаем мир в существующих
у нас категориях, и именно они придают чувственным впечатлениям стабильный характер, тем не менее, есть некий
предел несоответствия наших категорий реальности. Миру совершенно безразлично, с помощью каких категорий
мы его познаем, и он будет обнаруживать свое присутствие в полном объеме, даже если с точки зрения наших
представлений каких-то его качеств не должно существовать. Можно сколь угодно долго строить гипотезы
относительно устройства мира и приписывать ему, исходя из наших о нем представлений, любые, сколь угодно
фантастические качества, но, вступая с ним в контакт, мы обнаруживаем упругость реальности. Можно быть
совершенно уверенным в собственной невесомости и даже чувствовать ее, но если мы захотим полетать, то довольно
быстро ощутим необходимость привести наши фантазии и чувства в согласие с действительностью. То же самое
происходит и при менее драматических обстоятельствах. Восприятие комнаты Эймса, с точки зрения наших
конструктов, например, совершенно не соответствует ее истинному устройству, однако эта иллюзия рассеивается, если
просто открыть второй глаз или, еще лучше, в эту комнату войти. Восприятие — это развернутый во времени
активный процесс, и поэтому нет пределов для выделения инвариантов все более высоких порядков, и человек может
использовать разные уровни и формы действия, проверяя через них адекватность отражения.
Жизненная необходимость обеспечивает отражению адекватность, без которой оно бы превратилось в пустой
фантом. «Мы идем к действительности только лишь путем ощущений, но никогда не бывает так, чтобы она давалась в
виде ощущений... Ощущения — всего лишь то, что вносится нашими органами чувств в восприятие. Живое существо
имеет дело лишь с предметами, свои потребности оно удовлетворяет посредством них, а не с помощью цвета, запаха,
вкуса (самих по себе)»
(Узнадзе,
цит. по:
Надирашвили,
1976, с. 98).
При несовпадении экстраполируемых характеристик чувственных впечатлений с реально получаемыми в
действиях, выходящих за рамки пассивной регистрации, должна происходить модификация познавательных гипотез
о природе и характере источника стимуляции. В большинстве случаев так и происходит, и наши представления о мире
и налагаемая на него категориальная сеть постоянно подвергаются коррекции. Однако, как уже отмечалось,
существуют довольно широкие пределы, позволяющие игнорировать требования реальности. Так, мы можем
отличить яблоко от его воскового муляжа, находившегося за стеклом витрины, пытаясь от него откусить; но можно
представить себе специально изготовленный муляж
57
яблока, неотличимый от натурального ни вкусом, ни запахом, но ядовитый. В таком случае верификация
истинности яблока осуществляется через летальный исход.
Быстрота и адекватность смены конструктов зависят от огромного числа психологических факторов, к
конкретному анализу которых мы еще обратимся: когнитивного стиля, степени ригидности или гибкости,
когнитивной дифференцированности, структуры категориальной системы, ее артикулированности, возможностей
или ограничений действий и манипуляций с объектом и пр. Существуют случаи особой ригидности концептуальных
систем, в силу той или иной патологии практически не поддающихся коррекции. В качестве примера можно назвать
бредовые конструкции, особенность которых заключается не столько в степени ложности лежащей в их основе идеи
(случай, довольно нередкий и в норме), сколько в полной ее некоррегируемости и непроницаемости для опыта. При
столкновении идеи и реальности искажается реальность, причем до пределов, приводящих к летальному исходу (идея
о собственной невесомости, например, в этом случае не коррегируется практикой падений).
Адекватность восприятия в значительной степени определяется качеством его проверки, возможностями
манипулирования, сопоставления, практической деятельности, изменения позиции. Сужение возможностей такой
проверки может приводить к стойким иллюзиям и неадекватности восприятия. Поскольку мир дан нам не
непосредственно, а через инструмент наших ощущений, то при невозможности проверки мы будем относить
искажения, рожденные самим инструментом, к качествам реальности.
П. Фейерабенд (1986) приводит очень интересный случай феномена, который стоит разобрать подробнее. Это
неадекватность восприятия космических объектов при помощи телескопа, обнаруженная сразу же после его
изобретения и служившая сильным аргументом противников Галилея. Смысл этого феномена заключается в том, что
если при рассматривании земных объектов телескоп демонстрировал хорошие результаты, то наблюдения неба были
смутными, неопределенными и противоречили тому, что каждый мог видеть собственными глазами. «Некоторые из
этих трудностей уже заявили о себе в отчете современника Avvisi, который заканчивается замечанием о том, что
"хотя они (участники описанной встречи. —
П.Ф.)
специально вышли для проведения этого наблюдения... они все-
таки не пришли к соглашению о том, что видели". <...> "Это могут засвидетельствовать самые выдающиеся люди и
благородные ученые... все они подтвердили, что инструмент обманывает"...»
{Фейерабенд,
1986, с. 266—267).
58
Самим Галилеем были описаны явления, совершенно противоречившие как современным ему, так и более
поздним наблюдениям. На рисунке Луны, сделанном им с помощью телескопа, нельзя обнаружить ни одной черты,
которую можно было бы с уверенностью отождествить с какими-либо известными деталями лунного ландшафта.
Объяснение таких явлений заключается, в частности, в том, что, как это отмечал уже Аристотель, органы чувств,
работающие в необычных условиях, способны давать необычную информацию
(Owen,
1961). Человек знаком с
близлежащими земными объектами и поэтому воспринимает их ясно, даже если их телескопический образ
значительно искажен. При рассмотрении же небесных объектов невозможно опереться на нашу память для отделения
черт объекта от помех. Все знакомые ориентиры (задний план, перекрытие, параллакс, знание размеров предметов)
отсутствуют, когда мы смотрим на небо, поэтому и появляются новые и неожиданные феномены. Добавим, что при
рассматривании небесных объектов трудно проверить на практике получаемые знания.
Кроме того, наблюдатель может находиться под влиянием устойчивых позитивных иллюзий, связанных с его
представлениями об устройстве неба. Так, например, кольцо Сатурна в то время «видели» как 2 спутника. «"Луну
описывают согласно тем объектам, которые, как считают, можно воспринять на ее поверхности"
(Kastner,
1800
<...>), "Мэстлин увидел на Луне даже ручей"
{Kepler,
1865 <..>); см. также записные книжки Леонардо да Винчи...
"Если вы помните подробности наблюдаемых на Луне пятен, вы часто обнаружите в них большие изменения — в этом