Файл: Пападопулос Т.Ф. - Острые эндогенные психозы (психопатология и систематика).pdf

Иными словами, были описаны фрагменты полной динамики приступа и была установлена связь

каждого из этапов с предыдущим или со следующим за ним периодом психоза.

В отдельных работах сходные с описанными выше этапы рассматриваются как разные ступени

многозвеньевого расстройства, характерного для отдельных форм или групп психозов (для всех эндоген-
ных психозов— Conrad), для всех острых психозов (Еу), для шизоаффективного психоза (А. К. Ануфри-
ев), для депрессивно-бредовых приступов (И. В. Шахматова).

Все сказанное дает основание для вывода, что при описании острых атипичных эндогенных пси-

хозов в их структуре и динамике достаточно постоянно отмечалась своеобразная внутренняя динамика
приступов.

За полиморфизмом клинических проявлений в рамках отдельного приступа и за многообразием

или устойчивой картиной повторных приступов выявлялась динамическая, закономерно нарастающая
психопатологическая структура, ведущая от аффективных нарушений к более сложным бредовым син-
дромам и к кататоническим и экзоформным состояниям с симптомами нарушения сознания.

На этот аспект клинической картины приступов стали обращать внимание многие авторы, осо-

бенно в последние десятилетия.

С точки зрения классической психопатологии на протяжении психоза наблюдаются аффективные

синдромы, аффективно-параноидные состояния, синдромы острого фантастического бреда, синдромы
помрачения сознания (сновидного и аментиформного типа). Это было отмечено многими психиатрами.

Все эти состояния и этапы могут наблюдаться на протяжении очень короткого периода (несколько

дней или недель) и очень часто характеризуются большой лабильностью с резкими переходами друг в
друга. Для объяснения этих и других особенностей клинической картины приступов считаем нужным
рассмотреть два следующих вопроса: вопрос о характере симптомов на разных этапах приступа и про-
блему природы расстройства психической деятельности при приступа

Особенности психопатологических симптомов при рекуррентной шизофрении

Во всех подробных описаниях психопатологических проявлений приступов периодической ши-

зофрении отмечено исключительно большое число симптомов. Описывались разнообразные аффектив-
ные расстройства (депрессия, мания, тревога, страх, экстаз), психомоторные нарушения (субступор, сту-
пор, кататоническое, гиперкинетическое, аментивноподобное возбуждение), «сенсопатические» симпто-
мы (иллюзии, псевдопараэйдолии, псевдогаллюцинации, разнообразные галлюцинации), деперсонализа-
ционные нарушения, расстройства, входящие в понятие психических автоматизмов, множество видов
бреда (аффективного, параноидного, парафренного, бреда восприятия, сновидного, ипохондрического и
т. д.), симптомы расстройства сознания (дезориентировка, амнезия и т. д.). Такое обилие симптомов и
характерная для них лабильность не единственное препятствие на пути определения структуры присту-
пов. Важная особенность симптомов состоит и в том, что они во многом меняются в своем содержании
на протяжении приступа. Для дальнейшего анализа необходимо остановиться на этом вопросе.

При изложении последовательных этапов приступа мы говорили об аффективной и интерпрета-

тивной окрашенности симптомов, о парафренизации и сенсориализации бредовых и других нарушений.
Эти общие положения попытаемся доказать на примере динамики отдельных симптомов.

Возьмем хорошо известный в психопатологии симптом—симптом ложного узнавания. Отождест-

вление незнакомых лиц со знакомыми, родными, сотрудниками или, наоборот, непризнание родных или
знакомых встречается почти постоянно при манифестных приступах периодической шизофрении. В мно-
гочисленных работах по изучению ложных узнаваний это расстройство относится к бредовым наруше-
ниям (Brocado, Died-rich—цит. по Н. Г. Шумскому, 1964), к интерпретативным иллюзиям (Capgras) к
иллюзиям восприятия (Biui, Bazzi, 1954), к деперсонализации, к галлюцинациям (Daumezon—цит. по Еу,
1954). Conrad (1958) сближает ложное узнавание лиц с расстройством узнавания предметов. Он подчер-
кивает, что расстройство, возникающее в стадии бредового восприятия или апофении, не относится к
непонятным явлениям. В механизме ложного узнавания лежит, по его мнению, доминирование отдель-
ных физиогномических свойств (лица, предмета) над структурой, качеством. Так, какое-нибудь частное,
незначительное сходство (например, оскал зубов) может служить основанием для ложного отождествле-
ния.

В работе Н. Г. Шумского (1964) содержится ряд важных уточнений в отношении симптома Капгра

при параноидной шизофрении. Различные проявления этого расстройства (иллюзия двойника, симптом
Фреголи, бред интерметаморфозы) автором рассматриваются как степени одного и того же нарушения,
«сопровождающего бредовой синдром, усложняясь параллельно его усложнению». Отмечена зависи-
мость характера симптома от преобладающего аффекта.

В. Н. Краснов (1974) в специальном исследовании феноменологии ложных узнаваний при шизоф-

рении, при острых алкогольных психозах, при сенильной деменции показал их феноменологическое
многообразие и выделил 6 типов нарушения узнавания. В острых приступах шизофрении были установ-
лены как полиморфизм расстройства узнавания, так и большая его лабильность и пластичность. Автором
отмечено, что ложные узнавания (и неузнавания) тесно связаны с чувственным бредом и их характер
(тип) коррелирует с его динамикой. Была также показана и собственная динамика феномена ложного
узнавания, ведущая от неоформленных, единичных, несложных, нестойких ошибочных идентификаций к
более четким, диффузным и устойчивым. Важным итогом исследований В. Н. Краснова является уста-
новление их тесной связи с более общим расстройством познавательной деятельности и его динамикой.

В перечисленных трактовках ощущается трудность определения сферы психической деятельно-

сти, нарушение в которой лежит в основе ложных узнаваний.

Изучение ложных узнаваний у наших больных показало, что в зависимости от этапа приступа они быва-
ют различными и по механизму и по характеру искажения. Так, на первых этапах психоза наблюдались
следующие симптомы: окружающие лица напоминали знакомых. Больные могли указать на реальное
сходство (лицом, манерой ходьбы, жестикуляцией, позами). При этом истинного ложного отождествле-
ния не было Больные отмечали просто сходство, но не сомневались в том что это совершенно другие
лица. Это сходство у многих больных выступало, когда незнакомое лицо находилось на некотором рас-
стоянии от них. Сходным с этим симптомом может считаться и отмечаемое у некоторых больных явле-
ние, когда их родные, друзья, не переставая быть таковыми, казались изменившимися (изменялись глаза,
их выражение, жесты и т. д.) И здесь не было ложного отождествления или, вернее, отрицания Это рас-
стройство выявлялось либо в начале приступа либо в периоды послабления психоза. При более

выра-

женном

 психозе наблюдались настоящие ложные узнавания: среди окружающих лиц больные узнавали

знакомых, сотрудников, родственников. Нарушение в этих условиях носило рецептивно-бредовый харак-
тер. И здесь ложное отождествление обосновывалось реальным физиогномичным сходством- как прави-
ло, незнакомое лицо было примерно такого же возраста, всегда совпадал пол и было похоже некоторыми
чертами на «двойника». Здесь же следует сказать о бредовых ложных узнаваниях, когда больные счита-
ют окружающих переодетыми врагами, защитниками наблюдателями, врачей принимают за следовате-
лей больных—за надзирателей. В этих случаях под бредовое сомнение ставится поведение окружающих
лиц («врач допрашивает», соседний больной «упорно наблюдает», «улыбается» и т. д.).

На более поздних этапах приступа для ложного узнавания достаточно наличия весьма слабого

сходства (одежда, деталь лица, совпадение имен, произнесенное слово или фраза, привычные для друго-
го лица и т. д.) В соответствии с общей особенностью состояния

больных

 (усиление деятельности вооб-

ражения, фантастические бредовые переживания) среди окружающих больной узнает государственных
деятелей, воображаемых родных, лазутчиков, знаменитых ученых и т. д. В ложном отождествлении
большое значение имеет таким образом, усиленная деятельность воображения.

На этапе иллюзорно-фантастической дереализации и деперсонализации ложное узнавание окру-

жающих лиц представляет собой одно из проявлений сенсориализации фантастических переживаний. Ни
противоречие пола и возраста ложно отождествляемого лица, ни тот факт, что воображаемое лицо часто
давно умерло, не препятствуют иллюзорному восприятию. Нам представляется, что сходным расстрой-
ством является и наблюдаемое на этом этапе нарушение, когда окружающие лица воспринимаются как
«воплощение» абстрактных понятий: зла, добра, жизни, смерти и т. д. Здесь речь идет о символическо-
фантастических узнаваниях как одном из проявлений глубокого расстройства чувственно-смыслового
отражения.

Таким образом, на примере динамики симптома ложных узнаваний мы видим, что единым терми-

ном классической психопатологии обозначаются симптомы, относящиеся как к бредовым синдромам,
так и к синдромам глубокого расстройства сознания.

Бредовая оценка окружающей обстановки, которая описана как бред инсценировки, метаболиче-

ский бред и т. д., также не представляет собой однородного и однозначного нарушения. По мере усиле-
ния расстройства неверная оценка обстановки бывает разной.

Для ранних этапов характерны идеи «подстроенности», «искусственности» обстановки (вокруг

играют роль больных, врачей, персонала, а на самом деле идет проверка, экспертиза и т. д.). На более
позднем этапе обстановка оценивается как тюрьма, школа шпионов, дом терпимости, место заточения,
лагерь или, наоборот, особое учреждение, созданное специально для больного, киностудия, для подго-
товки к особой миссии. На этапе иллюзорно-фантастического восприятия обычные оценки больным об-
становки—рай, ад, подземелье, космический корабль и т. д. Иными словами, и это расстройство на про-
тяжении приступа не остается всегда одинаковым, самим собой. Обозначение его в виде единого сим-
птома возможно лишь на основе его общего познавательного значения, т. е. не в психологическом, а в
его гносеологическом аспекте (как разные формы искаженной оценки обстановки).

Невозможность (и неправомерность) группирования под единым термином разных по содержа-

нию и по своему значению симптомов без риска создания абстрактных психопатологических понятий
выступает при сравнении разных типов бредовых симптомов приступа.

Если обратить внимание на связь разных форм бреда на отдельном этапе (абстрагируясь от тема-

тического содержания), можно заметить, что бредовое искажение реальности, которое идет сквозь почти
все этапы приступа, нельзя свести к какому-то неизменному бредовому состоянию. Так, для начальных
этапов болезни характерны бредовые идеи, которые можно обозначить общим термином «аффективно-
параноидное состояние». Бредовое заключение во многом основано на интерпретации фактов (внешних
явлений, ощущений и т. д.) или ими обосновывается (бред преследования, отравления, повышенного
внимания, бред болезни и т. д.). В дальнейшем по мере усиления активности воображения наблюдаются
разные формы фантастического бреда. На онейроидных этапах приступа, кроме усиления фантастично-
сти бредовых идей, наблюдаются и изменения механизма их возникновения (иллюзорно-символический)
и их сенсориализация, наглядность.

При описании динамики приступа подчеркивалось большое место расстройств самосознания. По

мере развития приступа симптомы нарушения самосознания, как было показано, не остаются неизменен-
ными. На первых этапах характерными являются такие расстройства, как отчуждение или временная
«автономизация» отдельных явлений, входящих в самосознание (ментизм, чувство неопределенной из-
мененности и др.). На более позднем этапе имеют место расстройства типа чувства раздвоения, а поз-
же—более грубые нарушения (превращения в животное, в куклу, изменение возраста, пола, перевопло-
щение в фантастическое чудовище и т. д.).

На высоте приступа расстройство самосознания достигает предельной степени (тело исчезло, ста-

ло стеклянным, растворилось) и фантастичности (фантастические метаморфозы в рамках космических и
мифических событий).

Изучение динамики приступов показало, что все остальные симптомы, выражающие расстройство

восприятия и оценки внешнего мира и нарушение самосознания, подчинены отмеченной выше общей
динамике симптомов.

Сказанное дает основание для вывода, что неудачные попытки описания структуры и психопа-

тологической квалификации манифестных приступов периодической шизофрении во многом обуслов-
лены недостатками, присущими многим понятиям классической психопатологии. Это относится не
только к понятиям, обозначающим синдромы, но и к терминам, употребляемым для квалификации
отдельных симптомов.

Поэтапный анализ приступов показывает, что симптомы, разные по характеру, ближе стоят друг к

другу по частоте сочетания, по времени появления и по своему значению (как показателей этапа психо-
за), чем симптомы, которые классически обозначены единым термином. Это положение нам представля-
ется важным для понимания характера расстройства, лежащего в основе приступов, и для выявления
прогностически значимых сочетаний симптомов.

Анализ нарушения психической деятельности при рекуррентной шизофрении.

Для многочисленных симптомов, наблюдаемых в приступах, характерен чувственно-образный ха-

рактер нарушений. Симптомы, выявляемые на разных этапах приступа, выступают как патологические
явления разных сфер чувственности больного. В обобщенном виде они заключаются, как было показано,
в расстройстве восприятия и оценки обстановки и в нарушении самосознания.

Эта особенность психопатологической картины при этих психозах подчеркивалась многими. Bail-

larger писал о «перевоплощении внешних впечатлений», о сходстве переживаний больных со сновиде-
ниями. Griesinger отмечал «погружение больного в воображаемый мир вследствие аномалии воспри-
ятия». Meduna писал, что в основе онейрофрении лежит расстройство восприятия. Еу подчеркивает, что
особый характер расстройств при этих психозах состоит в том, что они являются расстройствами вос-
приятия.

В работах многих советских авторов установлено, что чувственность характерна не только для

поздних, высших этапов приступов, но и для ранних периодов психоза (А. В. Снежневский, С. Т. Стоя-
нов). Вторая особенность расстройств заключается в их образности. Образные переживания больных на
начальных этапах имеют конкретное содержание и форму. При более глубоких степенях нарушения от-
мечаются яркие представления, а на последних этапах—визуализированные, аффективно насыщенные
грезоподобные, красочные видения, сцены.

В описаниях больных В. X. Кандинским находим глубокий психопатологический анализ этого яв-

ления-вольной в это время не мог мыслить иначе как в

живо

 и чувственно образной форме. У больного,

кроме дара всезнания и всеслышания был и дар всевидения». В. X. Кандинский, обсуждая природу псев-
догаллюцинаторных псевдовоспоминаний, отмечал их образность и включал в них первично возникаю-
щие ложные представления. В другом случае он писал, что всякое представление, всякая мысль прини-
мает у больных конкретную. резко чувственную форму, так что все мышление больного совершается в
пластической образной форме.

Таким образом. В. X. Кандинский утверждал что чувственность и образность присущи не отдель-

ным явлениям, а характеризуют все мышление больных Он же детально описал еще одну особенность
подобных состоянии—фантастический характер переживаний

Фантастичность переживаний при нарастании расстройства составляет третью черту этих психо-

зов Для нее также характерно нарастание по мере усиления расстройств (от земных фантазий до мисти-
ко-космических, абсурдных, чудовищных построений).

Выше было сказано о тесной связи между разными симптомами в рамках последовательных эта-

пов приступов. Было отмечено, что эта связь (она, по нашему мнению, характерна и обязательна для всех
этапов) выступает более четко на поздних этапах развития психоза. Речь идет, разумеется, не о случайно
установленных связях между «самостоятельными симптомами» не о вступлении во взаимодействие «ав-
тономных» психических образований. Взаимосвязь между симптомами (иллюзорными, бредовыми, де-
персонализационными и т. д.) представляет собой прежде всего выражение в разных сферах чувственно-
смыслового отражения более общего расстройства, лежащего в основе всех этих психопатологических
явлений. Симптомы отдельных этапов приступа не только носят на себе отпечаток общего состояния
больного (аффективно-бредовой фантастичный, сенсориальный, образно-сценоподобный и т. д.). но они
меняются и в своем механизме возникновения и в своем смысловом содержании. Эти изменения часто
настолько выражены, что для обозначения тех же симптомов применяются новые термины. Иными сло-
вами, симптомы разных этапов представляют собой выражение в разных сферах психической деятельно-
сти более общего состояния (этапа нарушения). Эти этапы (степени расстройства) психопатологически
выражаются симптомами самого различного характера, но набор этих симптомов не случайный, не хао-
тически-полиморфный, а характерен для каждого этапа. Могут наблюдаться различия в количественном
отношении, в большей или меньшей выраженности расстройства разных сфер чувствования, в степени
лабильности расстройств, их влияния на поведение больных, но не в характере расстройств, в их психо-
патологическом значении как показателей определенной степени своеобразного многозвеньевого нару-
шения.
Сказанное дает основание считать, что при приступах периодической шизофрении речь идет о наруше-

нии непосредственного (чувственно-смыслового) отражения мира внешних и внутренних явлений, о рас-
стройстве, влекущем нарушение осознания того, что происходит в сфере чувственной досягаемости (ок-
ружающая обстановка, собственное тело, внутренняя мыслительная деятельность). В психологическом
плане процесс непосредственного осознанного отражения представляет собой сознание в действии, от-
ражение, вплетенное в общую деятельность индивида.
Следовательно, должен быть рассмотрен вопрос правомерности оценки расстройства как нарушения соз-
нания.

Не ссылаясь на многочисленные работы по патологии сознания, отметим лишь два важных для

настоящей работы факта: 1) в психиатрической практике синдромы нарушения сознания включают глав-
ным образом расстройство предметного сознания; 2) классическими стали три типа расстройств наруше-
ние ясности сознания, сужение сознания и делириозно-аментивное расстройство сознания. Возникают
споры относительно принадлежности многих психопатологических расстройств к формам патологии
сознания. При классическом узком определении расстройства сознания есть трудные для оценки син-
дромы. Это, в частности, относится и к онейроидному состоянию. Еще Mayer-Gross считал, что онейро-
идное расстройство сознания, как и делирий, является как бы промежуточным между типом дезоргани-
зованного сознания (например, аментивного) и типом суженного сознания. Кроме того, по мнению этого
автора, при онейроидном состоянии наблюдаются и так называемые аффективные расстройства сознания
(Bewusstseins storungen im Affekt) в виде чувства счастья-экстаза и т. д.

Baruk (1938) при описании диссоциированного ониризма говорит о двойственном характере оней-

роидного состояния: «Фантастическое сновидение», к которому лишь часть «Я» больных сливается с
фантастическими переживаниями, тогда как другая часть «Я» остается более или менее «сознательной».
Эта последняя вступает в борьбу с «другой личностью». Baruk допускает переход этого состояния в под-
линный ониризм, при котором вся личность (а не часть ее) «затоплена сновидением». Иными словами,
онейроидное состояние нельзя свести ни к делирию, ни к аментивному состоянию, несмотря на допус-
каемый переход из одного состояния в другое. Это сходство с делирием и в то же время отличие от него
находим во всех почти работах, где рассматривается этот вопрос.

Barison и Massignan (1956) определяли онейроидные состояния как разновидность псевдогаллю-

цинаторного ониризма (в отличие от галлюцинаторного, иллюзорного ониризма и от галлюциноза). И. Г.
Равкин (1958) рассматривал онейроидное состояние как делириозное состояние с галлюцинаторно-
параноидным симптомокомплексом, А. М. Молохов — как шизофренический делирий, описывая отли-
чия онейроида от делирия. Позже этот автор, хотя и продолжал считать онейроид расстройством, близ-
ким к делирию, допускал, что он встречался не только при щизофрении. М. О. Гуревич (1949) считал
онейроидные состояния близкими к аментивным, он отмечал, что большая целостность и сценоподоб-
ность переживаний характерна для онейроидного состояния, но не для аментивного. Meduna (1950) счи-
тая, что онейроидное состояние является результатом первичного нарушения восприятия, тем не менее в
отношении переживаний больных применяет термины «сноподобные», «галлюцинаторные», «делириоз-
ные».

Неуверенность в определении типа расстройства сознания при онейроидном синдроме привела

некоторых авторов к мнению, что сходство с делирием (ониризмом) лишь поверхностное. О. В. Кербиков
(1954) писал, например, что «онейроид, по всей вероятности, является лишь комплексом разнообразных
субъективных переживаний, по преимуществу псевдогаллюцинаторных». Bini и Bazzi (1954) описывают
онейроидные состояния как особый чисто качественный вид нарушения сознания, отличающийся и от
делирия и от аменции. Сознание при онейроиде, по их мнению, не может правильно управлять психиче-
ской деятельностью. Guiraud (1956) отмечает, что онейроидные состояния нельзя относить к ониризму,
так как они «больше фантастичны, чем галлюцинаторны».

А. В. Снежневский (1968), описывая онейроид как синдром сновидного помрачения сознания,

кроме подробной клинической характеристики состояния больных, отмечает, что от делирия это состоя-
ние отличается грезоподобностью, в то время как при делирии помрачение сознания является галлюци-
наторным. Сходную точку зрения находим у С. Т. Стоянова (1961), который определяет онейроидные
переживания как образно-чувственный, фантастический, грезоподобный бред, при котором помрачение
сознания напоминает сон с яркими сновидениями.

С. Г. Жислин {1965) пишет, что онейроидные состояния характеризуются своеобразным специ-

фическим изменением сознания.

В работах

 Еу,

 как мы видели, онейроидные и онирические состояния рассматриваются как две

разные степени деструктурации сознания и онейроидные переживания («онейроидный мир») отличаются
от делириозных. Переживания больных при онейроидном состоянии организуются в «третий мир визуа-
лизированных в виде спектакля или события фантазий». Этот «третий мир» возникает между «Я» боль-
ного и миром реальности и при этом нет исчезновения реальности, а происходит ее «вынесение за скоб-
ки». Следовательно, автор отмечает своеобразие онейроидного синдрома как расстройства, связанного с
нарушением сознания. Это своеобразие онейроидного состояния отмечается во многих работах.

Теперь вернемся к вопросу о характере расстройств психической деятельности при приступе пе-

риодической шизофрении. Прежде всего следует заметить, что развитию помрачения сознания онейро-
идного типа предшествуют другие расстройства. Это обстоятельство создает возможность изучения
онейроидного состояния в его становлении. Было также установлено, что и выход из онейроидного пом-
рачения не означает окончания психотического состояния или приступа и что при угасании психоза мо-
гут наблюдаться в обратном порядке те же этапы, которые имели место в начале психоза. Это наблюде-
ние позволяет получить данные обратного движения расстройства, лежащего в основе приступов перио-

дической шизофрении, в том числе и онейроидных. Иными словами, делается возможным рассмотрение
онейроидного синдрома в динамике его развития и угасания.

Как уже отмечено, расстройство психической деятельности, лежащее в основе психопатологиче-

ских проявлений приступа периодической шизофрении, представляет собой особый тип нарушения не-
посредственного отражения, т. с. индивидуального сознания, в понимании современной материалистиче-
ской психологии. Это делает необходимым краткое описание сознания в таком его понимании.

Мы не будем подробно излагать методологический подход к изучению психических образований

и психической деятельности вообще, характерный для материалистической психологии. Мы не коснемся
и важных вопросов исторического возникновения человеческого сознания, формирования индивидуаль-
ного сознания в онтогенезе. Ограничимся лишь краткой характеристикой сформировавшегося индивиду-
ального сознания у взрослого здорового человека.

В самой сжатой своей характеристике индивидуальное сознание есть «знание, функционирую-

щее в процессе осознания действительности» (С. Л. Рубинштейн, 1957). О деятельном, активном ха-
рактере сознания писал еще С. С. Корсаков, для которого с помощью внимания происходит «слияние»
хранящихся в запасе знаний с некоторыми данными восприятия, в результате чего новые впечатления
сознаются, т. е. входят в сознание.

Как явление сознание имеет структуру, внутреннее строение. Одну из его образующих, которая

является и его «материальной тканью» и условием его возникновения (Л. Н. Леонтьев, 1959), состав-
ляет его чувственное содержание (ощущения, чувствование, представления). Без этого чувственного
содержания сознание не может формироваться. В этом положении выступает коренное отличие мате-
риалистической онтологической характеристики сознания от разных идеалистических концепций, ко-
торые в большей или меньшей степени гипостазируют человеческое сознание.

Вторая образующая индивидуального сознания это значения, представляющие собой фиксиро-

ванное в представлениях, понятиях обобщенное отражение явлений. Чувственными носителями значе-
ний обычно являются слова—продукт общественной практики человечества (А. Н. Леонтьев). Тем са-
мым и в плане структуры индивидуального сознания выступает обусловленность последнего обществен-
ной деятельностью человека. Значения, выработанные человечеством, осваиваются индивидом и высту-
пают как образующая его сознания. Такое понимание происхождения, содержания и места значений в
структуре сознания—одно из фундаментальных отличий материалистической психологии от других пси-
хологических школ. «Значения» как исторически выработанная форма обобщенного отражения явлений
бытия «разрывают» ту непроницаемую оболочку, которой «чисто психическое», «субъективное» созна-
ние окутывается идеалистически-дуалистически ориентированными психологами. Значения представля-
ют собой зримые факты общественно-исторической обусловленности человеческого сознания.

Третья образующая внутреннего строения индивидуального сознания – это личностный смысл,

внутреннее отношение (А.Н. Леонтьев) субъекта к отражаемым явлениям. Человек не есть биологиче-
ский аппарат пассивного отражения бытия, существо, познающее ради познания реальность. Человек,
отдельный индивид, являясь живой, сложной личностью со своими эмоциональными и духовными осо-
бенностями, не просто познает реальность, а активно к ней относится. В знаниях о сознаваемых им явле-
ниях, во всем, что становится достоянием его сознания, он видит так или иначе личный смысл. Каждое
осознаваемое явление в рамках данной ситуации наделено для человека этим личным смыслом. Вряд ли
нужно настаивать на лабильном, подвижном, изменчивом, пластичном характере такой образующей ин-
дивидуального сознания, на большой ее зависимости от конкретных условий, в которых в данный мо-
мент оказывается человек, от пережитого до этого, от ближайших перспектив, стремлений и т. д. Вместе
с тем нужно отметить, что для многих явлений имеется относительно устойчивый личностный смысл.

Таким образом, сознание формируется в процессе осознания человеком окружающего мира, в ре-

зультате чего оно складывается как система или совокупность знаний, как специфическая форма отраже-
ния бытия. Как уже говорилось, форма реального существования сознания—это его функционирование
как системы знаний в процессе деятельности человека, его взаимодействия с природной и социальной
средой. С его помощью расширяется сфера осознанного, обогащается сама система знаний, «вносятся
новые детерминанты» (С. Л. Рубинштейн, 1957) в поведение индивида, делается все более осознанной,
целеустремленной и сознательной его деятельность. Благодаря формированию сознания у субъекта име-
ется возможность отражения явлений внешнего и внутреннего мира в их чувственно-смысловой обособ-
ленности и возможность чувственно-познавательного синтеза происходящих в данный момент событий и
их оценки с точки зрения «личных интересов». Для этого. кроме способности восприятия и чувствова-
ния, необходима еще и возможность адекватной актуализации, мобилизации и выбора из системы знаний
и впечатлений наиболее адекватных для осознания новых явлений. Способность соотнесения с актуали-
зированными знаниями, с прежним опытом включает как процессы неосознаваемые (при восприятии
предметов, например), так и активные, сознательные процессы (при осмыслении сложных и новых явле-
ний, обстановки). И те, и другие процессы протекают закономерно. Но и этого еще недостаточно для
осознания происходящего.

Как фон для нормального отражения происходящего требуется не просто «сваленный в кучу» за-

пас знаний, а постоянное наличие у субъекта «системы знаний» целостного представления о мире (С. Л.
Рубинштейн), о пространственно-географических, временных отношениях явлений, т. е. устойчивая
субъективная картина реальности, в том числе своего тела и своей биографии. Устойчивость этого фона
определяется у здорового человека объективностью, реальностью отраженных явлений и их связей, дос-
товерностью познавательной деятельности субъекта. В индивидуальном сознании уложены в систему
знаний простые и сложные явления реальности в их многообразии и многокрасочности.