ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2970
Скачиваний: 1
Кстати, кроме этих соображений, принималось во внимание и то обстоятельство, что о русско-французских переговорах прекрасно знали в Лондоне, Гааге и Вене. Русские давали понять «друзьям» в этих столицах, что на них свет клином отнюдь не сошелся. Во всяком случае русские дипломаты, как ни трудно им было тогда, по крайней мере знали, чего они хотят.
Среди различных сил, действия которых способствовали объявлению Турцией войны России, наряду с дипломатией Австрии, Англии, Франции фигурирует и Польша. Правда, это понятие часто используется для обозначения разных вещей. Его относят и к польскому королю Августу II, и к другому королю — ставленнику Швеции Станиславу Лещинскому, и, наконец, к Речи Посполитой. Разрыв отношений и объявление войны Турцией 20 ноября 1710 года были сделаны не только против России, но и против Польши в лице Августа II. Что касается Станислава Лещинского, то Понятовский, игравший огромную роль в принятии решения о войне, выступал его официальным резидентом при Карле XII. Кроме того, в Бендеры к шведскому королю прибыл с крупным отрядом войск польский вельможа Иосиф Потоцкий, виднейший представитель сторонников С. Лещинского. Именно он передал в Стамбул предложение Карла XII султану сделать Польшу подвластной туркам территорией, выплачивающей Турции ежегодную дань в четыре миллиона дукатов, передать ей несколько пограничных польских районов и крепость Каменец-Подольский. Таким образом, Станислав Лещинский, которого шведы именовали «национальным королем», намеревался сделать Польшу вассалом не только шведского короля, но и турецкого султана.
Карл XII и турецкие власти планировали использовать польскую территорию в качестве главного театра предстоящих военных действий. Объявляя войну России, османское правительство требовало от нее вывести из Польши русские войска, находившиеся там по соглашению с Речью Посполитой. Естественно, что в Польше по-разному реагировали на эти события. Сторонники Станислава Лещинского, опустившие головы после его бегства в Померанию вместе с шведами, вновь воспрянули духом и начали выступать более активно. Что касается Августа II и Речи Посполитой, то о войне с Турцией они думали меньше всего. Правда, вопрос об этом возник на переговорах Петра с Августом II в мае 1711 года в Ярославе. Там в основном решалась проблема совместных действий против шведов в Померании. Однако в связи с тем, что Турция готовилась внести войну на польские земли, Август II обещал отряд войск для совместных действий с русскими против турок. Это обещание он не выполнил. Более того, когда в феврале 1711 года в Москву явился посол Августа и Речи Посполитой Волович, России предъявили целую серию требований, которые в условиях войны с Турцией были по меньшей мере неуместными и несвоевременными. Волович потребовал передать Польше недавно взятую русскими войсками у шведов Ригу и всю Лифляндию. Поскольку война продолжалась, а польская армия как реальная сила существовала лишь на словах, такая передача была бы совершенной нелепостью, равносильной приглашению туда шведов. Волович требовал также передать крепость Эльбинг, что также открывало бы путь шведам из Померании в Польшу. Вызывающий характер носило требование передать Польше южноукраинские крепости, находившиеся в непосредственной близости от районов, где вот-вот должны были начаться бои между русскими и турецкими войсками. Столь же неуместны были и просьбы провести срочную работу по точному установлению границы на Днепре. Все это в условиях резкого усложнения обстановки, когда России предстояла война на два фронта, свидетельствовало о полном отсутствии стремления выполнять свои союзнические обязательства по существовавшим и недавно подтвержденном договорам. Особое значение имело требование о выводе русских войск из Польши, которое буквально совпадало с аналогичным требованием Карла XII и османского правительства. Выполнение этого требования было бы равнозначно добровольной уступке территории неприятелю. Поведение посла показало, как писал С. М. Соловьев, что Москве нельзя было ждать ничего доброго.
Итак, надвигавшаяся война заставала Россию в состоянии изоляции. Даже союзная Польша внушала не надежды, а только опасения. Что касается Дании, другого союзника, то речь тогда могла идти не о помощи, а хотя бы о том, чтобы она не заключала сепаратного мира с Швецией. Словом, не было ни одного государств, на поддержку которого можно было бы рассчитывать. И тем не менее русская дипломатия не бездействует. В начале января Петр направляет новую грамоту султану с предложением о примирении. Ее постигла та же участь, что и несколько предыдущих посланий: ответа не последовало. Послу в Лондоне поручается просить английского посредничества в заключении мира с Турцией и Швецией. Такое же задание дается Матвееву в Гааге. В мае Франция предлагает посредничество в переговорах с Швецией. В ответ Петр просит осуществить его лучше с Турцией. Учитывая роль Франции в разжигании войны, это уже выглядит как злая шутка. Петр даже отправляет по этому поводу письмо Людовику XIV.
Все это было совершенно бесполезной, но применявшейся всегда, вплоть до наших времен, рутинной дипломатической активностью, не дававшей никаких реальных плодов, кроме сохранения обычных дипломатических каналов. Эту неотъемлемую часть деятельности европейской дипломатии Россия освоила легко и быстро, благо она не требовала дополнительных усилий.
Но и в этот период тревожного ожидания неотвратимо надвигавшегося военного столкновения оставалась одна сфера неофициальных дипломатических контактов, имевших далеко не формальное значение. Это — крайне активные и жизненно важные тогда связи России с угнетенными православными и славянскими народами, находившимися под властью Турции, а частично и Австрии. Естественно, они осуществлялись не в формах обычной дипломатии, а в виде тайных сношений через самых разных, часто случайных, посредников. Это было очень сложно, рискованно и ненадежно. Тем не менее именно здесь заключалась действительно серьезная дипломатическая работа, от которой зависело очень многое, если не все.
Война с Турцией с целью освобождения балканских народов от османского гнета совершенно не входила в расчеты Петра. Постоянной целью русской дипломатии было сохранение мира с Турцией. Напротив, национальные руководители этих народов, светские и духовные, мечтали о такой войне. Русская победа над шведами под Полтавой вызвала среди них нетерпеливые надежды на освобождение от мусульманского гнета, который по существу и по масштабам ограбления не отличался от монгольского ига, к тому времени еще не забытого в России. Представители православных народов Балкан буквально осаждают Москву просьбами о помощи, играя на сентиментальных побуждениях русских, стремившихся помочь порабощенным народам, издавна связанным с Россией религиозно-этнической общностью. Горя страстным желанием освободиться от турок, они представляют задачу русских в идеализированном виде, невероятно преувеличивая размеры освободительного движения и преуменьшая трудности, которые ожидали русскую армию. Рисовалась фантастическая картина, на которой предстоящие события изображались так, что простого появления русских войск будет достаточно, чтобы турецкое господство было мгновенно сметено всеобщим восстанием измученных рабством сербов, черногорцев, болгар, валахов и молдаван...
Вот какой заманчивый план изложил Петр, основываясь на многочисленных внушениях представителей подвластных туркам народов, в письме к Шереметеву в апреле 1711 года: «Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турка, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть войска его разбежится, а, может быть, и бунт поднимут».
Особенно конкретные надежды возлагались на Дунайские княжества, находившиеся под господством османов. Географическое положение этих княжеств как бы открывало путь на Балканы. В конце 1709 года господарь Валахии Бранкован направил в Петербург своих представителей, с которыми был подписан договор. В случае войны с Турцией Бранкован обязался перейти на сторону России, организовать восстание сербов и болгар, предоставить в распоряжение России вспомогательный корпус в 30 тысяч человек, обеспечить русскую армию продовольствием. В будущем Валахия должна была стать независимым княжеством под русским протекторатом.
В апреле 1711 года заключили секретный договор с господарем Молдавии Дмитрием Кантемиром. Согласно договору, Молдавия, освобожденная от власти Турции, станет в новых расширенных границах наследственным княжеством Кантемира под протекторатом России. К основному договору прилагался второй, дополнительный, на случай неудачи в войне с Турцией. Кантемир должен будет получить в России владения, равные по своей ценности тем, которые он имеет в Молдавии. Кантемир также обещал войска и провиант для русской армии.
Соглашения заключили с представителями сербов и черногорцев. Они действительно подняли восстание против турок и австрийцев, в котором, по их сведениям, участвовало около 30 тысяч человек. Сербы обещали Петру вспомогательные войска в 20 тысяч, помощь продовольствием и предоставлением разведывательных данных о действиях турок.
Нее это сулило заманчивые перспективы. Победа казалась легко достижимой благодаря поддержке Молдавии, Валахии, сербов, черногорцев, болгар и других угнетаемых турками народов. Именно поэтому Петр решил осуществить наступательную стратегию. Предполагалось вторгнуться на территорию Турции. Здесь русская армия получит помощь местного православного населения и обильные запасы продовольствия, обещанные его представителями. После недавнего уничтожения прославленной шведской армии, когда у Петра не было никаких союзников, разгром нерегулярного, плохо организованного турецкого войска представлялся легким. Полтава не могла не внушить Петру уверенности в своих силах и возможностях. Естественно, что он считает теперь излишней такую же тщательную подготовку, как в войне против шведского нашествия. Петр явно утрачивает свою предполтавскую осторожность и предусмотрительность. Раньше исходным пунктом всех замыслов Петра служила убежденность, что успешно воевать на два фронта Россия не в состоянии. Сейчас же на каждом из фронтов — северном и южном — русские армии не ограничиваются обороной: они наступают! Многие историки, особенно зарубежные, считают, что действия Петра в прутском походе очень напоминают стратегию и тактику Карла XII во время его вторжения в Россию. Отмечают и другие ошибки Петра. Французский историк Жорж Удар пишет: «Теперь Петр имеет перед собой двух врагов. Это явилось результатом целой серии его ошибок. Прежде всего он совершил непоправимую ошибку, позволив Карлу XII бежать из-под Полтавы. Затем он имел несчастье, вместо того чтобы сконцентрировать все усилия на заключении мира с Швецией, ввязаться в хаос сложных дипломатических интриг, которые требовали тонкого политического чутья, изощренной дипломатии и финансовых средств, которых ему не хватало».
В России не хотели этой войны и, естественно, не готовились к ней. Армия была разбросана на огромных пространствах завоеванной Прибалтики, в многочисленных взятых крепостях. Отозвать войска с севера было нельзя хотя бы потому, что англо-голландская дипломатия могла воспользоваться этим для раскола и ликвидации Северного союза.
Многие документы свидетельствуют, что весна 1711 года была тяжелой для Петра. Как назло, он переносит серьезную болезнь. Перед отправлением в прутский поход царь приводит в порядок свои личные дела. В феврале он оформляет законным церковным браком свои давние супружеские отношения с Екатериной, от которой он уже имел детей. Отвечая на поздравление, он пишет А. Д. Меншикову о причинах этого брака: «Еже я учинить принужен для безвестного сего пути, дабы ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житие иметь». По пути в действующую армию он пишет тому же Меншикову в связи со смертью грузинского царевича имеретинского, умершего в шведском плену: «Зело соболезную о смерти толь изрядного принца, но невозратимое уже лучше оставлять, нежели вспоминать; к тому имеем и мы надлежащий безвестный и токмо единому богу сведомый путь».
Итак, прутский поход именуется Петром заранее безвестным путем, исход которого ведом одному богу! Нет, Петр не походил на преступно легкомысленного шведского короля, и его жестоко терзает ощущаемая им опасность. Между тем 30 июня 1711 года русские войска вступают в Молдавию. Молдавский господарь Кантемир, выполняя свое обещание, переходит на сторону русских. Однако валахский господарь Бранкован решил остаться на стороне Турции. Но войска движутся вперед, и начинают оправдываться самые худшие опасения. Стоит жестокая жара, саранча уничтожила траву. Нет не только провианта и корма, не хватает даже воды. Все щедрые обещания насчет провианта, не говоря уже о людях, оказались нарушенными. Срываются и намеченные планы. Не удалось раньше турок выйти к Дунаю. 27 июня в войсках празднуется годовщина Полтавы. Но как не похоже положение русской армии на былой полтавский триумф! Военный совет обсуждает вопрос: повернуть назад из-за отсутствия провианта или идти вперед? Мнения разделяются. Петр решает продолжать поход. С. М. Соловьев пишет, что, «возбудив надежды христианского народонаселения, обмануть эти надежды, остановившись на Днестре, было очень тяжело для Петра».
Перейдя Днестр, русские войска вскоре вышли к Пруту. Очень важно было не дать туркам переправиться через него. Эту задачу поручили отряду под командованием генерала Януса фон Эберштедта. Он увидел, как турецкие войска начали переправу, но не выполнил приказа и отступил к главным силам армии. Подобного рода услуги (неприятелю) наемные иностранные офицеры и генералы оказывали довольно часто. Что касается Януса, пропустившего врага, то он будет за это уволен из русской армии. Петр специально отметил этот случай в «Журнале или Поденной записке»: «Конечно б мог оной Янус их задержать, ежели б сделал так, как доброму человеку надлежит».
Надо полагать, что «добрых людей» среди иностранцев было не так уж много, ибо еще до возвращения войск из злосчастного прутского похода, в Подолии, фельдмаршал Шереметев вызвал к своей палатке большую группу иноземных генералов и офицеров и объявил им повеление государя уволить тех из них, «которые были ему тягостны». Таковых оказалось: генералов — 15, полковников — 14, подполковников — 22, капитанов — 150. Но даже тех иностранцев, которые честно исполняли свой долг, использовать было нелегко. Вот как бригадир Моро де Бразе описывает процедуру отдачи генералу Янусу приказа (того самого, который генерал не стал выполнять): «Государь отдал генералу свои повеления, и как ни он, ни я по-русски не разумели, то его величество повелел их объяснить на французском и немецком языке и вручил нам тот же приказ, написанный по-русски с латинским переводом на обороте». Трудно было руководить войсками в боевой обстановке, если требовалась столь сложная процедура. В данном случае переводчики нашлись. Но легко представить, как обстояло дело с взаимоотношениями между иностранными офицерами и русскими солдатами, которые совершенно не понимали друг друга.
Вернемся, однако, к русским войскам, стоявшим на берегу Прута. 9 июля они были полностью окружены турками. Их было 135 тысяч человек, русских — 38 тысяч. Бой начался атакой янычар и продолжался три часа. Русские потеряли убитыми 4800 человек, турки — 8900.
С чисто военной точки зрения положение русской армии было не так уж плохо. Когда на другой день турецкое командование приказало возобновить атаку, то даже ударные части — янычары — отказались идти в бой. Английский посол Саттон писал из Стамбула в своем донесении: «Здравомыслящие люди, очевидцы этого сражения, говорили, что, если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты».
Но турки не знали положения дел в русском лагере, где люди и лошади уже много дней обходились без пищи и воды. Всего в прутском походе армия Петра потеряла 27285 человек, из которых в бою пало 4800. Остальные умерли от голода, жажды, болезней. Армия выступила в поход, имея провианта всего на восемь дней. Обещанные молдаванами, валахами огромные запасы продовольствия оказались мифом. Страшная жара, саранча довершили дело. Армия утратила нормальную боеспособность.
С. М. Соловьев пишет о состоянии и самочувствии самого Петра в эти тяжелые дни и часы: «Как освободиться от упреков, зачем небольшое войско заведено так далеко в чужую страну без обеспечения насчет продовольствия, по слухам, что народонаселение примет русских как освободителей? Зачем повторена была ошибка Карла XII, который с такими же надеждами на казаков вошел в Малороссию? И все это бесславие после «преславной виктории»! Петр привык уже писать письма к своим с известиями о победах; а теперь о чем он должен известить их?»