Файл: Пападопулос Т.Ф. - Острые эндогенные психозы (психопатология и систематика).pdf

стической бредовой концепции. В результате отдельные события из прошлого больного приобретают
новое, фантастическое значение (ретроспективный фантастический бред).

Как и на предыдущем этапе, нет грубого нарушения ориентировки в месте и времени, но имеется

бредовая или двойная ориентировка в обстановке.

Этот этап приступа имеет много общего с предыдущим. И здесь остается бредовое восприятие и

бредовой синтез чувственных данных (отмечается бред значения и инсценировки), но бредовой смысл
становится фантастическим. Поэтому и степень «правдоподобности» бредовых переживаний резко осла-
бевает. Усиливается разрыв между чувственными данными, необходимыми для сознательного отраже-
ния, и личностным смыслом, усматриваемым больными. Вместе (или наряду) с картиной мира и пред-
ставлением о собственной личности, основанных на знаниях, на реальных событиях, прошлом опыте, в
сознании больных создается новая бредовая фантастическая концепция. Наступает резкий сдвиг в сторо-
ну все более оторванной от отношений реального мира психической деятельности. Мышление все боль-
ше и больше теряет свои связи с данными органов чувств и не контролируется прежним опытом, в соз-
нании все в большей степени «презентируются» представления, мысли, образы замкнувшейся во многом
в себе мыслительной деятельности. Описанный этап означает наступление в психической деятельности
больных того качественного сдвига, который является условием (а его проявления — клиническими
предвестниками) развития оней-роидного помрачения.

Переход, на новый этап очень часто сопровождается появлением выраженной растерянности (или

резким ее усилением, когда она наблюдается и на предыдущих этапах), массивными психомоторными
расстройствами (возбуждением, немым или с речевой бессвязностью, ступорозно-экстатическими поза-
ми), бурными и часто лабильными аффективными расстройствами (тревога, страх, экстаз), усилением
психических автоматизмов («вихрь» в мыслях, «сенестопатические бури», чувство потери власти над
своим поведением). Многие больные рассказывают о своеобразном псевдоафатическом нарушении: речь
окружающих вдруг делается непонятной, слова звучат как звуковые сочетания непонятного языка, на-
ступает «искусственная глухота». В других случаях из разговоров окружающих они слышат только от-
дельные слова.

Наступающее онейроидное помрачение имеет очень сложную клиническую картину. Основные

его психопатологические особенности были отмечены еще в прошлом веке (обилие образных чувствен-
ных фантазий, нарушение ориентировки и чувства времени, выраженное расстройство настроения, сно-
видное состояние сознания). Особенно интересные описания и ценные замечания содержат, как увидим
далее, работы В. X. Кандинского. Позже Mayer-Gross (1924) выделил как существенные черты онейроид-
ного состояния незавершенность и сценоподобность переживаемых грезоподобных событий, наличие
кататонических симптомов, психических автоматизмов.

Анализ нашего материала показал, что по своим психопатологическим особенностям онейроид-

ный синдром в своем принятом клиническом объеме не является однородным состоянием. Это было от-
мечено и ранее и нашло свое выражение в таких терминах, как «диссоциированный ониризм», «ориенти-
рованный онейроид», «псевдогаллюцинаторный и иллюзорный ониризм» и др.

Этап иллюзорно-фантастической дереализации и деперсонализации

 характеризуется усилением и

сенсориализацией фантастических бредовых идей, иллюзорно-фантастическим восприятием окружаю-
щей обстановки и грубым нарушением самосознания. Фантастические переживания из явлений внутрен-
них, субъективных превращаются в события, происходящие в сферах чувственности. Обстановка вос-
принимается как сцена ожившей сказки, научно-фантастического романа, древних исторических собы-
тий, наступившей новой эры. Окружающие лица—это герои сказок, исторические персонажи, олицетво-
рение образов, созданных всеми формами человеческого воображения. Мистика, волшебство, научная
фантастика, романтика и ужасы прошедших времен переживаются больными как события, происходя-
щие на их глазах, в разных сферах рецепции и чувствования. Большая образность, чувственность и фан-
тастичность характерны и для расстройств самосознания. Больные чувствуют, как обрастают шерстью,
покрываются чешуей, превращаются в животных, в младенцев, в стариков; испытывают чувство раз-
двоения, появления двойника, превращения в другое лицо и т. д. Явления психического автоматизма
также достигают большой чувственности, образности и фантастичности. Больные ведут разговоры с
дальними странами или планетами, с мистическими персонажами и покойниками. Мышление больных
приобретает новые необычные свойства: полную прозрачность, способность проникать во все области
реального мира и мира фантазий, почти осязаемую чувственность для больного. Характерной особенно-
стью этого периода является большая пластичность, изменчивость переживаний больных под влиянием
как продуктов их мыслительной деятельности, сновидений, ощущений, так и отдельных деталей окру-
жающей обстановки. Услышанное слово, изменение позы или выражения лица собеседника, замеченный
рисунок на коробке, число на обложке и т. д. могут служить толчком для возникновения новых фабул,
для фантастического перевоплощения обстановки в новый сказочный пейзаж, для изменения направле-
ния прежних переживаний.

Все это показывает, что на этом этапе образная фантастичность становится модальностью не

только мышления, но и восприятия, чувствования, самосознания. Для мышления больных, ставшего пре-
дельно образным и фантастичным, характерно преобладание символики и резкое ослабление приемов
логического осмысливания чувственных данных. Вместо каузальных связей и реальных отношений ус-
танавливаются символические связи и магические взаимозависимости: дождь—это слезы страдающего
друга; пролетевшие за окном птицы—это души знакомых; линия на стене—это линия раздела двух ми-
ров; больной должен есть медленно и осторожно, иначе другим людям будет плохо; надо все время дер-

жаться лицом к солнцу, чтобы оно не сожгло землю, и т. д.

Очень часто у больных отмечаются расстройства восприятия. Последнее делается временами «не-

цепким», «скользящим», «суженным», недостаточно емким. Периодически отдельные предметы, поступ-
ки, события не воспринимаются (вещи вдруг исчезают или появляются, как по волшебству). Предметы и
лица то как бы покрыты дымкой, выглядят несколько тусклыми, то, наоборот, выделяются яркостью,
рельефностью, живостью красок, «как в цветных кинокартинах». Выраженные аффективные реакции
этого периода отличаются часто большой лабильностью, резкими полярными колебаниями и перехода-
ми. Кататонические симптомы составляют почти постоянный мимико-моторный фон состояния больных
и во многом определяют их внешний вид и поведение. Характерными симптомами этого этапа являются
нарушение чувства времени (скачкообразное течение, отсутствие чувства времени, фантастическое опре-
деление даты) и амнезия своего поведения, высказываний, реакций. Временами на короткое время воз-
никают псевдопараэйдолии, яркие псевдогаллюцинаторные образы и очень часто целые красочные, мо-
бильные сцены, «как на экране».

Эпизоды визуализации содержания сознания больных предвещают наступление

 истинного онейроидно-

го помрачения сознания.

 Больные погружаются в мир фантастических переживаний, ставших для них

визуализи-рованной, на какое-то время единственной формой субъективного и объективного бытия. Ре-
альность, даже в фантастически искаженном виде, характерном для предыдущих этапов, перестает вос-
приниматься или «выносится за скобки». Перед «внутренним оком» (В. X. Кандинский) разворачиваются
красочные грандиозно-драматические события (баталии, сказочные приключения, межпланетные поле-
ты, космические и земные войны, мировые катастрофы и апокалиптические сцены, волшебные метамор-
фозы и т. д.). Это состояние отличается по своей психопатологической структуре как от состояния пред-
шествующего «иллюзорно-фантастического этапа», так и от последующего этапа фрагментарных оней-
роидных переживаний. Кроме отрешенности от реального мира и преимущественно зрительной сенсо-
риализации содержания сознания, характерны еще: сказочно-фантастический драматизм и сценичность
переживаемых событий; грубое  расстройство  самосознания (растворение, «дробление» своего «Я», чу-
довищные метаморфозы, сказочные перевоплощения); расстройство представления о пространственно-
временных отношениях между переживаемыми событиями; обилие символических и магических связей
между живым и неживым, между субъективным и объективным. Все эти симптомы отражают насту-
пающее грубое нарушение чувственной дифференциации в сознании больных явлений отражения объек-
тивного мира и явлений субъективной сферы. Становится невозможным отражение предметов и явлений
в их чувственной отделенности. При всей причудливости сочетаний, перевоплощений, слияний, неза-
вершенности переживаемых грезоподобных событий последние, как правило, объединены общей драма-
тической сюжетной линией. Это придает им характер сцен, кадров и действий грандиозно-
фантастических образных драм и фильмов, в которых больной бывает одновременно или последователь-
но зрителем, главным персонажем, жертвой, виновником совершаемых катастроф и злодеяний или исто-
рических подвигов и всемирных празднеств, грандиозных космических событий.

Мы говорили о фактически полном отключении от реального мира как о существенной особенно-

сти онейроидного состояния. Нужно добавить, что отдельные раздражители могут проникать в сознание
больных, но они мгновенно превращаются в детали переживаемых событий, часто влияя на их характер
или направление. Стук в двери воспринимается как канонада начавшейся войны; при прикосновении к
плечу больного у него «появляются крылья» и он «превращается в ангела»; резкий запах означает отрав-
ление всего живого и т. д. Описанное состояние сопровождается максимально выраженными кататониче-
скими симптомами (ступор с зачарованностью, патетика с экстазом) и очень интенсивными аффектив-
ными реакциями, которые тесно связаны с онейроидно-бредовыми событиями. Больные не помнят сво-
его поведения в этот период, но довольно подробно при прояснении сознания могут рассказать о «гре-
зах» и «галлюцинациях».

Так как истинное онейроидное помрачение сознания, как правило, длится недолго и чередуется с

менее глубокими степенями помрачения, его симптомы в клинических описаниях обычно перечисляются
рядом с проявлениями и других этапов.

Истинное онейроидное помрачение чаще всего представляет собой «кульминационный этап» (А.

В. Снежневский, С. Т. Стоянов) приступа периодической шизофрении, после которого быстро или более
медленно наступает ремиссия.

Изучение клинической картины и динамики «фебрильной кататонии» дает основание думать, что ее
аментивноформная клиническая картина представляет собой более глубокую степень расстройства соз-
нания и может быть определена как этап

 аментивноподобного помрачения сознания,

 составляющий у

части больных самую глубокую степень психического нарушения. Визуализированные, грандиозно-
фантастические сценоподобные переживания больных предыдущего этапа становятся фрагментарными.
Нет объединяющей драматической линии. Больными переживается не фантастический сценарий, а от-
дельные его кадры. Наступает спутанность внутри грезоподобных фантастических событий. Этот период
болезни обычно амнезируется полностью (не только поведение и реальная обстановка, но и сами фанта-
стические переживания). О грезоподобных переживаниях больных можно судить по отдельным их спон-
танным высказываниям и ответам в остром состоянии. Все это делает клиническую картину при этом
состоянии близкой к аментивной. Это состояние, кроме многих случаев классической фебрильной ката-
тонии, наблюдается и, в некоторых приступах послеродовой периодической шизофрении и других не-
фебрильных приступах.

Изучение динамики угасания расстройств (спонтанного или при лечении) подтвердило верность

наблюдения авторов, говорящих о смене описанных этапов в обратном порядке (А. В. Снежневский, С.
Т. Стоянов). Эта закономерность хорошо выступает и в видоизменении характера бредовых пережива-
ний, и в динамике становления критического к ним отношения. Во многих случаях наблюдаются этапы,
которые «выпали» при развитии приступа. Отмечены и отдельные особенности обратной динамики: ла-
бильность состояния сознания (внезапные кратковременные наплывы онейроидно-фантастических пере-
живаний), меньшая выраженность или отсутствие растерянности, большая инертность и монотонность
аффективных расстройств.

Изложенная динамика психопатологической структуры полного приступа периодической шизоф-

рении во многом представляет собой, как уже было сказано, абстрагированную плавную кривую нарас-
тания расстройств. Этапы, выражающие разную степень нарушения психической деятельности, распо-
ложены в строгой временной последовательности. Как мы увидим, в клинической практике число при-
ступов, при которых наблюдается такая стройная, последовательная во времени смена этапов, не очень
велико. В рамках отдельного приступа продолжительность, выраженность, повторяемость отдельных
этапов очень часто бывают различными и это затрудняет общую клиниюо-психопатологичеокую оценку
приступов и их типологию. На протяжении отдельного приступа отмечаются значительные колебания
глубины психического расстройства, что клинически выражается в «полиморфизме» симптомов, в ла-
бильности психического состояния больных.

В приведенном описании психопатологической структуры приступов мало внимания было уделе-

но многим важным проявлениям психоза. Так, мы очень суммарно коснулись динамики аффективных и
психомоторных расстройств, динамики отношения больных к своим болезненным переживаниям, раз-
личных форм поведения больных. Все эти клинические параметры психоза по своему характеру относят-
ся к наиболее изменчивым и нам представляется более оправданным их рассмотрение в рамках конкрет-
ных клинических типов приступов.

Прежде чем продолжить анализ психопатологической картины приступов, приведем клинические

примеры.

Больной Р-ин М. И., 1938 года рождения. Тетка по отцу психически больна, дважды лежала в пси-

хиатрической больнице. Во время приступов была неподвижна, не отвечала на вопросы, отказывалась от
пищи. Последние несколько лет живет дома, работает, в семье считается здоровой. Отец погиб во время
войны. Мать здорова, по характеру добрая, спокойная. Старшая сестра и брат здоровы, работают. Млад-
ший брат 11 лет в последнее время стал «нервным», непослушным, плохо учится. Больной родился в
срок от второй беременности. Рос и развивался нормально. Перенес корь, свинку, в семилетнем возрасте
тяжело болел брюшным тифом, был «в забытьи». По характеру был добрым, подвижным, любил шумные
игры. В 8 лет пошел в школу, учился хорошо, предпочитал гуманитарные предметы, по математике ус-
певал хуже. В школе был достаточно общителен, со всеми был в хороших отношениях, охотно принимал
участие в общественных делах, увлекался работой в кружках. Дома бывал замкнут, неразговорчив, с ма-
терью своими заботами не делился. Был мечтателен, часто думал о далыших путешествиях, хотел стать
штурманом дальнего плавания. Иногда мечтал о необыкновенной машине, которая могла бы за час дое-
хать, например, до Парижа. Часто ярко представлял себе эту машину. Вообще всегда думал образами,
когда вспоминал что-нибудь, в голове вставали яркие образы этих событий. Окончив 7 классов, поступил
в техникум общественного питания, учился хорошо. В 1958 г. женился. В том же году, с III курса, был
призван в армию. Служба в армии шла успешно, находил время заниматься спортом, получил разряд по
баскетболу. Товарищи любили его, хотя он был «скорее серьезным, чем веселым». Демобилизовался в
1962 г. Вернулся в Москву, стал работать поваром в ресторане.

Летом 1962 г. почувствовал себя плохо, стал неразговорчивым. Жаловался, что у него нет аппети-

та, ничего не ел. Стал по малейшим причинам раздражаться, надолго портилось настроение. В конце лета
очень уставал, все время чувствовал какую-то раздраженность, плохо спал. Продолжал работать, со все-
ми обязанностями справлялся. В первых числах сентября сон еще больше нарушился, три ночи совер-
шенно не спал, продолжал ходить на работу, но стало труднее соображать, появилась какая-то растерян-
ность, не мог понять, где что лежит и что надо делать. Жаловался на это сотрудникам. Появилось смут-
ное  ощущение тревоги, казалось, что вот-вот что-то случится. На 4-й день бессонницы (6 сентября) ста-
ло совсем плохо, ничего не мог сообразить, мысли наплывали и путались. Подумал, что сходит с ума.
Ушел с работы, стал искать психиатрическую больницу, заходил в разные поликлиники. В одной из них
принял какое-то лекарство. После этого ему стало несколько легче, решил пойти домой и вызвать врача.
Очень устал, но не мог сообразить сесть в автобус, всюду ходил пешком. Все окружающее было стран-
ным, необычным, подернутым какой-то дымкой. С трудом дошел до дома, сказал матери, чтобы она вы-
звала врача, сам лег и как будто заснул. По словам матери, выглядел странным, осматривался по сторо-
нам, повторял, что сходит с ума. Мать пошла за врачом. Вернувшись, увидела, что больной встал, зло
посмотрел на нее и потребовал нож. Ножа она ему не дала, тогда он быстро подошел к окну, открыл его,
мать и сестра схватили его за ноги, но он злобно оттолкнул их и спрыгнул с 4-го этажа вниз. Сам боль-
ной был в это время как во сне: помнит, как подходил к матери, что-то говорил ей, потом отчетливо пом-
нит, как оттолкнул родных и с силой выбросился из окна, но не знает, почему это сделал. Мыслей о са-
моубийстве не было, лвкашх голосов 'не слышал. Это было странное чувство — знал, что обязательно
должен выпрыгнуть. Страха не испытывал. Помнит, как пролетел один этаж. Потом очнулся на асфальте,
кругом было много народу, кричал: «Убейте меня». Помнит, как приехала санитарная машина. В боль-
нице что-то прояснилось, стал очень жалеть, что прыгнул. Потом, лежа на операционном столе, снова

просил, чтобы его убили. Сначала понимал, что находится в больнице, потом вдруг показалось, что он
совсем в другом месте. Показалось, что его посадили в тюрьму. Пища казалась странной, думал, что она
приготовлена из мертвечины, отказывался есть, его кормили насильно. Перестал различать день и ночь,
не ощущал времени. Вспомнилась вся жизнь, проносились яркие образы прошлых событий. Потом воз-
никла мысль, что все, происходящее с ним, не болезнь, а какое-то испытание, что все легко может пре-
кратиться. Ему казалось, что с минуты на минуту его могут запустить в космос. Был беспокоен, метался,
кричал. Помнит, что его привязывали к кровати. Оставался беспокойным почти все время пребывания п
хирургическом отделении: выкрикивал  слова команды, пытался вставать.

Потом появилось ощущение полета — испытывал такую же головную боль, как раньше, когда ле-

тал на самолете. Это состояние колебалось, иногда приходил в себя, мог даже читать, хотя часто каза-
лось, что в журнале описаны эпизоды из его жизни. Потом появились голоса, они были очень разнооб-
разны, их было много, причем звучали они и снаружи, и внутри головы, голос внутри был тихий, разме-
ренный, он говорил, что надо делать и больной слушался его. Иногда это был один очень мощный голос,
похожий на голос известного диктора, он руководил космическим полетом, отдавал приказы — куда ле-
теть, куда повернуть, можно или нельзя приземлиться. Позже понял, что воспринимал таким образом
голос милиционера, который на улице через микрофон регулировал движение.

Он чувствовал себя пассажиром космической ракеты, ракета была фотонной и мчалась с огромной

скоростью. Он летел в космосе, переносился в другие галактики и перед ним развертывались целые кос-
мические пейзажи. Реальная обстановка отодвинулась на задний план, иногда причудливо переплеталась
с болезненными фантазиями. Потолок в палате был неровный, состоял как бы из ряда арок. Ему казалось,
что это звенья космического поезда, который летит, вращаясь, как велосипедная цепь. Когда открывали
дверь, он видел в коридоре круглую матовую лампу—она казалась ему Луной, вокруг нее ясно видел
светящиеся траектории ее многочисленных естественных спутников. Видел звезды, млечный путь. Видел
землю, которая представлялась огромным шаром где-то далеко внизу, этот шар то приближался, то уда-
лялся. Слышал множество голосов внутри головы, которые разговаривали о полете. Иногда, особенно
ночью, эти голоса руководили его действиями. Все остальные больные представлялись пассажирами ра-
кеты. Настроение было приподнятым, казалось, что он полководец в масштабе всей вселенной; если бу-
дет космическая война, то он будет руководить ею. За ним ухаживали (медицинские сестры), видел в
этом подтверждение своим мыслям.

Потом голос диктора скомандовал приземлиться. Вскоре после этого почувствовал, что летит уже

не в ракете, а в самолете ТУ-114. Ощущал, как под ним дрожит от движения самолета койка, ясно видел
землю, которая тоже выглядела шаром, как из космоса. Во время посадок земля приближалась, видел
города, аэродром. Оказывался то в Москве, то в Ереване. Видел гору Арарат, другие горы, поросшие ле-
сом. Глаза были то открыты, то закрыты—это не имело значения. Однажды увидел себя на стадионе в
Ереване. Ясно видел зеленое поле, зрителей, футболистов. Внимательно следил за игрой, кричал, подавал
советы, потом стал судьей матча. По словам больного, это было «нечто среднее между сновидением и
галлюцинациями». Продолжал слышать голос диктора, который комментировал игру. Говорит, что непо-
средственно перед этим эпизодом получил из дома пачку печенья с ярким восточным орнаментом на
обертке; сразу по ассоциации увидел себя в Ереване. Потом опять летел на ТУ-114 в Москву. Стекло в
окне палаты представлялось пультом управления, медицинские сестры — бортпроводницами. Оказался в
Москве, видел себя, то в метро, то на улице, вокруг было много людей, автобусы, машины.

Потом настроение изменилось. Стало казаться, что он живет уже многие века и будет жить вечно.

Это было очень тягостно, мучительно. Казалось, что весь мир прекращает существование, все живое на-
чинает погибать, распадается органическая материя. Слышал странный гул, шум, думал, что это выделя-
ется радиация, газ, который и губит все живое. Проходило в обратном порядке много веков, несколько
эр. Он тоже должен был погибнуть. В живых должны были остаться только санитары, которые, чтобы
спастись, перекачивали себе кровь других людей (видел ампулы для переливания крови). Ими кто-то
руководил, какие-то «академики», которые изредка появлялись.

На крыше соседнего дома видел антенну, из которой исходила радиация. Она действовала на

него, жгла ему ноги. Он слышал голоса, отдававшие ему приказы, в случае их невыполнения его угро-
жали испепелить. Видел себя в преддверии ада: вот-вот должны были начаться адские муки. Санитары
представлялись чертями, которые перетаскивали на носилках умерших, вновь поступающие больные
представлялись умершими. Сам он тоже был мертв, чувствовал, как разлагаются ноги. Иногда на них
действовала радиация, иногда ее направляли на голову и тогда он чувствовал, как у него высыхает
мозг.

Временами все исчезало, как будто приходил в себя, понимал, что находится в больничной палате.

В такие минуты появлялась слабая надежда на выписку. В то же время думал, что вряд ли ему придется
еще когда-нибудь ходить по улицам — ведь все погибло.

Однажды утром, проснувшись, увидел как мимо него на каталке провезли груду больших змей.

Внимательно рассматривал их, змеи были большие, толстые, голубоватого цвета, с зигзагообразным
желтым узором на коже. Позже понял, что принимал за змей полосатые больничные одеяла. За окном
пели птицы, садились на подоконник. Понял, что находится в зоопарке. Реальные предметы снова ото-
шли на задний план, ясно видел себя в зоопарке. Боялся, что в палату войдет тигр и растерзает его. Стало
казаться, что его жена превратилась в лисицу, сам почувствовал, что обрастает шерстью и превращается
в медведя. Не мог понять, в чем дело, до тех пор, пока не увидел санитара, напоминающего какого-то
знакомого. Вдруг поияя, что это—Дуров, что

OH

превращает людей в животных. Вскоре понял, как это

делается: «Дуров» принес ему кефир, который показался ему специальной сывороткой.

Через окно ясно видел россомах. Они друг за другом быстро пробегали мимо, поэтому подробно

рассмотреть не успел, но помнит, что они были довольно большие, шерсть их была желтоватого цвета,
глаза ярко блестели, видел, как они скалили зубы.

Однажды, когда его кормили манной кашей, почувствовал себя младенцем, которому еще пред-

стоит сделать первые шаги. Казалось, что вся жизнь должна начаться сначала. Этот эпизод был очень
кратковременным.

Потом вдруг увидел себя в церкви. Окружающие были служителями, один из больных—

священником. Его одеяло казалось богато расшитым облачением. В церковь приходили какие-то студен-
ты, они обманывали старух, смеялись, отнимали у них золото. Слышал, как студенты, смеясь, рассказы-
вали об этом друг другу. Себе казался очень богатым, владельцем заводов, фабрик.

В пятнах, трещинах, узорах стен видел какие-то лица, портреты. Однажды увидел портрет жены,

она держала розу. Портретов было много, они возникали легко, стоило только присмотреться. Выраже-
ние лиц менялось, они то улыбались, то хмурились.

Потом вдруг все переменилось. Увидел себя на киносъемке. Дело происходило на Мосфильме,

сам был то актером, то режиссером, то оператором. Лампу в палате принимал за объектив. Ставил не-
сколько фильмов: «Моя бедная любимая мать», «Война и мир», «Крысы».

Все окружающие казались актерами, разыгрывали свои роли. Все имело отношение к постановке:

в перерывах между съемками приносили еду, блестящие подносы принимал за отражатели света. Актеры
не разговаривали, озвучивание фильма должно было начаться позднее. В то же время продолжал слы-
шать множество голосов то внутри головы, то извне, в особенности тот же голос диктора, который руко-
водил  съемками. Слышал своеобразный голос, всегда совпадающий с тиканьем стенных часов.

Казалось, что настало время, когда разговаривать друг с Другом уже не надо: люди научились уз-

навать мысли друг друга. Ясно ощущал, что его мысли улавливаются окружающими, сам тоже воспри-
нимал чужие мысли.

В этом состоянии был переведен 22/IX 1962 г. в Московскую психиатрическую больницу № 1

имени П. П.  Кащенко. Ехали поздно вечером, «на улице (никого не было, все казалось мертвым, за-
стывшим, неподвижным. Понял, что это результат действия радиации, что на земле никого не осталось.
В то же время считал, что его везут на другое место съемок, к актерам.

При поступлении в больницу был малодоступен, на вопросы отвечал еле слышным голосом, лицо

было невыразительным, ги-помимичным. Передвигался медленно, больше лежал. Настроение было по-
ниженным, думал, что лечащий врач—следователь, боялся, что его посадят в тюрьму. Однако эти выска-
зывания были очень отрывистыми и нестойкими. Продолжал чувствовать себя режиссером, по-прежнему
проводил киносъемки. В окружающих больных узнавал известных актеров.

С первых дней пребывания в больнице больной стал получать по 20 мг стелазина и 50 мг амина-

зина в сутки. Состояние постепенно стало улучшаться. Однажды увидел в окно землю, деревья, очень
обрадовался —«как впервые народился». Потом постепенно стала появляться критика, понял, что нахо-
дится в больнице, исчезли фантазии, окружающее обрело реальность. Познакомился с больными, начал
играть в настольные игры. Первое время, когда смотрел телевизор, казалось, что показывают отрывки из
снятых им фильмов. Потом это прошло. Дольше всего оставались голоса, особенно по вечерам, однако
относился к ним критически, сам называл их галлюцинациями. Потом прошло и это.

Охотно, с критикой рассказывает о своем заболевании, припоминает подробности. Подчеркивает,

что все его фантазии провоцировались обычно каким-нибудь реальным событием (например, восточный
орнамент на пачке печенья вызвал «полет» в Ереван и т. д.). Категорически отрицает, что выбросился из
окна под влиянием голосов, не может объяснить, зачем сделал это. Настроение ровное, устойчивое. Па-
мять хорошая. Интеллект без заметных нарушений.

Внутренние органы без патологии, состояние после оскольчатого перелома обеих пяточных кос-

тей с деформацией стоп.

Лабораторные данные без патологии. Выписан 3/III 1963 г. Диагноз: шизофрения, онейроидная

кататоиия.

Отнесение психоза к группе острых шизоаффективных вряд ли может подвергаться сомнению.

Спонтанное начало болезни, характерная клиническая картина (и своей динамике и своем содержании)
являются вместе с характером последовавшей ремиссии довольно вескими доказательствами периодиче-
ского течения психоза. Это подтверждает и наследственная отягощенность сходными острыми психоза-
ми.

В развитии психоза довольно четко можно выделить этап аффективных нарушений (в виде де-

прессии с раздражительностью, ухудшением сна и аппетита, утомляемостью, малой разговорчивостью
при слабой выраженности чувства тоски). После периода полной бессонницы больному стало труднее
соображать, возникли тревога, ожидание беды. Одновременно появились явления ментизма и опасение,
что он лишается разума. В это же время наряду с чувством собственной измененности появилось чувство
странности и необычности окружающей обстановки. Все эти симптомы, как мы видели, характерны для
этапа бредового аффекта. Таким образом, первые два этапа приступа отчетливы и во времени следуют
друг за другом. Этап бредового аффекта завершился суицидальной попыткой. В наступившем после это-
го остром состоянии наблюдались преимущественно те симптомы и переживания, которые характерны
для онейроидного состояния. Этап истинного онейроидного помрачения (визуализированные драматиче-
ские сновидно-фантастические переживания в виде космических полетов и других грандиозных собы-
тий) переходил в состояния иллюзорно-фантастического восприятия с перевоплощением обстановки,
окружающих лиц и самого себя (палата — это фотонная ракета, преддверие ада; окружающие лица—