Файл: Сосланд А. - Фундаментальная структура психотерапевтического метода.pdf

путем прицельного действия, направленного на уничтожение симптома (проблемы). В
гипнозе, например, мы внушаем, что "неприятные явления" или же вредные привычки
проходят, и то же самое в аутотренинге пациент внушает себе сам. Рациональный
терапевт ломает "неверные" умозаключения, которые лежат в основе проблемы. В
любом случае здесь патологическое явление есть несомненное зло, с которым никак
нельзя вступить в полноценный диалог или же научиться у него чему-то полезному, это
однозначное зло. подлежащее уничтожению.

При гомеопатическом подходе мы, наоборот, избегаем прямой агрессии против
симптома, но вступаем с ним в диалог, попустительствуем ему в какой-то мере, порой
даже парадоксально усиливаем. Вместе с этим мы пытаемся проникнуть в его смысл,
оправдывая в известной степени его наличие или даже обосновывая его полезность как
проявления защитных или компенсаторных механизмов организма и личности в целом.
Примеров такого подхода в современной психотерапии великое множество.
Парадоксальная интенция В. Франкла и терапевтическое сумасшествие К. Витакера (С.
Whitaker. 1975), метод иммерсии и предписание симптома – все это примеры
психотерапевтической гомеопатии (более подробно см.: В.Н. Цапкин, ibid.).

4.  Процесс либерализации отражается не только на отношениях терапевт – пациент,

прием – симптом, но и на внутрипсихотерапевтических взаимоотношениях. Без
сомнения, к либеральным процессам можно отнести тенденцию по размыванию жестких
границ психотерапевтических школ, откат от односторонне-догматических позиций в
отстаивании принципов своего направления, развитие

э к л е к т и ч е с к и -

и н т е г р а т и в н ы х

 подходов (см.: Н. Omer and P. London, 1988; J.C. Norcross, 1986).

Итак, тенденция laisser-faire, безусловно, является доминирующей в пространстве
психотерапевтических идеологий. Они заменили собой стратегии авторитарно-рационального
давления, существовавшего в классическом гипнозе и рациональной психотерапии.
Либеральный стиль почти всех позднейших психотерапий обусловлен необходимостью
стратегии соблазнения пациента. Предоставляя ему больший простор и большую часть
порождаемого в процессе работы дискурса, освобождая от запретов и зажимов,
психотерапевт, безусловно, привлекает намного больше клиентов и адептов, чем не делая
этого. Эти очевидные и немаловажные обстоятельства должны быть всякий раз учтены при
сочинении новых методов.

* * *

На одном из моментов, существенно определяющих успех любой психотерапии, следует
остановиться особо. Мы имеем в виду

г е д о н и с т и ч е с к и й   ф а к т о р

, понимаемый нами

как соответствие принципу удовольствия в самом широком смысле слова. Это соответствие
имеет отношение как к школьной технике, так и к теории. Со времени появления и развития
первых крупных школ – классического гипноза и психоанализа – так повелось, что теория и
практика в той или иной степени противостоят репрессивно-производительному миру
житейской повседневности, где доминируют рутина и принуждение, обыденно-
регламентированный характер существования. Психотерапевтический процесс неизбежно
сопровождается как бы "бегством" в него (вспоминаем здесь известное "бегство в болезнь").

"Удовольствие" от терапии (ср. "удовольствие от текста" Р. Барта, 1994, 462-512) – это всегда
погружение в особый мир, расслабляюще-карнавальный. выхватывающий из надоевшей
повседневности. "Параллельная реальность", создаваемая в процессе психотерапии, не
может не быть гедонистической в своей основе. В частности, внушаемая в гипнозе
виртуальная реальность соотносится зачастую с известными видами пассивного отдыха.
Здесь уместно оговориться, что, конечно, "гедонистическими" элементами никоим образом не
исчерпывается психотерапевтическое действие, но именно они, без сомнения, являются
существенными в формировании привлекательности образа метода в любой психотерапии.

С другой стороны, психотерапии, построенные на принципах "этики собственного усилия",
скажем, аутотренинг, а также различные виды саморегуляции, в сущности, на наш взгляд,
имеют немного шансов на достойное существование и результативную экспансию. То же
самое можно сказать о методах, построенных на рационалистически-педагогических
принципах. Рациональное убеждение, предписание определенного поведения (сюда не
относятся парадоксальные предписания), а то и какое-нибудь "воспитание воли" – все это в
отдельных случаях, быть может, и возможно, но в качестве последовательных
психотерапевтических стратегий, на наш взгляд, лишено перспективы. Без сомнения, такие
подходы будут неизбежно вытесняться из психотерапевтического пространства, даже
несмотря на то, что им также не чужда известная гедонистическая тенденция (например, в
аутотренинге – релаксация, индукция так называемых "приятных ощущений"). Или будет даже
более уместно сказать, что в этих-то тенденциях, собственно, и заключается их главная
надежда на выживание. Во всех заслуживающих внимания психотерапевтических системах,
как в практике, так и в теории, пациент находится в самом центре мира карнавально-
праздничной реальности, где происходит очень много такого, чего он тщетно ищет в
реальности обыденной и не находит; обыденная же реальность, как мы все, к сожалению,
помним, проникнута чрезмерным с любой точки зрения директивно-дидактически-
принудительным духом.

Если говорить более предметно об "удовольствиях" в разных психотерапиях, то в первую
очередь следует упомянуть психоанализ. Он, проходящий в своеобразной обстановке
"райской ситуации", обостряющий трансфером чувства и чувственность, привлекателен еще и
тем, что снимает с желаний пациента множество запретов. В анализе речь идет о многом из
того, о чем в другой ситуации говорить было бы немыслимо. В гипнозе вообще ничего
негедонистического нет, и то же самое можно сказать о значительной части психотерапии,
основанных на форсированном изменении состояния сознания, взять хотя бы
трансперсональную пневмокатартическую терапию.

В групповых терапиях происходит своеобразное изменение сознания в некоем карнавальном
духе. Различные виды арттерапии привлекают приобщением к миру катартических радостей
без тяжкой необходимости добиваться художественного совершенства и принимать участие в
напряженном состязании поэтов и артистов, без чего немыслима никакая реальная
художественная практика. Психодрама в этом смысле особенно показательна, равно как и
имеющие широкое хождение психодраматические вкрапления в иные групповые техники, Не
вызывает сомнений, что эта же (широко понимаемая) гедонистическая тенденция привела к
повальному увлечению "телом" в современной психотерапии – не только телесно
ориентированной.

Быть может, далеко не всегда путь от терапевтической техники к конкретному удовольствию
прямой и ясный. Однако не вызывает сомнения, что так или иначе с этим связаны даже самые
гротескно-агрессивные (вроде ЭСТ В. Эрхарда. см. Л. Рейнхард, 1994) или даже жестко-
надрывные (вроде первичного крика А. Янова, см. A.Janov, 1970) терапии. При более
внимательном отношении к этой проблеме можно было бы без большого труда
расклассифицировать методы на

п р о ц е с с у а л ь н о - г е д о н и с т и ч е с к и е

, то есть такие,

когда сама процедура напрямую связана с получением удовольствия,

и   р е з у л ь т а т и в н о -

г е д о н и с т и ч е с к и е

, когда процедура приносит ощутимое облегчение до того момента, как

пациент покинет пространство кабинета, в духе какого-нибудь катарсиса. Нет сомнения, что

такого рода ощущения сами по себе воспринимаются как терапевтический результат как
клиентами, так и терапевтами. Но мы не будем здесь подробно заниматься этим делом. Ясно,
что осведомленный читатель сам успешно продолжит перечень способов испытать
удовольствие, принятых в рамках различных методов.

В сущности, дело обстоит так, что разные направления в психотерапии, помимо всего прочего,
есть разные способы так сказать "l'usage des plaisirs" – пользования удовольствиями,
психотерапевт же соответственно в том или ином варианте – "maitre des plaisirs", то есть
обучающий этому делу. Однако если пациент (сам того не осознавая, естественно, а желая
всего лишь избавиться от своих проблем) приобщается к удовольствиям как таковым, то
собственные удовольствия терапевта – в основном от реализации, скажем прямо, стремления
осуществить господство над пациентами и коллегами. Психотерапия, что и говорить, дает для
этого замечательные возможности, и обсуждавшиеся выше удовольствия пациента выступают
как некое воздаяние, выдаваемое ему за возможность в той или иной степени использовать
его как пищу поглощаемую терапевтической машиной желания.

* * *

Наблюдая за психотерапевтической жизнью, ясно понимаешь, что было бы абсолютной
нелепостью считать, будто психотерапия творится руками авторов, действующих под
влиянием научных и терапевтических интересов. Как всем давно совершенно ясно, ни о чем
таком тут не может быть и речи. Именно сила соблазна, исходящая от психотерапии как рода
деятельности, вкупе со сложностями в оценке результативности обусловливают своеобразие
этой дисциплины. Терапевтические школьные концепции и приемы есть всегда в значительной
мере результат сочинительского произвола авторов с харизматически-миссионерскими
склонностями.

Ш к о л ь н ы е   д и с к у р с ы   н е и з б е ж н о   о б н а р у ж и в а ю т   н а п р я ж е н н о е

ж е л а н и е   с о з д а т ь ,   о б у с т р о и т ь ,   а   з а т е м   и   р а с ш и р и т ь   a d   m a x i m u m
и д е о л о г и ч е с к о е   п р о с т р а н с т в о ,   в   к о т о р о м   у п о м я н у т ы й   а в т о р   б у д е т
о с у щ е с т в л я т ь   с в о е   т е о р е т и ч е с к о е   в л и я н и е

. Находясь под постоянным зорким

контролем критика-супервизора из другой школы, он постоянно создает и переиначивает
структуру своих практик, вплоть до самых мелких технических приемов, именно в силу этого
давления. Само по себе существование школ, не имеющих возможностей
продемонстрировать свои реальные преимущества над другими, но тем не менее успешно
существующих и ведущих друг с другом агрессивную полемику, есть обстоятельство, которое
ясно говорит в пользу этого, вполне очевидного положения.

Очень важно понимать, что

п с и х о т е р а п и я   с а м а   п о   с е б е ,   к а к   у н и к а л ь н а я

т е р а п е в т и ч е с к а я   п р а к т и к а   п р е д с т а в л я е т   с о б о й   з н а ч и т е л ь н о е   и
с в о е о б р а з н о е   и с к у ш е н и е

. Ясно, что здесь, наряду с возможностью реализации

сремления к идеологическому воздействию, как это имеет место в философии, академической
психологии и т.д., существует еще один соблазн – осуществления своеобразной власти над
личностью клиента, будь то в индивидуальной терапии или в группе. Коренная сущность
привлекательности психотерапии – в возможности добиваться реальных изменений
посредством воздействий, носящих отчасти трансцендентально-магический характер. Это все
не может не порождать у терапевта сознания особого могущества, видимо. аналогичного тому,
что имеет место у тех, кто занимается религиозными или политическими властными
практиками.

Потребность в реальной помощи, с одной стороны, легитимирует такое положение дел, с
другой, что еще более важно, заставляет пациента принимать очень многое из того, что
происходит в процессе такой работы. Очень многое из того, что происходит в процессе
психотерапии с позволения и согласия клиента. совершенно немыслимо ни в какой другой
ситуации. Упоминавшиеся "удовольствия от терапии" также примиряют его со всем этим.
Таким образом, "генеалогия власти" в психотерапии имеет два источника и носит двоякий
характер. Получается так, что

т е р а п е в т   р е а л и з у е т   ч е р е з   ш к о л ь н у ю   т е х н и к у

с в о е   в л и я н и е   н а   к л и е н т а   и   ч е р е з   ш к о л ь н у ю   т е о р и ю   –   н а

п р о ф е с с и о н а л ь н о е   с о о б щ е с т в о ,   с т р е м я с ь   п р и   э т о м   в ы й т и   з а   е г о
п р е д е л ы

.

Понимание природы любой идеологии как орудия влияния является вполне закономерным
делом. "Класическим философским учениям в той или иной степени свойственна
просветительская, миссионерская установка. Их автор чувствовал себя монопольным
обладателем истинных очевидностей, которые он должен донести до неразвитой
ограниченной массы..." (М.К. Мамардашвили и др., 1972, с. 57). В сущности, то же самое
можно сказать о психотерапевтических школьных теориях. Они, как и философские системы,
по выражению Э. Блоха, являются "руководствами для пророков", "системами теоретического
мессианизма". Безусловно, они отражают отнюдь не только потребность в концептуальном
постижении мира пациента и природы его страдания (хотя об этом, конечно же, тоже не стоит
забывать), но и, как уже сказано, центробежно-властное стремление сформировать
собственное идеологически-влиятельное поле. Последователи его таким образом обретали
бы убежище, определенные структурные рамки, где они могли бы пользоваться всеми
преимуществами, которые дает такого рода существование в сообществе. Оплачиваются же
эти преимущества, как водится, тем, что все уступают вожаку лучшее место у костра, самый
вкусный кусок мяса, самых красивых самок, если здесь вспомнить картину, которую 3. Фрейд
нарисовал в "Тотеме и табу". Иначе говоря, если раньше психотерапия рассматривалась с
точки зрения возможной пользы, приносимой пациенту, то, по нашему убеждению, настало
время основательно заняться ей с

т о ч к и   з р е н и я   т е х   –   о ч е н ь   б о л ь ш и х   –

п р е и м у щ е с т в ,   к о т о р ы е   о н а   п р и н о с и т   т е р а п е в т у

.

Вопрос о "пользе" конкретной терапии для терапевта имеет несколько аспектов. Во-первых,
психотерапия в школьных рамках нужна терапевту в той или иной степени

к а к   с п о с о б

п р о е ц и р о в а н и я   в о в н е   с о б с т в е н н ы х   л и ч н о с т н ы х   с м ы с л о в

. Сочиняя метод.

он реализует

в о з м о ж н о с т ь   п р и м и р и т ь   с о б с т в е н н ы й   о п ы т ,   с к л о н н о с т и ,

в к у с ы ,   м и р о в о з з р е н и е   и   т а к   д а л е е   с   ж е л а н и е м   з а н и м а т ь с я
п с и х о т е р а п и е й

. Отдельный метод как бы создает канал для реализации такого желания.

Все хорошо знают: нет тому примера, чтобы теоретическое новшество вводилось в
сопровождении надежных исследований улучшения терапевтических показателей. Не бывает
так. чтобы терапевт исследовал при этом контрольные группы, занимался подсчетом
статистических ошибок, терпел длительный катамнестический срок для того, чтобы убедиться
в хороших отдаленных результатах, несравнимых с теми, что имели место при работе в
рамках старого метода. Кроме того, почти нет случаев, чтобы предлагающий новый метод
автор до того перепробовал бы множество или хотя бы несколько различных терапий, прежде
чем рекомендовал бы к внедрению собственные изобретения. Ведь невозможно представить
себе, чтобы, к примеру, клинический препарат был рекомендован к употреблению без
подобного рода исследовательских процедур. Для создания и распространения
психотерапевтического метода вполне достаточно убежденности его создателя и его
последователей в том, что он обладает определенной действенностью и этому не
противоречит некий, чаще всего достаточно ограниченный, опыт автора и его товарищей.

По мнению некоторых авторов, изгнание пациента из процесса сочинения метода носит
весьма радикальный характер: "Действительно, почти каждый создатель психологически
сложного психотерапевтического приема-системы прежде всего лечил данным приемом себя
самого и только потом, осознав-обдумав его, начинал применять к пациентам" (например, З.
Фрейд, К. Юнг, А. Адлер, В. Франкл) (М.Е. Бурно, 1992, с, 90). В сущности,

р а з н о о б р а з и е

м е т о д о в   н е о б х о д и м о ,   с к о р е е   в с е г о ,   д л я   т о г о ,   ч т о б ы   п р и м и р и т ь   к а к
м о ж н о   б о л ь ш е   р а з л и ч н ы х   т е р а п е в т и ч е с к и х   и н д и в и д у а л ь н о с т е й   с
п с и х о т е р а п и е й   к а к   с о   с п е ц и ф и ч е с к и м   в и д о м   д е я т е л ь н о с т и ,   а   т а к ж е
с о з д а т ь   и м   в с е м   о щ у щ е н и е   р а б о ч е г о   и   л и ч н о с т н о г о   к о м ф о р т а

.

Думается, что эти соображения делают вполне понятным то обстоятельство, что
психотерапевт, предлагающий вниманию заинтересованной публики какое-нибудь свое новое
изобретение, не "присоединяет" его к уже существующему опыту других терапий, не пытается

создать некую "общую психотерапию" (конечно, есть и исключения вроде К. Граве,
вознамерившегося такую общую психотерапию создать, см.: К. Grawe, 1995), а всячески
норовит представить это дело как независимо существующий метод и на основании его
начинает разворачивать миссионерскую активность по формированию школы.

Оговоримся, что последнее время все же есть немало попыток создать "общую терапию",
причем безразлично, как именно разные авторы обозначают свой проект в этом духе –
эклектическая, интегративная терапия или как-нибудь еще. В общем и целом позиции
сторонников эклектически-синтетического подхода ясна. Теоретический жест, который
скрывается за этими соображениями, понятен и привлекателен: преодоление суеты борьбы
вечно противостоящих друг другу школ, возвышение "над схваткой". С другой стороны, здесь
может подразумеваться иная достойная позиция, подразумевающая тотальное использование
всего объема психотерапевтического инструментария, накопленного в профессиональном
сообществе, вместо того чтобы работать с заведомо более бедным набором схем и методов,
ограниченных одним каким-нибудь направлением. "Количество" теории и техники,
употребляемых здесь в дело, будет несравнимо большим, чем при проведении терапии вне
синтетической парадигмы. Ну и конечно же, эклектически-синтетический терапевт выглядит
заведомо несравненно более гибким, чем любой "школьный", который сам себя неразумно
обкрадывает из-за своей узколобой преданности школьным принципам. Так что, при любом
раскладе, "грандиозное Я" психотерапевта, который становится на синтетические позиции,
разрастается еще сильнее.

Любой опыт наблюдения за психотерпевтической жизнью дает богатый материал для
разговора о феномене

т е р а п е в т и ч е с к о г о   н а р ц и с с и з м а

. Своеобразие психотерапии

как специфической практики заключается в том, что воздействие на пациента практически
ничем не опосредовано. Терапевт "сращен" с методом в намного большей степени, чем в
любой иной терапевтической дисциплине. Основной инструмент воздействия в хирургии или,
скажем, в пульмонологии – скальпель и медикаменты – не имеют никакого отношения к
структуре и интересам личности терапевта. Для успешного обращения с ними вполне
достаточно профессиональной компетенции. Личность терапевта как таковая, с ее
интересами, ценностяи, желаниями, смыслами, в рабочий процесс не вовлечена никак.
Психотерапевт, наоборот, включает в структуру терапевтического воздействия собственную
личность, и известная часть школьных теоретических концептов так или иначе связана с этим
обстоятельством (например, учение о переносе и контрпереносе).

П р о б л е м а

т е р а п е в т и ч е с к о г о   у с п е х а   и   н е у с п е х а   е с т ь   н е   т о л ь к о   в о п р о с
п р о ф е с с и о н а л ь н о й   к о м п е т е н ц и и ,   н о   и   в о п р о с   л и ч н о с т н о й
с о с т о я т е л ь н о с т и

. Терапевтический неуспех здесь будет не просто профессиональным

просчетом, но и нарцистической травмой. Получается так, что, помимо всего прочего,

п с и х о т е р а п и я   е с т ь   р о д   т е р а п е в т и ч е с к о й   д е я т е л ь н о с т и ,
ф о р м и р у ю щ е й   и   о б о с т р я ю щ е й   п р о ф е с с и о н а л ь н о - л и ч н о с т н ы й
н а р ц и с с и з м   т е р а п е в т а

. Существенная часть школьных теорий личности и

терапевтического вмешательства связана с этим обстоятельством напрямую. Помимо
разделов, посвященных особым отношениям терапевта и пациента, эти реалии влияют на
тенденцию laisser-faire, о чем шла речь выше, а также на особое внимание к методам
изменения состояния сознания, о чем мы будем вести речь ниже, в соответствующей главе.
Психотерапевтический нарциссизм – сродни нарциссизму артистическому.

Он проявляется, помимо всего прочего, в

н е к р и т и ч е с к о м   о т н о ш е н и и   к

р е з у л ь т а т а м   т е р а п е в т и ч е с к о г о   в о з д е й с т в и я

. Давно было замечено, в том.

что касается результатов лечения сплошь и рядом имеют место несомненные искажения
действительного положения дел. Известные интервью К. Обхольцер с "человеком-волком",
поставившие под сомнение терапевтический успех фрейдовского анализа, показывают, что
даже исключительно щепетильный Фрейд был склонен к серьезным преувеличениям в том,
что касается его собственной терапевтической успешности (К. Obholzer, 1980).
Профессиональная нарцистическая защита, бегство от нарцистических травм делают любого
терапевта весьма близоруким в оценке собственных неудач, очень зорким при поиске