Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-2.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 3150

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

В феврале 1700 года Флемминг вернулся к своим войскам и приступил к осуществлению нового плана взятия Риги. Войска двинулись к городу, но сбились с пути. Правда, вскоре удалось за­хватить небольшое укрепление Кобершанц под Ригой. По сравне­нию с намеченными планами — успех ничтожный. Датский посол Гейнс писал своему королю о беседе с Петром 13 апреля, в которой тот открыто порицал поведение Августа. «Царь сказал более,— писал Гейне,— он осуждает польского короля и его меры и спро­сил меня, можно ли одобрить его поведение, когда вместо того, чтобы лично присутствовать при предприятии такой важности, польский король остается I! Саксонии, чтобы развлекаться с дама­ми и предаваться там удовольствиям». Петр выразил затем опа­сение, «как бы этот король не заключил сепаратного мира, и не оставил своих союзников, впутав их в войну». В заключение бесе­ды царь сказал, что «не следовало заключать договоров и поды­мать союзников, не исполняя дела как следует».

Правда, на другой день после этого разговора Петр получил сообщение о взятии саксонцами небольшой крепости Динамюнде, расположенной ниже Риги по Двине у выхода в море. Это счита­лось уже определенным успехом, но до взятия Риги по-прежнему было далеко. Только в конце июня Август II все же оторвался от обычных развлечений и прибыл к своим войскам. Но дело не про­двинулось; войск было слишком мало, к тому же им давно не пла­тили жалования. Не решаясь предпринять штурм Риги, пытались обстреливать ее, но ядра не долетали до города. Старания Августа привлечь к участию в войне Речь Посполитую успеха не имели. Среди шляхты проявлялась готовность воевать не столько за Ри­гу, сколько за Киев. В сентябре Август пригрозил начать бомбар­дировку города, но рижане предложили ему 1,5 миллиона талеров. Король деньги взял и не только отказался от бомбардировки, но вообще снял осаду и отвел свои войска. Таков оказался на деле главный союзник Петра, совсем недавно обещавший взять на себя основную тяжесть войны.

Еще хуже обстояло дело с Данией, которая казалась более на­дежной. Август по крайней мере все же остался союзником, хотя ожидать от него серьезной помощи в войне было трудно. Что ка­сается Дании, то после первых успехов в войне против Голштинии, вынудивших голштинского герцога бежать в Швецию, ее положе­ние внезапно ухудшилось. Карл XII, воспользовавшись поддерж­кой флотов Англии и Голландии, высадился в Дании с 15-тысяч­ным войском. Под угрозой бомбардировки Копенгагена Фредерик IV капитулировал. 8 августа 1700 года в Травендале, вблизи Лю­бека, был подписан договор, по которому Дания обязалась выпла­тить 260 тысяч талеров Голштинии и уважать ее независимость. Дания вышла из антишведской коалиции. Северный союз потерял возможность использовать сильный датский флот, который мог бы соперничать с флотом Швеции. Теперь Швеция могла бросить все свои силы в Восточную Прибалтику. Не оправдалась надежда на изоляцию Швеции, на то, что ее союзники не смогут помочь ей из-за подготовки войны за испанское наследство.


Петр стремился расширить и укрепить распадавшуюся коали­цию путем включения в тройственный Северный союз Бранденбурга. Такая перспектива казалась реальной, поскольку еще в 1697 году, в самом начале Великого посольства, курфюрст Бранденбурга сам настойчиво предлагал Петру заключить наступа­тельный союз против Швеции. Тогда это предложение было пре­ждевременным, ибо Москва еще ориентировалась на войну с Тур­цией, и царь осторожно ограничился личной устной договорен­ностью. Теперь положение изменилось, и договор с Бранденбургом серьезно усилил бы Северный союз. Это понимали короли Дании и Польши и со своей стороны пытались привлечь курфюрста Бранденбурга в антишведскую коалицию. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Курфюрст в письмах к Петру именовал его «другом, братом и союзником», ловко использовал помощь Петра в округлении своих владений, например в приобретении польского города Эльбинга. А его заигрывание с Данией и Польшей дошло до того, что в начале 1700 года он даже заключил с ними оборони­тельные договоры, оставшиеся, впрочем, на бумаге.

Русские, воодушевленные внешними проявлениями дружелю­бия со стороны курфюрста Бранденбурга, заготовили уже два тек­ста союзного договора с Бранденбургом: на русском языке, подпи­санный Петром, и на немецком, который должен был подписать курфюрст. В июне 1700 года с этими документами и с личным собственноручным письмом Петра в Берлин отправился для за­ключения союза князь Ю. Ю. Трубецкой. Он был встречен с ис­ключительной любезностью, курфюрст несколько раз лично прини­мал его и клятвенно заверял в своих самых дружественных чувствах к Петру. Однако русское предложение о заключении союзного договора и об участии в войне против Швеции он катего­рически отклонил. Заверяя в своем неизменном расположении к московскому государю, курфюрст отказывался от заключения наступательного союза, ссылаясь на плачевный пример Дании. В войне с нею Швеция получила военную поддержку Англии и Гол­ландии, а также дипломатическую и финансовую помощь Франции. Если бы Бранденбург тоже выступил против Швеции, то его неиз­бежно постигла бы участь Дании. Вот если царю удастся побудить Англию и Голландию отказаться от поддержки шведов, то он немед­ленно начнет войну против Швеции. Не может же московский друг желать своему бранденбургскому союзнику верной гибели? Поэ­тому курфюрст выражал надежду, что, несмотря на его отказ от военного союза, московский царь сохранит с ним дружбу. В лице бранденбургского курфюрста Петр столкнулся с самым изощрен­ным, коварным партнером и «другом» и потерпел полную неудачу.

Русская дипломатия в данном случае недооценила ряд объек­тивных обстоятельств, таких как противоречия Бранденбурга с Данией и Полыней и особенно неодолимое желание курфюрста получить королевский титул от императора. Готовясь к войне за испанское наследство, в Вене решили удовлетворить это давнее домогательство, и курфюрст Бранденбурга Фридрих III вскоре станет прусским королем Фридрихом I в обмен за участие, правда, ограниченное, его войск в испанской войне на стороне антифран­цузской коалиции.


В дипломатии России заметную роль играет деятельность пер­вого постоянного русского представительства за границей в Гааге, возглавлявшегося А. А. Матвеевым. К сожалению, его главная мис­сия — предотвратить помощь Голландии и Англии Швеции и изо­лировать ее успеха не имела. Она сразу натолкнулась на анало­гичное, но противоположное по смыслу стремление Голландских штатов. Они были против войны на севере из-за интересов своей балтийской торговли и особенно из-за участия Швеции в возмож­ной европейской войне на своей стороне. Поэтому штаты офици­ально просят, чтобы Россия не оказывала помощь Дании, требуют от Петра уговорить Августа II прекратить нападение на Швецию и т. д. Словом, сразу обнаруживается, что в лице Голландии, так же как и Англии, Россия будет иметь не союзников, а противников новых внешнеполитических замыслов Петра. Однако посольство Матвеева все же играет серьезную положительную роль в русской дипломатии. До этого Петр получал информацию о европейских делах в основном от А. Виниуса, черпавшего сведения из иностран­ных газет. Теперь русский посол в Гааге, игравшей в то время роль дипломатической столицы Европы, регулярно информирует Петра о многих вещах, которые нельзя было узнать из газет. Матвеев быстро вошел в жизнь весьма обширного дипломатиче­ского корпуса в голландской столице, установил личные довери­тельные отношения с представителями некоторых стран и часто получал от них ценные сообщения. В это время Петра, как извест­но, интересовали больше всего сведения о переговорах, которые вел Е. И. Украинцев в Константинополе. Благодаря Матвееву Петр узнавал о них быстрее, чем от самого Украинцева. От Мат­веева же была получена информация о двуличном поведении Ав­густа II. Потерпев неудачу под Ригой, он уже не прочь был вый­ти из войны и заключить сепаратный мир со шведами. Матвеев постоянно сообщает о перспективах решения дела с испанским наследством. Так, в феврале 1700 года он писал, что испанский король Карл II, смерти которого ждали со дня на день, «в добром здоровье обретается и ныне развлекается комедиями и всякими утехами». Поскольку война за испанское наследство отвлекла бы внимание и силы европейских держав от Северной войны, сведения А. А. Матвеева имели для Петра самое первостепенное значение. Правда, на протяжении всего 1700 года они были неблагоприятны­ми для замыслов Петра.

Выход Дании из Северного союза, невыполнение Августом II своих союзнических обязательств, отказ Бранденбурга присоеди­ниться к тройственной коалиции, затяжка мирных переговоров Украинцева в Константинополе — все создавало сложную и тяже­лую дипломатическую обстановку полной неизвестности. Тем более знаменательно, что неблагоприятные события нисколько не поколебали целеустремленности Петра в осуществлении намеченных планов, хотя они доставляли ему немало огорчений и разочарова­ний. Интенсивная подготовка войны против Швеции не прекра­щается ни на один день. Принят план войны, определено направле­ние главных ударов. Они будут нацелены на Нарву и Нотебург — шведскую крепость на Неве. Именно в эти два пункта Петр посы­лает с целью разведки офицера Преображенского полка Насилия Корчмина.


Как раз в связи с этим заданием в письме Петра к Ф. А. Голови­ну от 2 марта и раскрывается план предстоящей войны, уже со­зревший в замыслах царя. Корчмин, получивший за границей об­разование военного инженера, должен был осмотреть шведскую крепость Нарву (Ругодив), а затем Орешек (Нотебург). Петр при­казывал провести эту разведку осторожно, чтобы шведы ничего не заподозрили. В Нарву Корчмин должен был ехать для осмотра и покупки шведских корабельных пушек. Что касается Нотебурга, то Петр писал: «... также, если возможно ему (Корчмину. — Авт.) там дело сыскать, чтоб побывал и в Орешке, а если в него нельзя, хотя возле него. А место зело нужное: проток из Ладож­ского озера в море (посмотри на картах)... а детина кажется не глуп и секрет может сохранить. Важно, чтобы Книппер того не ведал, потому что он знает, что Корчмин учен».

Непрерывно идет обучение набранных еще зимой солдат новой регулярной армии. Окажется ли она способной сражаться и по­беждать одну из самых сильных и опытных армий Европы? Но кто мог дать ответ на этот вопрос, имевший решающее значение для судьбы России? Русские люди, естественно, еще не отвыкшие от старомосковских мерок, могли только прислушиваться к мнению иностранцев. Кому, как не им, видевшим и знавшим лучшие армии европейских держав, судить об этом со знанием дела. Тем более любопытно, что, например, датский посол Гейнс в своих донесениях восхищался новой русской армией. «Новые полки чудесны. Они одинаково хороши и на ученье, и на парадах»,— писал он в Ко­пенгаген. Артиллерию Гейнс считал «образцовой», пушки — «луч­шими в мире». Новый саксонский посланник барон Ланген также писал своему курфюрсту о замечательных, по его мнению, войсках Петра. Особенно он хвалил «высокодисциплинированную», «от­борную» пехоту, по своей подготовке не уступавшую немецкой пехоте. Надо полагать, что эти иностранные дипломаты лично Петру давали не менее, если не более, хвалебные отзывы о состоя­нии русской армии. А царь нетерпеливо ожидал вестей из Стамбу­ла и обещал споим союзникам немедленно по заключении мира на­править свои войска на шведов, чтобы выполнить союзнические обязательства. «Я человек,— говорил он,— на слово которого мож­но положиться. Я не буду прибегать к многословию; но мои союз­ники увидят на дело, как я исполню обязательства и сделаю больше того, что я обязан».


ВСТУПЛЕНИЕ РОССИИ В ВОЙНУ


Наступил, наконец, день, которого Петр ждал с таким нетерпением. 8 августа 1700 года прибыли гонцы с извещением о заключении Константинопольского договора2 с Турцией. Событие отметили грандиозным фейервер­ком. Имелись ли основания для торжества? Дипломатический успех был несомненным, хотя договорились не о вечном мире, а о 30-летнем перемирии, да и вообще пришлось отказаться от больших черноморских замыслов. Русская диплома­тия, действуя в очень сложных условиях, добилась согласия Тур­ции на переход Азова и устья Дона к России. Прекращалась выплата Москвой дани крымскому хану. Таким образом, удалось ликвидировать позорный остаток татаро-монгольского ига, что имело не только моральное значение. Дань, достигавшая еже­годно 30 тысяч рублей, складывалась в огромные суммы. К ним сле­довало прибавить еще более серьезный ущерб от ежегодных разбой­ничьих набегов кочевников, от увода десятков и сотен тысяч рус­ских людей в рабство. Константинопольский договор положил этому конец. Но главное — он предоставил Петру свободу действий на севере.


Уже па другой день Россия официально объявляет войну Шве­ции. Любопытна мотивировка исторического шага, содержавшаяся в царском указе и повторявшаяся в дипломатических уведомле­ниях. Нападение на Швецию предпринималось «за многие свейские неправды» и за обиду и оскорбление, нанесенное «самой осо­бе царского величества» в Риге в 1697 году. Указание на пресло­вутое «оскорбление» само по себе носило курьезный характер. Официально царь в Риге не был. «Оскорбление» в виде запрета осмотреть крепостные сооружения Риги было нанесено не царю, а уряднику Петру Михайлову.

Речь не шла о действительных и вполне обоснованных причи­нах войны, например о праве России вернуть свои исконные прибалтийские земли. Акт объявления войны явно составили в стиле старомосковской дипломатии. В допетровскую эпоху считалось правомерным внешнюю политику России отождествлять с личными чувствами и желаниями царя, а не с государственными инте­ресами страны. Это был очевидный пережиток старины, не отвечавший духу нового времени, сущности самой петровской политики. Не зря со временем обнаружилась необходимость серьезного обос­нования тяжелой войны и последовало указание царя П. П. Шафирову подготовить «Рассуждение, какие законные причины е. в. Петр Великий к начатию войны против короля Карла XII Шведского в 1700 году имел...»

Уже 22 августа русские войска выступили в поход на Нарву, в то время сильную шведскую крепость, прикрывавшую с востока владения Швеции в Восточной Прибалтике. В октябре началась осада Нарвы, окончившаяся 19 ноября тяжкой неудачей для Рос­сии. Не вдаваясь в чисто военно-техническую сторону этой зло­счастной страницы петровского царствования, остановимся только на самом существенном в нарвском разгроме, оказавшем длитель­ное и неблагоприятное воздействие на международное положение России, на ее внешнюю политику и дипломатию. Ведь почти десять лет Европа будет смотреть на Россию лишь сквозь призму пре­вратно истолкованного опыта Нарвы.

Сохранившиеся документы, письма, воспоминания и другие исторические свидетельства далеких событий позволяют получить представление об обстоятельствах нарвского поражения. Нарва выглядит как хаотическое нагромождение несчастных случайно­стей, неподготовленности, растерянности и трусости, равнодушия к делу или даже предательства иностранцев, а также загадочных, непонятных действий самого Петра. Наличие крайне противоречи­вых данных дает видимость основания для самых противополож­ных суждений, выводов и оценок. Нередко историки ограничива­ются простым описанием, изложением более или менее известных событий без всяких оценок и выводов, благо последующая история петровского царствования, его блистательные достижения легко заслоняют нарвскую катастрофу.