ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2947
Скачиваний: 1
Но все-таки Петр в духе свойственного ему прагматизма считал возможным использовать пышные дипломатические церемонии в тех случаях, когда в этом был какой-то политический смысл. Так произошло в связи с приездом в январе 1699 года в Москву бранденбургского посланника фон Принцена. Вспомним, что в начале Великого посольства Петр в Кенигсберге заключил с курфюрстом Фридрихом III дружественный договор и устное соглашение о союзе против Швеции. Теперь это соглашение, казавшееся в свое время Петру не очень целесообразным, приобретало особую актуальность в связи с его балтийскими замыслами. К тому же Петр помнил о пристрастии курфюрста к грандиозным церемониям. Поэтому посланника встретили со всей помпой, включая военный караул, белых лошадей и т. п. Однако когда дело дошло до удовлетворения прежних домогательств курфюрста о признании его пока несуществующего королевского титула, то Петр отклонил их. Видимо, этот козырь он решил держать про запас.
Совершенно без всяких церемоний Петр начинает непосредственную дипломатическую подготовку к Северной войне. Такая подготовка, естественно, требовала решить несколько проблем. Необходимо прежде всего освободиться от войны с Турцией и обеспечить надежные мирные отношения с ней, постараться изолировать Швецию, нейтрализовав ее потенциальных союзников, и приобрести надежных и сильных союзников России. Решение первой из этих задач началось на Карловицком конгрессе, где в январе 1699 года было заключено временное перемирие, что еще совсем не обеспечивало надежного тыла в предстоящей войне. Нейтрализация и изоляция Швеции осуществлялись возможной войной за испанское наследство, которая свяжет руки ее союзникам. Что касается проблемы союзников России, то их следовало искать среди Прибалтийских стран, оказавшихся в XVII веке жертвами шведской экспансии или имеющих серьезные противоречия со Швецией. Это были прежде всего Дания и Польша. Ни одна из этих стран не обладала ни крупными военными силами, ни внутренней экономической и политической прочностью. Трудно было рассчитывать на то, что какая-либо одна из них или даже обе вместе могут создать перевес сил на стороне России или, скажем, нанести сокрушительный удар такой первоклассной военной державе, какой была Швеция. Тем не менее даже эти союзники, особенно в начале войны, имели бы определенную ценность.
Привлечение их к союзу против Швеции было тем более легким делом, что сами они стремились к этому. Первой проявила инициативу Дания, давно враждовавшая с Швецией. Еще в середине XVII века Швеция лишила Данию исключительного контроля над проливом Зунд, что было некогда для Дании орудием влияния на Балтике и источником крупных доходов от пошлин за проход кораблей через пролив. Очагом датско-шведского конфликта служило герцогство Шлезвиг-Голштинское, южный сосед Дании. Герцогство вступило в союз с Швецией, используя ее помощь и борьбе против притязаний Дании на Шлезвиг и Голштинию. Эти союзнические отношения закрепились брачными удами, а в последние годы — тесной дружбой между юным шведским королем Карлом XII и голштинским герцогом Фридрихом IV. Смена короля в Швеции в 1697 году и внутренние трудности в этой стране показались Дании благоприятным моментом для возобновления войны. И Швеции обострилась борьба между королевским двором и дворянской аристократией, из-за неурожаев возникли экономические затруднения. Кроме того, в Данин рассчитывали также использовать молодость нового короля, которому исполнилось только 15 лет. Он пока успел прославиться лишь дикими дебошами и сумасбродством. В апреле 1697 года в Копенгагене решили заключить военный союз с Россией, и летом в Москву отправился чрезвычайный датский посланник Гейнс. Однако царя в столице не было, а предварительные переговоры об оборонительном союзе имели результатом соглашение направить в ноябре 1697 года Петру в Амстердам датский мемориал с предложением о союзе. Никакого решения Петр тогда принять не мог, ибо сама внешняя политика России еще только вступала в период переориентации. От Петра последовало указание: датскому посланнику ждать царя в Москве.
Возвращение Петра из-за границы попреки ожиданиям Гейнса не ускорило дела, ибо царь хотел любой ценой избежать войны на два фронта и не брать на себя никаких обязательств до тех нор, пока не будет гарантирована безопасность южных границ. Тем не менее он проявлял явную благосклонность к посланнику Дании, выражением этого явилось его согласие на просьбу Гейнса, у которого в Москве родился сын, названный Петром, быть крестным отцом. После церемонии крещения царь присутствовал на обеде у датского посланника и долго пробыл в его доме. Но беседа по главному делу не состоялась. Петр лишь обещал Гейнсу частную встречу и велел ждать.
Дело в том, что царь сам ожидал исхода переговоров на начавшемся конгрессе в Карловицах. Однако 22 октября, накануне отъезда в Воронеж, Петр, не информируя своих министров (прежде всего Л. К. Нарышкина), встретился с Гейнсом в доме датского резидента Бутенанта. Когда Гейне начал издалека и пространно объяснять намерения Данин. Петр нетерпеливо велел коротко изложить суть дела и представить проект договора, на что посланник попросил время, необходимое для получения инструкций от датского короля. Петр запретил вступать с кем-либо, кроме него самого, в переговоры о проекте союза и просил хранить все в тайне.
Между тем Гейне получил вскоре указание Христиана V, короля Данин, действовать более решительно и предоставить царю возможность вносить любые изменения в проект договора при условии сохранения обязательства взаимной помощи. Только 27 января 1699 года Гейнс смог сообщить царю о готовности представить проект договора, и 2 февраля состоялась его новая тайная встреча с Петром, снова в доме Бутенанта, на которой царю был вручен текст проекта договора. Но лишь 19 февраля Петр заговорил о договоре, пригласив Гейнса прибыть для продолжения переговоров в Воронеж.
В переговорах с датским дипломатом обнаруживаются характерные черты петровской дипломатии: царь ведет переговоры лично и вникает во все подробности, тщательно научая документы и всю информацию. Он требует от партнера краткости и четкости. Познакомившись с датским проектом союзного договора, он прежде всего указывает на слишком пространный и слишком общий характер документа. Петр требует полной секретности переговоров. Академик М. М. Богословскнй пишет: «Царь хочет нести и ведет внешнюю политику лично, окутывай ее строжайшей тайной, непроницаемой даже для руководителей его собственного дипломатического ведомства».
Петр проявляет предосторожность и предусмотрительность, и по его настоянию к договору добавляется секретная дополнительная статья, согласно которой Россия обязалась вступить в войну только после заключения постоянного мира с Турцией. И Карловицах Возницын по инструкции царя подписал с турками лишь двухлетнее перемирие. Однако это перемирие уже не могло соответствовать новым планам войны против Швеции. Для их осуществления необходим прочный мир на юге, а без этого вступление в войну Петр считал крайне рискованным. Русско-датский договор окончательно согласовали 21 апреля 1699 года, хотя предстоял еще обмен официальными текстами с личными подписями и печатями двух монархов.
Все это происходило в Воронеже, куда вместе с Петром из Москвы переместилось управление внешней политикой. Здесь кипела не только корабельная, но и дипломатическая работа. Еще 2 апреля Петр подписал указ о назначении дьяка Е. И. Украинцева, десять лет ведавшего Посольским приказом, чрезвычайным послом в Константинополь для переговоров о заключении вечного мира с Турцией. Петр следовал совету Возницына, который предлагал для столь важного и сложного дела обязательно найти человека незнатного и умного. Началась особая подготовка к отправке этого посольства. Дело в том, что, по совету того же Возницына. Петр приказал отправить посольство Украинцева на военном корабле! Провожать же его до Керчи будет целая эскадра. Воронежский флот, предназначенный для военного похода против Турции, план которого был уже разработан во время пребывания Петра в Амстердаме, получил новое, дипломатическое назначение. Руководя постройкой кораблей в Воронеже, Петр тем самым решал не столько военные, сколько дипломатические задачи. Там же, в Воронеже, Петр и Ф. А. Головин разрабатывали детальные инструкции Украинцеву.
Для успеха его миссии посылается посольство и в Голландию. Указом от 9 апреля послом был назначен Андрей Артамонович Матвеев, сын Артамона Матвеева, зверски убитого стрельцами в 1682 году. А. А. Матвеев, один из самых образованных людей среди близкого окружения Петра, таким образом начинал свою большую дипломатическую карьеру. Его задача состояла в том, чтобы побудить Голландские штаты оказывать через своего посла в Константинополе содействие переговорам о заключении мира с Турцией. Матвеев должен был также постараться сделать все возможное для привлечения Голландии на сторону России к войне против Швеции или но крайней мере препятствовать возможному союзу Голландии с Швецией. Посольство А. А. Матвеева имело тем большее значение, что воздействие на Голландию означало одновременно и влияние на Англию. Ведь штатгальтер Голландии Вильгельм 1П был одновременно английским королем. А. А. Матвееву суждено будет пробыть за границей до 1715 года. Он оказался первым постоянным дипломатическим представителем России в Европе, одним из самых активных и талантливых петровских дипломатов.
Пока Матвеев собирается в Голландию (он выедет туда из Москвы только 6 августа), гораздо более обширные приготовления происходят в связи с посольством Украинцева в Константинополь. 27 апреля из Воронежа к Азову отплыла целая эскадра, во главе которой был поставлен адмирал Ф. А. Головин. Эта его чисто декоративная миссия не освобождала нового мореплавателя от его реальных обязанностей первого и главного помощника Петра по дипломатической части. Всего в поход шли 12 больших кораблей, не считая множества вспомогательных судов. Всеми кораблями командовали иностранцы, за исключением одного, капитаном которого был русский Петр Михайлов, то есть сам Петр. Фактически он и руководил керченским походом — крупной военно-морской демонстрацией, предпринятой с дипломатической целью. Во время этого похода Петр наряду с самыми разнообразными делами не прекращает уделять огромное внимание вопросам внешней политики. Собственно, она находится в центре всех его интересов. Сохранившиеся остатки переписки Петра с Виниусом свидетельствуют, как настойчиво он требовал от него постоянной и подробной информации о международном положении в Европе. Особенно его волнует «французское дело», то есть проблема войны за испанское наследство. Посольский приказ также держит его в курсе всех своих дел. Так, к Петру поступила жалоба цесарского резидента Гвариента на Возницына, крайне разозлившего австрийцев в Карловицах. Эта кляуза не поколебала доверия царя к старому дипломату, который прибыл в Азов и вместе с Ф. Л. Головиным работал над подготовкой посольства Украинцева. В Азове и Таганроге они разработали наказа-инструкции послу в двух вариантах: официальный наказ церемониально-протокольного характера и тайный наказ, содержавший детальные инструкции по существу предстоявших переговоров. Для этих документов, лично утвержденных Петром, характерна большим степень самостоятельности, предоставляемая послу. Наказ, составлен ним в форме вопросов и ответов, пестрит указаниями: «учинить по своему рассмотрению» или «делать как угодно, только чтобы дело сделать» и т. и.
Между тем, дождавшись подъема уровня воды в устье Дона, русская эскадра 5 августа вшила в Керчь и вскоре встала на рейде у турецкой крепости. Впечатление, произведенное ее появлением на местные турецкие власти, было как раз таким, на какое рассчитывал Петр. «Ужас» - слово, употребленное по этому поводу в записках участника похода адмирала Крюйса, точно определяет это впечатление. Начались тяжелые пререкания с турками, не желавшими, чтобы Украинцев отравился морем в Константинополь на военном корабле. Они запугивали трудностями плавания через Черное море, уговаривали отправить посла долгим, по безопасным путем посуше, устраивали бесконечные проволочки с назначением своих кораблей для сопровождения и т. п. В конце концов Ф. А. Головин заявил турецкому адмиралу Гассан-паше: «В таком случае мы проводим своею посланника со всею эскадрою». Русские настояли на своем. Линейный 40-пушечный корабль «Крепость» вышел в Черное море и взял курс на Константинополь. Петр вскоре из Азова выехал в Воронеж, а 27 сентября вернулся в Москву, где его ждали неотложные дипломатические дела.
Здесь уже два месяца находилось посольство Швеции, прибывшее в Москву еще 26 июля по случаю вступления на престол нового короля Карла XII. В соответствии с принятой тогда процедурой требовалось подтверждение основных договоров, определявших отношения двух стран. В данном случае речь шла о Кардисском договоре 1661 года, закрепившем за Швецией побережье Балтики. Хотя цель посольства не выходила из рамок обычной практики, она была связана с определенными задачами шведской внешней политики. В момент подготовки войны за испанское наследство Швеция занимала выгодное международное положение. Оно объяснялось тем, что в преддверии войны обе враждебные коалиции: Франция, с одной стороны, Англия, Голландия и империя — с другой, стремились привлечь Швецию на свою сторону. Естественно, что в Стокгольме попытались использовать это выгодное положение. Но для активной политики в Западной Европе шведам нужны были мирные границы на востоке. Поэтому подтверждение Кардисского договора имело для них весьма актуальное значение.
Напротив, для России подтверждение этого унизительного договора отнюдь не представляло собой приятного мероприятия. В момент, когда Москва уже вела подготовку к войне против Швеции, это и вовсе казалось нежелательным. Однако отказ от подтверждения вечного мира по Кардисскому договору практически означал бы открытое признание враждебных намерений по отношению к Швеции. Такое признание было бы, конечно, слишком неразумным делом. Следовательно, русским приходилось по необходимости участвовать в дипломатической мистификации, чтобы не раскрыть преждевременно своих истинных планов.
Непрошеных гостей (в составе посольства было 150 человек) решили принимать со всей старомосковской пышностью. 13 октября по пути следования послов были построены войска, в Кремле, в Столовой палате, их ждал царь. Правда, старый ритуал нее же упростили: Петр встретил послов не в старинной раззолоченной одежде, а в простом кафтане. Когда шведы произносили приветствие с перечислением веек титулов, Петр нетерпеливым жестом приказал им говорить короче и т. д. Затем состоялись шесть деловых встреч, во время которых возник спор из-за обряда подтверждения договоров. Русские соглашались в соответствии со статьей 27 Кардисского договора на обмен подтверждающими грамотами и на посылку в Стокгольм специального посольства. Однако шведы требовали, чтобы русский царь в их присутствии принес присягу на Евангелии и совершил обряд крестоцелования. Эту претензию русские отклонили. Шведы настаивали, но Головин, Возницын и другие московские дипломаты сумели доказать беспочвенность их притязаний. В целом вся эта дипломатическая комедия прошла благополучно, хотя с русской стороны была высказана жалоба па оскорбительный прием Великого посольства в Риге. Во всяком случае не только Головин, но и сам Петр, так часто и порой не к месту проявлявший все обуревавшие его чувства, держали себя с отменной вежливостью.
Для крайне непосредственной натуры Петра это было немалым испытанием, тем более что одновременно с приемом шведских послов ему пришлось вести переговоры о заключении военного союза против Швеции. Накануне возвращения Петра в Москву сюда прибыл специальный личный представитель саксонского курфюрста и польского короля Августа II генерал Карлович. Он был послан в Россию с целью заключения наступательного союза против Швеции. Предстояли переговоры, имевшие ту же цель, что и недавние переговоры Петра с Данией. Однако приобретение еще одного союзника в будущей войне происходило в обстоятельствах более сложных и многозначительных по сравнению с датско-русским союзом. Что касается Дании, то для нее война со Швецией была неизбежной из-за датско-голштинского конфликта. Терять ей было нечего, зато все же появился шанс приобрести без особых усилий союзника в лице России. Совершенно понятна и русская позиция. Налицо было совпадение интересов и отсутствие каких-либо противоречий между двумя странами. Поэтому переговоры Петра с Гейнсом проходили без всяких экивоков, задних мыслей и двусмысленности.
Новые переговоры с саксонским представителем генералом Карловичем, напротив, отличались именно всеми этими обстоятельствами. Сложности начинались с вопроса о том, с кем, собственно, вступала в союз Россия. Дело в том, что Карлович представлял официально только саксонского курфюрста, который стал недавно польским королем. Однако это не означало, что в союз вступала Польша. Переговоры проводились в тайне от польского посла в Москве, представлявшего Речь Посполитую. Правда, Август 11 рассчитывал впоследствии попытаться присоединить и ее к союзному договору. Во всяком случае пока речь фактически шла о союзе с Саксонией.
Еще сложнее обстояло дело с мотивами, которыми руководствовался Август, предлагая Петру наступательный союз против Швеции. Когда год назад во время свидания с Петром в Раве-Русской польский король обещал ему помочь в войне со шведами, то он руководствовался необходимостью сохранить поддержку русского царя, благодаря которому и приобрел польскую корону. Но теперь этот недалекий монарх имел детальную мотивировку «своей» политики, которую ему разработал международный авантюрист Иоганн Рейнгольд Паткуль. Этот человек всего несколько месяцев назад стал саксонским подданным и полковником на службе у Августа. Паткуль, ливонский дворянин, владелец трех поместий в Ливонии (Лифляндии), еще недавно был капитаном шведской армии. Человек необузданной энергии, незаурядных способностей и пылкого воображения, он вступил в острый конфликт с королевской властью Швеции, возглавив движение ливонских дворян против так называемой «редукции». Это было мероприятие шведского короля Карла XI, решившего ограничить роль дворянской аристократии путем конфискации захваченных дворянами королевских земель. Борьбу в защиту интересов феодалов-эксплуататоров Паткуль изображал в виде патриотической деятельности. Он вел ее столь рьяно, что в конце концов был приговорен шведским королевским судом к смерти. Бегство помогло ему избежать казни, и он скитался по многим странам Европы, занимаясь научной и литературной деятельностью. Но его главной страстью оставалась политика, особенно международная. «Ливонский патриот» ради спасения земельных владений таких же собственников, как и он, затеял передачу Ливонии, входившей в состав владений Швеции, под власть польского короля, воспользовавшись с этой целью надвигавшейся войной России за возвращение своих прибалтийских земель.