ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2972
Скачиваний: 1
Однако Балтаджи заявил Шафирову, что он сможет выслать Карла лишь после того, как русские выполнят главное для турок условие договора — возвратят Азов, разрушат Таганрог и Каменный Затон. Возник конфликт из-за очередности выполнения сторонами условий прутского договора. В самом договоре об этой очередности вообще ничего не говорилось. Петр же, зная крайнюю непоследовательность султанского правительства и его полное пренебрежение к международному праву, решил Азова не отдавать, пока Карла не вышлют из Турции. Почему царь придавал такое, на первый взгляд непонятное, значение выдворению короля? Это не было вопросом престижа, а проявлением глубокой предусмотрительности Петра, которого прутская история научила осторожности. В августе 1711 года он писал Апраксину: «Азова не отдавайте и Таганрога не разоряйте, пока я отпишу, ибо турки ныне хотят... учинить, дабы в Польше король шведский паки возмутил и остался в войне с нами, а они в покое безопасном. Мы так рассуждаем сие, для того войск наших из Польши не выведем по договору, пока подлинно приедет король шведский к себе».
Действительно, стоило ли идти на утрату всех плодов 16-летних усилий по строительству воронежского флота, взятию Азова, созданию новых крепостей и многого другого, не будучи уверенным в том, что не возникнет новой опасности со стороны Турции или Польши? Если бы шведский король вернулся на родину, то ему труднее было бы уклоняться от заключения справедливого мира. Правительство в Стокгольме, народ Швеции давно уже хотели покончить с войной, истощившей страну. В год битвы под Полтавой в Швеции был сильный неурожай. Осенью того же года Дания вступила в войну против нее, что вызвало новые тяготы. В 1710 году началась эпидемия чумы. В Стокгольме осталась только треть прежнего населения. Налоги стали брать вперед, цены с начала войны выросли в три раза. Все новые рекрутские наборы вызывали протесты. Поэтому в 1710—1712 годах появились не одна, а две шведские политики: одну, вытекавшую из реального положения Швеции, пытались проводить в Стокгольме, другую — в Бендерах, где Карл XII, оторванный от своей страны, уязвленный разгромом под Полтавой, опутанный огромными долгами, которые он вынужден был делать, ибо из Стокгольма не присылали ни гроша, оказался под воздействием своих кредиторов: англичан, голландцев, турок и особенно французов. Озабоченный своей пресловутой «славой», он очень смутно понимал, что является лишь пешкой в дипломатических комбинациях общеевропейского масштаба. Если бы он вернулся в Стокгольм, то там быстро бы протрезвел, а Швеция вместо двух получила бы одну настоящую политику и тогда с ней можно было бы серьезно говорить о заключении мира.
Однако, как ни важно было добиться выдворения Карла из Турции, русские понимали, что доводить дело снова до крайне опасной для России войны на два фронта нельзя. Поэтому находившийся заложником в Стамбуле Шафиров дал везиру «обязательное письмо» передать туркам Азов в течение двух месяцев.
8 ответ он получил от Калтаджи «обнадеживающее письмо», по которому везир обещал сразу после возвращения Азова и разрушения крепостей немедленно выслать Карла. Шафиров провел этот обмен обязательствами на свой страх и риск, ибо связаться с Москвой было невозможно. Петр сначала рассердился на это своеволие, но понял, что другого выхода нет. И он сам приказывает разорить и передать туркам Каменный Затон на Днепре и крепость Богородицкую на реке Самаре. Таганрог ведено было разорить, Азов тоже подготовить к передаче туркам, но, показав им разрушения, с передачей подождать до решения дела с Карлом. Так и сделали: когда после истечения обусловленных двух месяцев турецкие войска подошли к Азову, им его показали, но не отдали. В Стамбуле это вызвало негодование, и все антирусские силы удвоили свою активность. Мир оказался на волоске. Чтобы не провоцировать султана на отказ от прутского договора, в ноябре 1711 года Петр приказывает: Азов отдать, разоренный Таганрог тоже, а из Польши вывести основные силы русских войск.
Но было уже поздно. В Стамбуле события зашли столь далеко, что Россия оказалась перед лицом нового опаснейшего кризиса в русско-турецких отношениях. Там творилось нечто до того запутанное, что ясно было лишь одно: дела опасно склоняются не в пользу России. Крайне пошатнулось положение великого везира Балтаджи, склонного к миру, с которым русские могли найти общий язык. Сложная дворцовая интрига совсем опутала его. Все самые влиятельные сановники, крымский хан, не говоря уже о Карле и его агентах, и, конечно, о французском после, сумели внушить султану, что везир не только упустил на Пруте русского царя, но и готовит заговор против султана. 9 ноября Балтаджи Мехмед-паша был смещен со своего поста и сослан. Новый везир Юсуф-паша, командир янычаров на Пруте, высказался за мир, но 27 ноября пришло сообщение из Азова, что русские отказываются отдать крепость...
9 декабря Османская империя объявила России войну, и весной султан обещал сам возглавить новый поход на север. Прутский договор был денонсирован. Двух ближайших помощников Балтаджи казнили, а его самого вскоре удавили...
Русским представителям — Шафирову и Шереметеву предъявили проект нового договора, который удовлетворил бы Турцию. Жестко и категорически в нем предписывалось: русские войска должны уйти из Полыни и никогда в нее не возвращаться; Россия немедленно отдает Азов и все свои разрушенные новые южные крепости; она не должна предъявлять никаких претензий относительно шведского короля. Но все это служило прелюдией к главному — Россия уступает Турции всю Украину! Оказывается, она принадлежит жалким бандам казацких сторонников Мазепы, вместе с Карлом XII укрывшихся в Турции под покровительством повелителя правоверных!
В различных описаниях этих событий русскими, европейскими, турецкими историками, в публикациях бесчисленных документов возникает пестрая, хаотическая картина невероятно запутанных событий, кульминационным пунктом которых явился неслыханно наглый ультиматум об Украине. Чье же болезненное воображение породило этот замысел? Неужели это придумал великий «Гази» — победитель, тень аллаха, султан Ахмед III? Или живой Александр Македонский, недобитый шведский завоеватель? Или польский генерал Понятовский, переодевавшийся в Стамбуле в турецкую одежду, чтобы очаровать своих мусульманских хозяев? Все нити вели к маркизу Дезальеру, представлявшему «короля-солнце», «продолжателя Карла Великого», ослепленного своим величием Людовика XIV!
Алчному, жестокому, но весьма неумному Ахмеду III внушили, что ему ничего не стоит возродить былое могущество Османской империи, взять реванш за Карловицкий мир, сокрушив Россию, подчинив Польшу, а потом и Австрию. Украина будет поделена между султаном и Станиславом Лещинским, этой французско-шведской марионеткой.
На такой основе польский «король», Карл XII и Ахмед III возродят «восточный барьер» Ришелье, который с запада поддержит Франция. Ведь уже начались переговоры о прекращении войны за испанское наследство. Франция вот-вот освободится от бремени войны и вместе с тремя восточными союзниками составит коалицию, каждый из участников которой получит вожделенную добычу. Швеция вернет себе прибалтийские владения, Турция захватит юг России, вернет земли, уступленные Австрии, и возобновит прерванный в 1683 году марш на Вену; Польша расширится за счет Украины, вернет «исконно польский» Киев, а Франция, опираясь на этих союзников, сокрушит австрийских Габсбургов. Грандиозный замысел в перспективе обещает Франции получить возможность нанести удар морским державам, особенно Англии. Таким образом, за султанскими притязаниями на Украину стоял Людовик XIV, у которого еще хватало золота на содержание шведского короля и на подкуп верных слуг султана.
Неужели в Стамбуле всерьез верили, что удастся завоевать Украину, то есть осуществить то, что привело к гибели шведскую армию под Полтавой? Неужели там принимали всерьез уцелевших сообщников Мазепы, уверявших, что народ Украины восстанет против московитов и встретит турок, как своих освободителей?
Видимо, верили в это только в Версале, а в Стамбуле лишь бряцали оружием за французские деньги. Здесь-то знали, как украинский народ «поддержал» Мазепу. Но 27 января 1712 года снова торжественно объявляется война России, рассылаются повторные указы о сборе войск. Однако практически настоящих военных приготовлений не происходит. Волос того, в переговорах с Шафировым уже не выдвигается требование передачи Турции всей Украины. Турецкие представители просят русских дипломатов, «дабы они хотя что малое уступили еще по той или сей стороне Днепра для увеселения султана». Постепенно обнаруживается, что только крымский хан остается убежденным сторонником войны совместно с шведами. Затем становится известно, что в Бендерах произошла ссора Девлет-Гирея с Карлом XII. А в конце марта на заседании Дивана зачитывают письма хана, в которых он тоже выступает за мир. Диван принимает постановление, что «противно закону их ту войну начать и не надлежит ни султану, ни везиру в воинский поход идти».
В конце марта возобновляются переговоры о заключении мира. При этом посредниками выступают, по приглашению турок, английский посол Саттон и посол Голландии Кольер. Возникает множество спорных вопросов о Польше, о передаче крепостей. Но об Украине турецкие представители словно забыли. Никаких фантастических претензий больше не выдвигается. Наконец, 5 апреля 1712 года новый мирный договор был подписан. Самое поразительное при этом, что дипломаты Англии и Голландии не только отказались от обычного для них противодействия русским интересам, но и активно защищали их. Шафиров доносил Петру: «Если б не английский и голландский послы, то нам нельзя было бы иметь ни с кем корреспонденции и к вашему величеству писать, потому что никого ни к нам, ни от нас не пускали, и конечно б тогда война была начата и нас посадили бы, по последней мере, в жестокую тюрьму; английский посол, человек искусный и умный, день и ночь трудился, и письмами и словами склонял турок к сохранению мира, резко говорил им, за что они на него сердились и лаяли; и природному вашего величества рабу больше нельзя было делать; при окончании дела своею рукою писал трактат на итальянском языке начерно и вымышлял всяким образом, как бы его сложить в такой силе, чтоб не был противен интересу вашего величества; голландский посол ездил несколько раз инкогнито к визирю, уговаривал его наедине и склонял к нашей пользе, потому что сам умеет говорить по-турецки. И хотя мы им учинили обещанное награждение, однако нужно было бы прислать и кавалерии с нарочитыми алмазами, также по доброму меху соболью». Дипломаты, естественно, получили и соболей, и денег немало: посол Англии — 6000 червонных, а Голландии — 4000. Конечно, деньги в тогдашней дипломатии были фактором серьезным. Однако суть дела состояла не в деньгах, а в том, что в Лондоне и в Гааге отлично понимали, что все дипломатические демонстрации и маневры турок инспирируются Францией — их главным врагом. И не ради любви к России трудились послы Англии и Голландии, а чтобы помочь провалить далеко идущие замыслы Версаля. Только этим и объяснялся редчайший случай искреннего сотрудничества послов Англии и Голландии с русской дипломатией.
Уже 20 мая 1712 года была отправлена царская грамота великому везиру Юсуф-паше, в которой Петр сообщал, что мирный договор он «изволяет принять и содержать». Договор был, таким образом, ратифицирован, хотя по сравнению с прутским договором его условия оказались более тяжелыми для России. Особенно двусмысленно сформулировали статью о выводе в течение трех месяцев русских войск из Полыни и об условиях, когда они могут быть введены туда обратно в случае враждебных действий там шведского короля. Ясно, что русским войскам невозможно вести войну против Швеции в Европе, не проходя через польскую территорию. А ведь только ради завершения этой войны Россия и шла на жертвы по новому договору. Словом, заключенный договор содержал в себе зародыши неизбежных осложнений и конфликтов. С этим приходилось мириться ради главного — обеспечения мира на южных границах России. Собственно, в петровской дипломатии, как в любой другой, не было и быть не могло договоров, дающих только выгоды и преимущества. Подобные договоры вообще существуют лишь в воображении тех историков, которые не видят в дипломатии Петра ничего, кроме непрерывных дипломатических успехов. За успехи всегда надо платить, и весь вопрос в том, чтобы цена оказалась не слишком высокой. В данном случае она была высока, хотя договор давал и разные преимущества. Например, турки выпустили, наконец, из тюрьмы русского посла, тайного советника П. А. Толстого. Его письмо канцлеру Г. И. Головкину по этому случаю служит хорошей иллюстрацией того, к чему приводила дипломатическая деятельность на посту посла в Турции. «Ныне, возымев время,— пишет Толстой,— дерзновенно доношу мое страдание и разорение: когда турки посадили меня в заточение, тогда дом мой конечно разграбили, и вещи все растощили, малое нечто ко мне прислали в тюрьму, и то все перепорченное, а меня приведши в Семибашенную фортецию, посадили прежде под башню в глубокую земляную темницу, зело мрачную и смрадную, из которой последним, что имел, избавился, и был заключен в одной малой избе семнадцать месяцев, из того числа лежал болен от нестерпимого страдания семь месяцев, и не мог упросить, чтоб хотя единожды прислали ко мне доктора посмотреть меня, но без всякого призрения был оставлен, и что имел и последнее все иждивил, покупая тайно лекарства чрез многие руки; к тому же на всяк день угрожали мучением и пытками...»
Нет никаких оснований удивляться жестокому обращению турок с дипломатами или объяснять это культурной отсталостью, варварством Турции. В христианской Швеции происходило то же самое. Русский посланник князь Хилков так и умер там в тюрьме, условия которой были не лучше, чем в турецкой. Любая форма общения с иностранцами, будь то война или дипломатические переговоры, осуществлялась на одном и том же нравственном уровне звериной вражды и ненависти. Если же Стамбул прибегал к мирным формам такого общения, то есть к дипломатии, то это служило лишь выражением слабости. Никаких иных побуждений здесь быть не могло.
Требуя вывода русских войск из Полыни, султан хотел обеспечить максимально благоприятные условия для Карла XII, Станислава Лещинского и его сторонников для возвращения в Польшу шведской армии. Он верил в данное Карлом еще до войны с Россией на Пруте обещание отдать султану Польшу в качестве вассального государства, выплачивающего огромную дань Турции. Турки хотели помочь шведам и их сторонникам в Польше захватить ее с тем, чтобы потом она стала турецким протекторатом. Эти притязания могли иметь успех, если бы султан и Карл располагали достаточными силами. Но их не существовало. Была только возможность создавать для России осложнения и трудности. Петр вынужден был мириться с ними как с неизбежным злом. Другой целесообразной политики не имелось, и ее неприятные последствия приходилось терпеть. Устранить их могла только сила, то есть, например, разгром турецкой армии. Но в условиях продолжения Северной войны такой возможности не было. Поэтому и поддерживали те странные отношения с Турцией, которые представляли нечто среднее между миром и войной. Заключая второй мирный договор с Турцией, Петр знал, что неизбежно предстоят новые передряги в отношениях с Османской империей. Уменьшать по мере сил эти неизбежные трения — вот в чем состояла задача. Поэтому к июню 1712 года все русские войска действительно пришлось увести из Польши. Исключением была крепость Эльбинг, которую необходимо было держать в своих руках, поскольку она стояла на линии минимально необходимых коммуникаций с русскими войсками в Померании.
Однако Карл портил султану всю его игру вокруг вопроса о русских войсках в Польше. Он послал туда большой отряд верных ему поляков под командой Грудзинского. Из-за этого обостряются отношения между султаном и шведским королем. Султан поручает объявить Карлу, чтобы «он более на него не надеялся, но ехал бы от его области, ибо народ весь его более не хочет видеть в своем государстве и он за него стоять не будет».
Туркам давно уже стало обременительным содержание требовательного, но бесполезного гостя. Султан урезывает суммы на его расходы. Карл под огромные проценты делает займы у французских и английских купцов. В конце концов он целиком переходит на иждивение Франции. 1 сентября 1712 года в Тендерах заключается французско-шведский договор. Франция обязуется склонить Турцию к войне против России, поддерживать возвращение польской короны Станиславу Лещинскому. Он в спою очередь вернет Турции земли, отошедшие от нее по Карловицкому миру. Л за это Турция принудит царя московского вернуть Польше Киев и другие земли на правом берегу Днепра. Карл XII и маркиз Дезальер смело делят чужие земли, однако претендуют на полное невмешательство России в дела Полыни и Украины. Л Карл XII обязуется, если война за испанское наследство будет продолжаться еще больше года, вступить в эту войну на стороне Франции и напасть на земли империи. Франция предоставляет Карлу и Станиславу миллион ливров и впредь будет выплачивать ежегодные субсидии шведскому королю. Таким образом, начинается конкретная реализация (правда, пока на бумаге) того «великого замысла», о котором уже шла речь. Но всем этом проявились судорожные попытки Людовика XIV уйти от поражения в войне за испанское наследство.