Файл: Сосланд А. - Фундаментальная структура психотерапевтического метода.pdf

исследований длительное время было очень распространенным среди как клинических, так и
глубиннопсихологически ориентированных авторов (см.: W. Lange-Eichbaum, 1928).

Однако, следовало бы иметь в виду и расширенное понимание патографии. По нашему
убеждению,

п а т о г р а ф и е й   с л е д у е т   с ч и т а т ь   л ю б о е   у с м о т р е н и е ,   о п и с а н и е

и   а н а л и з   п с и х о п а т о л о г и ч е с к и х   и   п а т о п с и х о л о г и ч е с к и х   ф е н о м е н о в   з а
п р е д е л а м и   с о б с т в е н н о   п с и х и а т р и ч е с к о й   и   п с и х о т е р а п е в т и ч е с к о й
д е я т е л ь н о с т и

. "За пределами", то есть в таких областях, как культура, искусство, наука,

религия, история, общественная жизнь. Объем патографического, так сказать,
"вмешательства" может быть разным – от развернутой психиатрической биографии в духе П. -
Мебиуса до даваемой походя психиатрической оценки бытового поведения. Совершенно ясно,
что "патографическое поведение" реализует интересы влияния как психиатра, так и психолога
далеко за пределами, ограниченными рамками профессионального обихода.

Как клинические психиатры, начиная с Ч. Ломброзо, так и глубиннопсихологически
ориентированные исследователи, начиная с 3. Фрейда, весьма охотно двигались в области,
которые на первый взгляд лежат далеко от сферы их непосредственных профессиональных
интересов. Описывались душевные расстройства известных личностей мира культуры и
политики, связь расстройств с биографией описываемого персонажа. Все культурные практики
(литература, искусство) встраивались таким образом в психопатологические дискурсы.

С другой стороны, внутри патографического проекта произведения искусства исследовались
на предмет наличия "патологических" механизмов, содержание и форма, образный строй
изучались в зависимости от патологических особенностей биографии и личности их автора.
Без преувеличения можно сказать, что почти каждое направление в психотерапии создает
собственную патографию или, во всяком случае, проявляет склонность к ее созданию.
(Заметим, что, если и есть школы, где ничего такого пока не наблюдается, нет причин, чтобы
такое положение дел сохранялось. Для любой психотерапии не составит большого труда
сконструировать соответствующую патографию.) Очевиден также и обратный процесс, когда,
обращаясь к дискурсам, порождаемым в контексте художественной культуры, сочинители
психотерапий заимствуют оттуда материал для метафор, помогающих наглядно обозначить
структуру и механизм патологического феномена или способ воздействия на них (пример в
отношении метапсихологической метафоры – Эдипов комплекс, пример в отношении способа
воздействия – психодрама). Что касается, например, юнгианской аналитической психологии,
то здесь вообще трудно найти грань, где, собственно, кончается метапсихологический дискурс
и начинается патографический, и наоборот.

Другой источник формирования патографической традиции – идущие от психоанализа
этнографические экскурсы в исследование культур примитивных народов. Расширение
идеологического пространства совпадает здесь с расширением пространства географического
и создает здесь, без сомнения, очень привлекательную перспективу.

Исключительный интерес ко всему этому делу, несомненно, выходит за рамки
профессиональных потребностей. Среди психологов и особенно клинических психиатров
распространен феномен, который можно было бы назвать

п а т о г р а ф и ч е с к о й

п а р а н о й е й

 или

п а т о г р а ф и ч е с к о й   о б с е с с и е й

, в зависимости от степени

выраженности и особенностей проявления. Этот клинический феномен заключается в той
особой предвзятости, с которой многие из нас вглядываются во все происходящее вокруг и с
некоей особой жадностью фиксируют там все психопатологическое, при этом часто игнорируя
все, что собственно определяет подлинное своеобразие наблюдаемого предмета (будь то
произведение искусства или же некий феномен общественной жизни, а то и просто любой
персонаж, попадающий в поле зрения).

Ясно, например, что прицельная психоаналитическая охота за "фаллическими символами",
ведущаяся повсеместно, равно как и стремление клинических психиатров испытать
"диагностический оргазм", есть, безусловно, проявление экспансионистской динамики

терапевтического нарцистического Я. Очень велико искушение тотализации своего
профессионально-идеологического влияния.

П а т о г р а ф и ч е с к и й   д и с к у р с

п р е в р а щ а е т   п р о и з в е д е н и е   и с к у с с т в а ,   б и о г р а ф и ю   ч е л о в е к а   и л и
р и т у а л ь н ы й   о б ы ч а й   в   е щ е   о д и н   к л и н и ч е с к и й   с л у ч а й

. Произведение

искусства, в свою очередь, встраивается в структуру школьного дискурса, и этой структурой
поглощается и усваивается. Оно не просто является подходящим для иллюстративных целей,
но и очень показательно, наглядно. Такое поведение в рамках одной школы (исходно это был
психоанализ) не может не быть соблазнительным для представителей других школ. Даже если
не подвергать сомнению каждый отдельный текст такого рода, экспансионистская природа
патографического поведения несомненна,

Потестарная (от лат. potestas – власть) природа патографического дискурса проявляет себя и
тогда, когда психопатологические доводы встраиваются в полемику между различными
психотерапиями. Взаимоперекрестная "диагностическая" критика обосновывает полемику
между различными направлениями в психотерапии, когда авторы различных методов
рассматривают позиции оппонентов как манифестацию его психопатологии или. к примеру,
"комплексов". Метод оппонента вполне может быть представлен как "болезнь", лекарством от
которой в свою очередь может быть метод, которого придерживается автор критики. Так, К.Г.
Юнг пишет, сравнивая подходы Адлера и Фрейда: "Адлер делает акцент на субъекте, который
охраняет себя и стремится добиться превосходства над объектом...; Фрейд же, напротив,
упирает лишь на объекты, которые в силу их определенного своеобразия либо способствуют,
либо препятствуют удовлетворению стремления субъекта к удовольствию. Это различие есть,
вероятно, не что иное, как различие темпераментов, противоположность двух типов духовного
склада человека, из которых один определяется преимущественно субъектом, другой –
объектом" (К.Г. Юнг, 1996, с. 76). Разумеется, Юнг всего лишь намечает здесь возможность
патодиагностики своих оппонентов,

В других, более радикальных, случаях можно наблюдать, как целые направления в
психотерапии рассматриваются в качестве своеобразных психопатологических феноменов:
"Здесь так же, как и в классических Фрейдовых работах, ясно видятся клиницисту
закономерности оторванного от клинической практики аутистически-психоаналитического
мышления, цепляющегося лишь за то, что его поддерживает, и не воспринимающего то, что
ему противоречит" (М.Е. Бурно, 1989, с. 12). "Ясно увидеть" здесь помогает именно
обостренный школьным интересом взгляд. "Противоречит" же, разумеется позиция другой
метапсихологии и "невосприятие" ее, натурально – проявление патологии (в данном случае –
"аутизма").

Кроме того, само по себе неприятие какого-либо метода может быть представлено как
психопатологический феномен. В этой связи показательна позиция Фрейда: неприятие
психоанализа есть сопротивление, связанное с подавленными влечениями (см.: Э.Джонс,
1996). Напрашивающееся само собой лекарство от такого неприятия – соответственно
психоаналитическая ортопедия оппонентов, психоанализ причин сопротивления психоанализу
с целью их преодоления.

Так что патографическую экспансию ни в коем случае не следует воспринимать только как
практику обусловленную явными профессиональными нуждами с, одной стороны, или как
праздное занятие – с другой. Она коренится в самой основе профессионально-цеховых
интересов в целом и школьных – в частности. Вложивший теоретический капитал в
патографическое предприятие, пускай побочное, может приобрести значительные дивиденды.

Другой аспект экспансии мы можем обозначить как

д о к т р и н а л ь н ы й

. Общим местом

стало известное утверждение, что, например, психоанализ превратился из специального
лечебного метода в мировоззренческую систему. В сущности, более адекватным термином
будет

д о к т р и н а л ь н о е   р а с ш и р е н и е

, ибо речь идет не столько о захвате чужих

идеологических пространств, сколько о тенденции внутреннего роста или инкорпорирования
метафизических дискурсов в психотерапевтические. Таким образом, дискурсы, изначально
обслуживавшие клинико-терапевтические потребности, легко разрастаются до размеров,
позволяющих им обрабатывать несравненно более крупные идеологические пространства и т.
д. В общем-то, в основном на примере развития классического психоанализа мы этот вариант
школьной динамики и видим достаточно отчетливо, ибо

а в т о р ы   в с е х   п о з д н е й ш и х

м е т о д о в   п р и о б р е л и   т а к и м   о б р а з о м   в о з м о ж н о с т ь   н а ч а т ь   н е   с
л е ч е б н о г о   м е т о д а   к а к   т а к о в о г о ,   а   с   р а з в и т о й   м е т а - п с и х о л о г и ч е с к о й
д о к т р и н ы

, и в этом одна из многочисленных исторических заслуг психоанализа.

Здраво рассудив, что все равно после 3. Фрейда, так и так, неизбежно придется обзаводиться
школьной "философией", авторы иных направлений решили, видимо, не терять понапрасну
времени на преодоление пути из медицины в метапсихологию. Создатели экзистенциальной
психотерапии, например, даже и не пытались скрыть влияние "внетерапевтического"
философского дискурса на их метапсихологию и практику, а прямо взяли и построили у себя
все на основе заимствований из этого дискурса. Тут можно также поделиться наблюдением,
что даже те терапевты, что ограничиваются исключительно техническими процедурами,
стремятся в что бы то ни стало спроектировать для своих методов некие глобальные
контексты. Так, приходится слышать от тех, кто занимается гипнозом, о некоем особом
значении гипноза, который, мол, конечно, не является только лишь тривиальной лечебной
процедурой, но есть нечто такое, что свойственно человеческой коммуникации вообще. По их
словам, гипноз, дескать, есть некое универсальное состояние, основа на пути к социальной
гармонии, творческой самореализации личности и т. п. (есть серьезное подозрение, что
существуют и тексты в таком духе).

Возвращаясь к аспекту доктринального роста, скажем, что, конечно, такая возможность не
заказана никому. Более того, доктринальное расширение может происходить параллельно
патографической и клинической экспансии, и тогда, видимо, они имеют взаимообогащающий
характер. Отличие здесь в том, что клиническая и патографическая экспансии имеют
прикладной характер, в то время как доктринальная – фундаментальный, расширяющий
пространственный объем учения не за счет завоевания новых пространств, а за счет
углубления и обогащения собственной концептуальной структуры.

Разумеется, никому из психотерапевтов не хочется быть просто "лекарем". В этом смысле
психотерапия имеет преимущество перед всеми другими терапевтическими практиками.
Всякому ясно, какие прибыли можно извлечь из школьной метапсихологии. Хорошо
располагать собственным идеологическим пространством, местом, где ты осуществляешь
свое идеологическое влияние. Есть куда пригласить как пациентов, так и возможных
единомышленников. "Грандиозное Я" психотерапевта (о котором пишет, например, М. Якоби,
1996) получает в результате всех этих расширений необозримое поле для выпаса. Да и потом,
если дискурс, трактующий проблемы этиологии и патогенеза невротических страданий,
доктринально расширяется, то это означает, что мы делаем заявку на идеологическое
влияние в совершенно иных размерах. При таком раскладе без его, психотерапевта,
консультирования уже не обойтись далеко за пределами терапевтического кабинета. Таким
образом, терапевтическая, она же школьная, идеология в интересах терапевта охотно и почти
неизбежно выходит за собственные профессиональные границы.

Помимо всего вышеописанного самым внешне заметным феноменом эволюции
психотерапевтического направления является

и н с т и т у ц и о н а л ь н о -

о р г а н и з а ц и о н н а я   э к с п а н с и я

. Любое психотерапевтическое учение, подобно

религиозной секте, деятельно стремится расширить свое влияние в мире, рекрутируя все
новых и новых последователей, создавая все больше и больше исследовательских и
обучающих центров по всему миру, расширяя свой информационный поток через
периодические издания, монографии, средства массовой информации. В конце концов мы
получаем из первоначально ограниченного терапевтического метода, вокруг которого
образовалась группа единомышленников, крупную

т р а н с н а ц и о н а л ь н у ю

и н с т и т у ц и о н а л ь н у ю   и м п е р и ю

. Желания психотерапевтов, как, впрочем, и всех

других, стремятся к выходу за все мыслимые пределы и, поэтому ясно, что каждое новое
изобретение может стать поводом для распространения его повсеместно.

Итак, каждая школа поглощает и переваривает на своем пути груды болезней и проблем,
двигаясь в направлении проблемно-клинической экспансии. Она вовлекает в свой оборот
произведения искусства, феномены общественно-политической жизни, биографические
повествования – посредством патографической экспансии. Она пропускает через себя кучи
пациентов, последователей, создавая при этом развитые и многообразные профессиональные
структуры, действуя в направлении институционально-организационном. В этом смысле любая
психотерапевтическая школа являет собой пример

м а ш и н ы   ж е л а н и я

 (см.: Ж. –Делез и Ф.

Гваттари, 1990, с. 9-26). Как пишут Делез и Гваттари, "желание может мыслиться как
производство и как приобретение" (там же, с. 18). Именно сочетание производственной и
приобретательской практик придает школе такой характер.

Другое важное дело эпохи расцвета – формирование и распространение нарратива

" л е г е н д ы "

; той или иной школы. Этот нарратив конструируется всегда вокруг личности

создателя метода, являясь определенным соблазном для всего последующего
психотерапевтического сообщества. Легенда оказывает решающее влияние на создание
образа метода, и именно этот образ в итоге определяет привлекательность метода. Школьный
"апокриф" начинается с повествования о раннем героическом периоде борьбы. "Зажигание" в
моторе

ш к о л ь н о й   м а ш и н ы   ж е л а н и я

 включается агрессией против предыдущей

терапевтической системы, натурально, препятствовавшей будущему отцу-основателю в
утверждении нового метода, исключительно эффективного по сравнению с
предшествующими. Неизбежной частью такого нарратива является повествование о

ч у д е с н ы х   и с ц е л е н и я х

, демонстрирующих, понятно, историческую необходимость

совершенного открытия, равно как и победоносная борьба с консервативным окружением.
Повествование разворачивается в направлении от чудесных исцелений к процессу широкой
экспансии по всем описанным направлениям.

Получается, в сущности, так, что исторически миф о психотерапевте сложился как нарратив о
преодолении рамок практической психотерапии. Все описанные виды экспансии создают
основу для совершенно

о с о б о й   и д е н т и ч н о с т и   п с и х о т е р а п е в т а

. выделяющей его

среди представителей других терапевтических практик. Он, как уже сказано, вовсе

н е

п р о с т о   л е к а р ь

, как хирург, физиотерапевт или даже клинический психиатр. Он, совершив

доктринальное расширение, становится практическим философом. Затем, совершив
патографическое, – искусствоведом. Расширяясь институционально, он ведет себя как
миссионер-конкистадор.

В с е   в и д ы   э к с п а н с и и   в   к о н ц е   к о н ц о в   н а п р а в л е н ы   н а

б е с п р е д е л ь н о е   р а с ш и р е н и е   с а м о и д е н т и ф и к а ц и о н н о г о   п о л я
п с и х о т е р а п е в т а

.

Институционально-организационная экспансия может рассматриваться и под количественным
углом зрения. Иначе говоря, осуществляется подсчет того, как велико число последователей
того или иного направления в абсолютном, например,

и с ч и с л е н и и

 и как велико оно же по

отношению к последователям других школ. Далее –

г е о г р а ф и ч е с к а я

, так сказать,

ситуация: в каких странах психотерапевты охвачены эпидемией данного метода. Понятно, что
географические и – назовем их так –

п о п у л я ц и о н н ы е

 показатели могут не совпадать.

Нетрудно представить себе ситуацию, когда заражению подвержено много стран, но не так уж
и много индивидов и, наоборот, стран немного, но охват носит поголовный характер. Для
уточнения всех этих подсчетов и калькуляций неплохо было бы ввести какой-нибудь что ли

популяционно-географический индекс: делить количество людей на число стран. Интересно
было бы также разобраться с возможными

к о л и ч е с т в е н н о - д и н а м и ч е с к и м и

п о к а з а т е л я м и   и н с т и т у ц и о н а л ь н о - о р г а н и з а ц и о н н о й   э к с п а н с и и

, которые

продемонстрировали бы нам, сколько терапевтов какой метод бросает и к какому приходит.
Что бы кто ни говорил, институционально-организационная экспансия зримо и наглядно
свидетельствует о достоинствах метода, независимо от его эффективности, каковую
продемонстрировать зримо и наглядно не в пример труднее. Никакой другой из описываемых
здесь видов экспансии школы не может дать материал для весьма привлекательных
арифметических экзерсисов, Судя по всему, многое для методологии исчисления
институционально-организационной экспансии можно почерпнуть из эпидемиологических
исследовательских практик. Влияние контролируется не в последнюю очередь посредством
цифр.

Само собой разумеется, однако, что распространенность методики вовсе не обязательно
отражает ее реальные достоинства. Что касается популяционного, так сказать, преуспеяния,
то оно зависит не только от достоинств метода, но и от

к о м м и в о я ж е р с к о -

м и с с и о н е р с к о - к о н к и с т а д о р с к о - р е к л а м н о й   а к т и в н о с т и

 ее представителей, и

это крайне важное обстоятельство никогда не надо недооценивать.

Следующий этап в существовании психотерапевтической школы, неизбежно следующий за
расцветно-экспансионистской эпохой, мы можем обозначить как

и н ф л я ц и ю

. Его, понятное

дело, легче всего проследить там, где экспансия носила наиболее активный и динамичный
характер. Этот этап упадка характеризуется осознанием моральной устарелости некоего
направления и сопровождается утерей к нему интереса, отходом от него последователей и
т.д. Относительную утрату интереса к психоанализу можно пронаблюдать по многочисленным
публикациям (R. Liebert, 1979; Е. Fromm, 1970). То же самое произошли, в сущности, с
классическим гипнозом. В период первой половины XX века наблюдается отчетливое
снижение интереса к нему по сравнению с эпохой расцвета в конце XIX века – так
называемого "золотого века" гипноза. Что касается других направлений, то, как уже было
сказано выше, они и существуют-то не такое уж и длительное время, чтобы проследить на их
примерах все этапы взлетов и падений. Однако даже если в определенный период какая-
нибудь школа переживает период расширения своего институционального пространства, надо
понимать, что этот процесс обратим.

Именно отсутствие четких критериев, которые давали бы возможность предпочесть один
метод, другому делает историю психотерапии историей гуманитарной науки. Сдвиги в истории
психотерапии аналогичны изменениям в истории литературы, смене ведущих литературных
стилей. Моды на методы сменяют друг друга подобно тому, как в свое время классицизм в
русской литературе был вытеснен сентиментализмом и далее – романтизмом или эпоха
символизма сменилась акмеизмом, модернизм – постмодернизмом. Смена типов и стилей
актуальных философских и иных культурных дискурсов оказывает отчетливое влияние на
сдвиги в психотерапевтическом мышлении. Так что, на самом деле,

в е с т и   р е ч ь   м о ж н о

т о л ь к о   о   м о р а л ь н о м   с т а р е н и и   м е т о д а

.

Моральное утомление связано также с выходом школьных методов за пределы
профессионального обихода. Идеи психотерапевтической школы, обретая определенный
резонанс за пределами профессионального сообщества, могут вследствие этого оказывать
скорее общественно-профилактическое воздействие. Приходя к психотерапевту, пациент
может многое знать как о своих "неврозах" и "комплексах", так и методах борьбы с ними.
Борьба с "дилетантским" психоанализом (Laienanalyse) стала проблемой еще для Фрейда.
Усилия создателей метода и их последователей по распространению их детища в итоге могут
обернуться против них самих.

Ш к о л ь н а я   м а ш и н а   ж е л а н и я ,   р а с п р о с т р а н я я с ь

в ш и р ь ,   п о ж и р а е т   с а м у   с е б я

.

В отдельных случаях влияние психотерапевтической школы настолько велико, что может
оказывать серьезное воздействие на изменение сознания общества в целом, на отдельные