Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-2.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 3114

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

А дела действительно оказались достойными радости и удов­летворения. Победа над Турцией не могла не поражать, ведь она была первым торжеством над непобедимым врагом, еще недавно разорившим Чигирин, постоянно грабившим Южную Русь. По­следний раз видимость победы приобрели для Москвы первые Ли­товские походы Алексея Михайловича, за которыми последо­вали тяжкие поражения и унижения. «Русские люди,— пишет С. М. Соловьев,— впервые были порадованы блестящим делом русского оружия».

Особенно торжествовала «компания» Петра, его близкие соратники и товарищи. Они уже давно устали от ехидных намеков на свою неспособность ни к чему, кроме потех, праздников и запуска фейерверков. И вот теперь оказалось, что «игра в кораблики» была вовсе нешуточным делом, а нечестивое братание с иноземцами принесло славу и победу России!

Как же отнеслась к победе под Азовом Европа, которая уже привыкла получать из Москвы нести лишь о внутренних распрях, об упадке, беспомощности или о том, что Кремль, его цари и народ пребывают в сонном бездействии?

Сразу после взятия Азова Петр приказал Виниусу и Посоль­скому приказу оповестить о победе русских дипломатических пред­ставителей в Вене и в Варшаве с поручением сообщить об этом местным властям. Виниус специально просил, в частности, бургомистра Амстердама Витзена передать известие о победе англий­скому королю Вильгельму III. Обобщая реакцию в Европе, совре­менный американский историк Роберт Мэсси пишет: «Новость о победе Петра под Азовом вызвала удивление и уважение». Если говорить о конкретных дипломатических последствиях, то они ска­зались прежде всего на отношениях с союзниками. Переговоры о заключении новых союзнических соглашений о совместной войне против Турции, которые вел русский посланник Нефимонов, сразу же ускорились, и австрийцы, а затем венецианцы стали явно сго­ворчивее. Но вообще-то из Европы поступали противоречивые отклики.

Когда 29 августа резидент в Варшаве А. В. Никитин получил известие о взятии Азова, он велел палить из ружей и пушек. Сбе­жался народ, для которого Никитин приказал выкатить пять бочек пива и три бочки меда. В народе кричали: «Виват царю, его ми­лости!»

На другой день на торжественном собрании сената Никитин подал царскую грамоту с известием о взятии Азова примасу — главе польской католической церкви. Короля в то время в Польше не было, и царил редкостный даже для тех времен хаос. Уже два года польские войска никаких действий против турок не пред­принимали, нарушая тем самым свои союзнические обязательства. Резидент Никитин сказал в сенате речь: «Теперь, ясновельможные господа сенаторы и вся Речь Посполитая, знайте вашего милостиво­го оборонителя, смело помогайте по союзному договору... По до­говорам царское величество зовет наияснейшую монархию поль­скую на ту же дорогу, которая была бы теперь закончена... Теперь время с крестом идти вооруженною ногою топтать неприятеля: теперь время шляхетским подковам попрать побежденного поганина, расширить свои владения там, где только польская может зай­ти подкова».


Русский дипломат мог отныне позволить себе говорить новым языком. Никитин потребовал в своей речи, чтобы впредь в поль­ских бумагах не употреблялись официальные старые наименова­ния королей польских как властителей киевских и смоленских. А поляки делали это в нарушение договоров, по которым Киев и Смоленск были русскими владениями.

Через несколько дней австрийский резидент сказал Никитину, что сенаторы решили выполнить это требование. Он сообщил так­же, что паны не очень рады взятию Азова, ибо никак этого не ожидали, но что простому народу это очень приятно. 11 сентября Никитин писал в Москву, что по всем костелам служат благодарст­венные молебны, что к нему вельможи приезжают с поздравления­ми, тогда как «на сердце у них не то». Резидент доносил далее: «Слышал я от многих людей, что они хотят непременно с Крымом соединиться и берегут себе татар на оборону; из Крыму к ним есть присылки, чтобы они Москве не верили; когда Москва завоюет Крым, то и Польшу не оставит; а к гетману Мазепе беспрестанно от поляков посылки».

Ну что ж, недруги могли думать, говорить и делать, что хо­тели, а Петр понимал, что Азов — только начало, и не собирался отдыхать после своей первой победы. На 20 октября было назна­чено важное заседание Боярской думы, к которому Петр подгото­вил особую записку с изложением вопросов, подлежащих реше­нию: заселение Азова и строительство морского флота. Дума при­няла решение о содержании в Азове сильного воинского гарнизона и о посылке для строительства Таганрога 20 тысяч человек. Реше­ние по второму вопросу — о флоте — было столь же кратким, сколь грандиозными оказались его последствия. Оно гласило: «Морским судам быть».

Однако потребовалось еще две недели, чтобы подготовить указ о способах строительства флота. 4 ноября в Преображенском снова заседала Дума и приговорила строить суда всей землей, путем соз­дания компаний — «кумпанств», в которые объединялись бы свет­ские и церковные владельцы земель и крестьян. От первых требо­валось строить и содержать один корабль на каждые 10 тысяч дво­ров, от вторых — на каждые восемь тысяч. Посадские люди, то есть в основном купцы, должны были обеспечить 12 кораблей. Правда, последовала их просьба — челобитье освободить от такой тяжкой повинности. За это Петр повелел им строить уже не 12 ко­раблей, а 14 кораблей. Всего за два года надлежало соорудить 52 военных корабля. Решение было совершенно небывалым во всем: в цели, в средствах, в сроках и, конечно, в тяжести этой но­вой обязанности. В последнем счете расплачиваться за это дело, естественно, придется, как и всегда, тому же русскому мужику, которому выпала историческая судьба обеспечить споим трудом метровок не преобразования...

Русский историк М. М. Богословский так писал: «Приговора­ми думы 20 октября и 1 ноября предпринималась необычайно важ­ная и смелая реформа, и Петр, едва ли даже сознавая весь объем производимой этим решением реформы, становился крупным пре­образователем... Заводя значительный флот на завоеванном море, Россия из сухопутной державы превращалась в морскую».


Правда, пока что замысел, поставленная цель, задача. И ника­кого моря еще не завоевали, а до реального превращения России в морскую державу очень далеко. Но дело началось, и какими темпами! Насколько пассивен был Петр в государственной деятельности в первые пять лет от свержения Софьи до Азовских походов, настолько стремительно динамичным он становится те­перь. Интуитивно чувствуя коренную государственную потреб кость, ум Петра немедленно осознавал ее как интерес, а осоз­нанный интерес вызывал столь же быструю постановку цели и срочную, безотлагательную активность по обретению средств к достижению этой цели. Вот примерно по какой схеме развива­лась деятельность Петра. Причем каждый раз любая из решенных проблем ставила новые проблемы, и. таким образом, все петров­ские дела уподоблялись, выражаясь современным языком, бурной ценной реакции...

Итак, через два года будет флот из полусотни боевых кораб­лей. Но кто же поведет их по неизведанным морским просторам? Кто будет выполнять обязанности штурманов, владея сложным искусством навигации? Кто станет командовать кораблями в бою, кто прикажет пушкам стрелять и на основе необходимых математи­ческих расчетов укажет им цель? Неужели снова нанимать иноземцев?

Конечно, среди русских придворных было великое множество служилых людей, например стольники, сами звание которых шло от их первоначальной обязанности обслуживать царя за обеденным столом. Правда, их использовали и для других поручений. Но к че­му они были уже совершенно непригодны, так это к управлению боевым кораблем! С этим справились бы лишь иностранцы. Однако тогда нельзя было не только сохранить независимость страны, но даже предотвратить опасность новой зависимости России от Западной Европы. Петр принимает необычайно смелое решение: научить русских людей всему тому, мел; владеют европейцы. И здесь раскрывается смысл петровского сближения с Европой: речь шла не о «европеизации» в виде простого подражания, а об использовании технических достижений Европы для сохранения и укрепления русского национального дела. Чужим умом, чужими руками своих замыслов надежно не осуществить. Так решил Петр. И 22 ноября 1690 года следует указ ехать 39 молодым стольникам в Италию, преимущественно в Венецию, а 22 — в Англию и Голландию. Согласно составленной Петром в январе 1697 года инст­рукции каждый из 61 стольника обязан был обучиться за грани­цей навигации, то есть «владеть судном как в бою, так и в простом шествии», и побывать в море на корабле во время боя. Окончив учение, следовало добиться получения заверенного подписями и печатями морских властей свидетельства о пригодности к служ­бе. Для тех, кто хочет заслужить особую милость, надлежит овла­деть, кроме того, искусством кораблестроения. Каждый должен найти и привезти в Москву по два искусных мастера морского дела. К стольникам прикреплялось по солдату или сержанту, ко­торых следовало обучить всем морским наукам, но уже за счет казны. Нетрудно представить себе состояние растерянности и стра­ха, охватившее большинство семей указанных стольников и их близких! Поездка за границу вообще считалась делом редчайшим, труднейшим и опаснейшим. А здесь требовалось еще и овладеть таинственной, непонятной и опасной службой. Но делать было не­чего, надо ехать, ибо царский указ предусматривал за ослушание лишение всех прав, земель и всего имущества. И такое наказание грозило представителям знатнейших и богатейших родов. 23 из 61 стольника имели княжеские титулы. Как это ни парадоксально, но тяжесть петровских преобразований, дорого обошедшихся в пер­вую очередь народу, обрушилась и на тех, в чьих интересах она, собственно, осуществлялась: на представителей высшего дворян­ства! Правда, «тяжестью» заграничная учеба являлась только в глазах старомосковской знати, привыкшей к праздной, сытой и пустой жизни. Находились и добровольцы. Среди них оказался будущий знаменитый петровский дипломат П. А. Толстой. Ему перевалило за пятьдесят, а он оказался среди молодежи, чтобы таким путем выбраться из опального положения воеводы отдален­ного северного города. Но подавляющее большинство ехало учить­ся, скрепя сердце и в страхе перед наказанием. Конечно, при сравнении с участью, например, десятков тысяч крестьян, сгоня­емых для прорытия канала между Волгой и Доном, все эти страхи выглядели смешно. Но они характерны для атмосферы первых преобразовательных действий. «Чем яснее обозначались стремле­ния Петра, — писал С. М. Соловьев, — тем сильнее становился ропот и толпе, и роптали не одни те люди, которые уперлись про­тив естественного и необходимого движения России на новый путь; роптали и люди, которые признавали несостоятельность старины, необходимость преобразований, но которые не могли понять, что преобразовании должны совершаться именно тем путем, по кото­рому шел молодой царь. Им бы хотелось.., чтоб вдруг бедная страна закипела млеком и медом; эти люди хотели, считали возможным внезапное облегчение и улучшение, видели, наоборот, требование страшного напряжения сил, требование пожертвований — и роптали».


Не только роптали, но и действовали. 23 февраля 1697 года был раскрыт заговор о покушении на жизнь царя. В нем участвовали думный дворянин Иван Цыклер, окольничий Алексей Соковнин и стольник Федор Пушкин. Карьерист Цыклер был недоволен на­значением руководить постройкой Таганрога, считая это опалой. Соковнин возмущался посылкой двух сыновей для учебы за грани­цу, а Пушкин — назначением воеводой в Азов. Эти трое вступили в связь с некоторыми начальниками из стрельцов и представителей донских казаков, горевших желанием поднять восстание против Москвы при опоре на поддержку турецкого султана. 2 марта Бояр­ская дума приговорила трех названных служилых высоких лиц, двух стрелецких начальников и одного из донских казаков к смер­ти. Через день их казнили. Это был первый заговор против преобра­зовательной деятельности Петра. Следствие и расправа проводи­лись очень быстро, ибо Петр спешил в Европу.


ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО


В истории дипломатии трудно найти столь зна­менательное предприятие, каким оказалось русское Великое посольство в Западную Ев­ропу 1697 — 1698 годов. С точки зрения до­стижения конкретных внешнеполитических задач, поставленных перед этим посольством, оно завершилось неудачей. Однако по своим реальным практическим последствиям оно имело поистине историческое значение пре­жде всего для отношений между Россией и европейскими страна­ми, а в дальнейшем для судьбы всей Европы. Американский исто­рик Роберт Мэсси пишет: «Последствия этого 18-месячного путешествия оказались чрезвычайно важными, даже если вначале цели Петра казались узкими. Он поехал в Европу с решимостью напра­вить свою страну по западному пути. На протяжении веков изо­лированное и замкнутое старое Московское государство теперь должно было догнать Европу и открыть себя Европе. В определен­ном смысле эффект оказался взаимным: Запад влиял на Петра, царь оказал огромное влияние на Россию, а модернизированная и возрожденная Россия оказала в свою очередь новое, огромное влияние на Европу. Следовательно, для всех трех — Петра, России и Европы — Великое посольство было поворотным пунктом».

Необычность этого предприятия выразилась прежде всего в том, что впервые в Европу отправился русский царь собственной персоной. Правда, еще в 1075 году киевский князь Изяслав ездил к императору Максимилиану IV в Майнц. Но Изяслав приехал в качестве беглеца, просившего помощи, ибо из Киева он был изгнан своими братьями-князьями. Необычно и то, что Петр ехал официально не как царь, а в звании урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Далее, что касается чисто дипломатиче­ских задач посольства, то вовсе и не требовалось личного участия самого царя.

Официальная цель Великого посольства, как об этом объявил в Посольском приказе думный дьяк Емельян Украинцев, состояла в «подтверждении древней дружбы и любви для общих всему хри­стианству дел, к ослаблению врагов креста Господня, салтана Турского, хана Крымского и всех бусурманских орд». Но дело в том, что еще в конце января русский посланник Кузьма Нефимонов добился, наконец, после долгих и тяжелых переговоров заключе­ния с цесарем и с Венецией договора об оборонительном и насту­пательном союзе против Турции на три года. Возобновлять анало­гичный союз с Польшей было нельзя, ибо король Ян Собесский умер летом 1696 года, а нового короля поляки никак избрать не могли. Поэтому посещение Польши вообще не предусматривалось. Нечего было и думать о союзе против турок с другими европейски­ми странами. Франция являлась союзником султана. Англия и Голландия готовились к войне за испанское наследство, их торго­вые интересы пострадали бы от борьбы с турками, в которой они были совершенно не заинтересованы. Поэтому дипломатия в ее непосредственном виде — это внешняя, официальная или во вся­ком случае не главная задача посольства.


Основная цель путешествия Петра в другом. Позднее в первом в России сочинении о ее внешней политике, написанном П. П. Шафировым, которое еще в рукописи читал и дополнял сам Петр, ука­зывалось на три цели путешествия царя: 1) видеть политическую жизнь Европы, ибо ни он сам, ни его предки ее не видели; 2) по примеру европейских стран устроить свое государство в полити­ческом, особенно воинском порядке; 3) своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края, чтобы воспринять там добрые нравы и знание языков. Русский историк прошлого века, автор шеститомной истории петровского царствования Н. Устрялов писал, что «главной целью Петра было изучение морского де­ла». Уже много лет царь только и слышал, что России надо учиться у Европы, что еще его предшественники осознали это. Друзья-иноземцы из Немецкой слободы тоже наперебой рассказывали о своих странах, хвастались их достижениями. Да и он сам давно убедился, что они знают больше и умеют делать много такого, чего русские не могут. Собственно, Петр уже давно стал учиться у них: был и бомбардиром, и шкипером, охотно перенимая любое мастер­ство. Словом, ему прожужжали все уши этой Европой. И он принял решение ехать в Европу, ибо под Азовом понял, что научиться евро­пейскому мастерству в России по-настоящему нельзя. Однако Петр отдавал себе отчет в том, какая по сложности задача перед ним и что окончательное решение о повороте России к Европе должно быть принято не по слухам и разговорам, а по твердому убеждению. Поскольку лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, надо самому посмотреть на Европу. Следует и поучиться там самому. Вот он послал туда молодых дворян на учебу. Но как проверить и убедиться, на что они действительно пригодны? Для этого необхо­димо знать не меньше их, и потому он согласился со своим другом Лефортом, уже давно толковавшим ему о целесообразности евро­пейского путешествия.

Но коли уж официально это было дипломатическое мероприя­тие, именовавшееся посольством, первым делом Петр засадил за работу Посольский приказ, который еле успевал готовить ему тре­буемые документы и материалы. Так как он имел дело с внешнепо­литическим ведомством, работавшим по старинке, ему приходи­лось многое ломать на ходу. Однако наказ великим послам, состав­ленный Посольским приказом в духе старомосковской дипломатии, педантично излагал традиционные правила дипломатического про­токола. В нем предписывалось все: когда и какие поклоны делать, стоять или сидеть, снимать головной убор или не снимать, как ти­туловать великого государя и т. п. Но этот формальный документ в действительности был данью обветшалым, громоздким, подчас нелепым и смешным обычаям допетровской дипломатии.

Настоящий, реальный, практический наказ был собственноруч­но написан самим Петром и не имел ничего общего со старым, в котором сообщалось все, кроме существа дела. Он отличался пре­дельной конкретностью, лаконизмом и являлся документом совер­шенно необычного характера. Посольству предписывалось нанять на русскую службу иностранных морских офицеров и матросов. При этом настоятельно подчеркивалось, что ими должны быть люди, прошедшие службу с самых нижних чинов, выдвинувшиеся благодаря умению и заслугам, «а не по иным причинам». Далее следовал целый список оружия, материалов для производства во­оружения — все вплоть до тканей на морские флаги. Таким обра­зом, посольству поручалась миссия, до этого неслыханная в исто­рии не только русской, но и мировой дипломатии.