ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2924
Скачиваний: 1
Влекомый ненасытной любознательностью, Петр именно с ним забрел однажды в Измайлове в амбар, где среди всякого старья обнаружил лодку невиданной конструкции. Тиммерман объяснил, что это английский бот, который может ходить под парусом даже против ветра, что поразило и заинтересовало юного царя. Говорили, что бот был когда-то подарен Ивану Грозному английской королевой Елизаветой I. Но, видимо, вернее, что он был сделан голландскими плотниками, когда царь Алексей Михайлович строил корабли в селе Дединово на Оке. Был достроен всего один корабль под названием «Орел», но и он сгорел во время разинского восстания.
Найденный в Измайлове ботик починили. Но на Яузе развернуться ему было негде: слишком мала речка. Поиски свободной воды привели Петра к открытию в те времена очень красивого Переславского озера в 120 верстах от Москвы, куда он пробрался, отпросившись у матери в Троицкий монастырь якобы на богомолье. На этом озере Петр и начал «молиться» с топором в руках, затеяв построить целую флотилию...
Вот такими делами занимался Петр Алексеевич, когда ему предстояла новая жестокая схватка за родительский престол. А «самодержица всея Руси», как уже именовала себя Софья, кипела яростью от мысли, что власть вот-вот ускользнет от нее. Еще 27 июля, выходя из храма, она спрашивала стрельцов: «Годны ли мы вам?» Но те молчали, ибо помнили, как «отблагодарила» их Софья за их кровавые подвиги в 1682 году. Они были сыты по горло тяжкими и напрасными испытаниями двух крымских походов Голицына. Сам же «сберегатель» тоже дрожал за свою судьбу, но, будучи осторожным, отделывался время от времени туманными словами, что-де хорошо бы «прибрать» царицу Наталью и ее слишком бойкого сынка. Зато пылал жаждой действия и крови начальник стрельцов Федор Шакловитый. Он уговаривал стрельцов убить Петра, восстать за власть Софьи. Но те молча, а то и прямо вслух уклонялись.
Главное испытание сил началось в ночь с 7 на 8 августа. Состряпали подметное письмо, будто «потешные» придут побить Софью, царя Ивана и их ближних людей. Кремль занял отряд стрельцов, заперли все ворота. На Лубянке собрали второй отряд в 300 человек. Для чего их поставили под ружье, никто толком не знал. Но двое из тех, что предпочитали Петра, ночью помчались в Преображенское и, разбудив, предупредили царя. А тот в одной рубашке вскочил на коня и поскакал, одевшись уже в пути, к Троице, куда и явился на взмыленной лошади утром 8 августа. В этот же день в Троицу прибыли в полном боевом порядке преображенцы и семеновцы, а также верный Петру стрелецкий полк Сухарева. Приехала в монастырь и царица Наталья Кирилловна.
Троице-Сергиев монастырь не только неприступная крепость с высокими прочными стенами, восемью башнями, над которыми сверкали купола тринадцати церквей. В смутное время крепость на протяжении 16 месяцев героически выдерживала осаду поляков. Но Троица для русских — еще и святое место, символ и оплот веры и национальной независимости. Уже одно то, что законный царь вынужден искать убежище в Троице, усиливало негодование против узурпации власти Софьей. По правде говоря, истинным руководителем всей этой борьбы был не растерявшийся Петр, но князь Борис Алексеевич Голицын, двоюродный брат софьиного фаворита. 13 августа Софья посылает к Троице боярина Ивана Троекурова, чтобы уговорить Петра вернуться в Москву. Но в ответ 14 августа из Троицы послан указ всем стрелецким начальникам прибыть к 18-му в монастырь. Софья велела не выполнять указа, пригрозив ослушникам смертью. Потом она послала к Петру самого патриарха, который там и остался. Между тем 27 августа из Троицы отправлен новый указ стрельцам, и здесь-то начался постепенный переход стрелецких людей к Петру.
Софья прибегает к последнему средству: 29-го сама едет к Троице. Но в 10 верстах от монастыря ее встретил боярин Троекуров и велел ехать обратно, ибо иначе с ней поступят «нечестно». Наварив всю кашу, царевна вернулась восвояси, несолоно хлебавши. Но она в бешенстве, и когда в Кремль прибывает гонец от Петра из Троицы с требованием выдачи Шакловитого, Софья приказывает отрубить голову этому ни в чем не повинному человеку.
Софья отчаянно боролась за власть. Вернувшись в Кремль после неудачной попытки проникнуть в Троицын монастырь, она созывает старых стрельцов, на которых особенно надеялась, видных торговых и посадских людей. Она просит поддержки, жалуется на Петра, на Нарышкиных и на Бориса Голицына. Софья обвиняет их в злых умыслах против нее. Угрозы и обещания наград перемешаны в ее пылких речах с перечислением своих заслуг, в основном мнимых. Любопытно, что царевна больше всего напирает на успехи во внешней политике: «Всем вам ведомо, как я в эти семь лет правительствовала.., учинила славный вечный мир с христианским соседним государством, а враги креста Христова от оружия моего в ужасе пребывают». Такими доводами Софья вряд ли могла воодушевить своих сторонников. Все помнили о позорном провале крымских походов.
4 сентября в Троицын монастырь прибыли все служилые иностранные офицеры во главе с генералом Гордоном. Перед этим, конечно, посоветовались с послами и резидентами. Это уже выглядело, как признание Европой царем Петра. 6 сентября стрельцы добились от Софьи выдачи Шакловитого и его сообщников Петру. На дыбе после первых ударов кнута заговорщик признался в замыслах убийства Петра и его сторонников; он выдал всех. Шакловитого и двух его самых близких сообщников осудили на смерть, Как сообщает С. М. Соловьев, Петр, не привыкший еще к жестоким нравам тех суровых времен, не соглашался па казнь, и только сам патриарх смог уговорить его. Когда же некие служилые люди потребовали подвергнуть Шакловитого перед казнью самой жестокой пытке, уже не нужной для дознания, то Петр наотрез отказал им. Софья вскоре была отправлена в Новодевичий монастырь, а ее фаворит князь Василий Голицын — в ссылку. Иностранные дипломаты срочно послали в свои страны донесения, что в Москве отныне царствует Петр. О слабоумном «первом» царе Иване часто забывали упомянуть.
Но для молодого Петра вся эта передряга не прошла даром. Ведь он еще только формировался как борец, деятель, политик. Л жизнь оборачивалась к нему отнюдь не приятной стороной. Жестокость, злоба, зависть, подлость — вот что обрушилось на юношу, еще так мало знакомого с дворцовым интриганством. Это был урок политической борьбы, когда, преодолевая страх, колебания своей нервной, крайне впечатлительной натуры, необходимо было принимать решения и действовать. Царский венец на его голову возлагали не в торжественной, спокойной, радостной атмосфере, как это было с его предшественниками. Приходилось завоевывать его в беспощадной схватке. Он на всю жизнь запомнил этот суровый урок судьбы и лет через двадцать сказал П. А. Толстому: «Едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я. От сестры Софьи был гоним жестоко; она была хитра и зла».
НЕМЕЦКАЯ СЛОБОДА
6 октября 1689 года под звон колоколов бесчисленных церквей Петр торжественно вернулся в Москву во главе огромного кортежа бояр, «потешных» и стрельцов. Толпы парода выражали радость; большинству московских людей правление Софьи явно опротивело. Ожидали, что же предпримет, как будет действовать теперь уже полновластный царь? Правда, был еще старший, Иван. Слабый умом, но не злой и не вредный, он не в свои дела, то есть в управление страной, не вмешивался. Иван остался церемониальным царем и неукоснительно являлся на все церковные и иные церемонии.
С нетерпеливым любопытством также ждали действий Петра иностранные дипломаты в Москве. Голландский резидент Ван Келлер, хотя и называл русских татарами, в целом довольно объективен в своих донесениях и заметках. «Как царь,— писал он,— Петр обладает выдающимся умом и проницательностью, обнаруживая в то же время способности завоевывать преданность к себе. Он отличается большой склонностью к военным делам, и от него ожидают героических деяний, и поэтому предполагают, что настал день, когда татары обретут своего истинного вождя».
Дипломат ошибся только в одном — в том, что день, когда Петр начнет по-новому управлять Россией, уже настал. В испытании сил между Софьей и Петром, длившемся месяц, сам Петр был не руководителем, а скорее символом действий группы во главе с князем Борисом Алексеевичем Голицыным. Этот человек находился около Петра еще в детские его годы и пользовался расположением юного царя. Двоюродный брат Василия Голицына, он оказался в другом лагере. Это тоже был «западник», говоривший по-латыни, сблизившийся с иностранными офицерами и купцами и, несомненно, влиявший в этом деле на Петра. Человек деятельный и умный, он, к несчастью имел чрезмерную слабость к выпивке, хотя в то время это особым пороком не считалось. Но после свержения Софьи вперед выдвинулась другая часть сторонников Петра во главе с Львом Кирилловичем Нарышкиным. Борису Голицыну вменили в вину его попытки смягчить участь своего двоюродного брата. Особенно не могла простить ему такого заступничества мать Петра, Наталья Кирилловна. Поэтому Голицын как был начальником одного из второстепенных приказов — Казанского, так им и остался.
Правительство возглавил брат матери Петра, Лев Кириллович Нарышкин, которому исполнилось только 25 лет. Он стал и начальником Посольского приказа, однако без титула «сберегателя». Человек энергичный, но с умом посредственным, он тоже был изрядным пьяницей. Понятно, как пагубно это сказывалось на его занятиях государственными делами. Что касается дипломатии, то Посольский приказ он возглавлял только формально. Всем здесь заправлял опытный дипломат старого закала, думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев. Все ответственные посты расхватали родственники Нарышкиных и Лопухиных, из рода которых была первая жена Петра — Евдокия. Словом, правительство формировалось по старинным обычаям, когда должности получали не по заслугам, способностям, не по пригодности к должности, а по родственным связям. Около десятка лет правили Московским государством эти люди, но ни во внешней, ни во внутренней политике ничего выдающегося не сделали. Зато себя не забывали: мздоимство приобрело невиданные размеры.
А как же Петр? Почему он не проявил серьезного интереса к власти? Прежде всего он был еще слишком молод. С. М. Соловьем пишет: «Семнадцатилетний Петр был еще неспособен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи, великий человек объявился после, и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел».
Но молодость Петра — только одна сторона. Он уже тогда понял, что дела Руси идут из рук нон плохо. Как же их исправить, как изменить сложившиеся веками традиции, методы управления? Как стать сильным не только против Софьи, но и по отношению к внешним врагам своей страны? К тому же те, кто казался посильнее Софьи, явно отвергали любые изменения и нововведения. Приходилось пока подчиняться им. Так, но настоянию матери Петр теперь гораздо аккуратнее участвует в утомительно долгих религиозных, дипломатических и других придворных церемониях. От этого занятия он буквально изнывал. «Петр ни в чем не терпел стеснений и формальностей,— писал В. О. Ключевский. — Этот властительный человек, привыкший чувствовать себя хозяином всегда и всюду, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему приходилось на аудиенции, стоя у престола в парадном царском облачении, в присутствии двора выслушивать высокопарный вздор от представлявшегося посланника».
Нелегко было Петру вырываться из душных дворцовых покоев Кремля на вольное поле воинских упражнений или заниматься постройкой любимых им кораблей! Так, чтобы поехать на Переславское озеро, где он строил свою первую флотилию, Петр объявлял, что едет на «богомолье» к Троице, благо монастырь находился на полпути между Москвой и Переславским озером. Когда в 1690 году у Петра родился сын Алексей, в Грановитой палате был устроен «радостный стол» — обед, на который Петр пригласил весьма уважаемого им генерала Гордона. Против этого неслыханного поступка — приглашения к царскому столу иноземца-католика — яростно выступил патриарх Иоаким. Петру пришлось уступить. Правда, на другой день он устроил в загородном дворце обед специально для Гордона и проявил к нему особую любезность. Патриарх Иоаким ревностно защищал старинные устои Московского государства, не терпел никаких нововведений и особенно осуждал всякое общение с иноземцами, заимствование у них чего бы то ни было. Он очень неодобрительно смотрел на сближение Петра с иностранцами. Видимо, главным образом этими опасениями и было продиктовано завещание патриарха, умершего в марте 1690 года.
Иоаким требовал от государей во имя бога запретить русским людям всякое общение с еретиками-иноверцами, которые говорят на непонятных православным языках и вообще, «подобно скотам», едят траву, именуя ее «салат». Патриарх молил государей не доверять проклятым иноверцам должности высших начальников, ибо в полках они пользы не приносят, а только гнев божий на русское войско навлекают. Напоминал, как во время крымских походов Голицына он просил не назначать еретиков начальниками, но его не послушали, потому и произошла неудача походов. Патриарх писал: «Какая от них православному воинству может быть помощь? Только гнев божий наводят. Когда православные молятся, тогда еретики спят; христиане просят помощи у богородицы и всех святых — еретики над всем этим смеются; христиане постятся — еретики никогда. Начальствуют волки над агнцами! Благодатиею божиею в русском царстве людей благочестивых, в ратоборстве искусных, очень много. Опять напоминаю, чтоб... иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить».
Завещание патриарха Иоакима — своеобразная антипрограмма последующей деятельности Петра. Именно так он к ней и отнесся. Спустя месяц после смерти патриарха вопреки требованию отказаться от иноземных обычаев он заказал для себя немецкое платье: камзол, чулки, башмаки, шпагу на шитой золотом перевязи и парик. Но пока носить это платье самодержец всея Руси осмеливается лишь во время визитов в Немецкую слободу, которую он теперь посещает все чаще и чаще.
Однако, когда надо было выбирать нового патриарха, Петру снова пришлось уступить. Он хотел поддержать псковского митрополита Маркела, человека образованного. Но мать царя под влиянием ревнителей старины склонялась к кандидатуре Адриана, митрополита Казанского. Маркела признали непригодным из-за пользования «варварскими» языками: латинским и французским, из-за излишней учености и слишком короткой бороды... Петр сдался, получив еще раз возможность убедиться в силе тех, кто превыше всего почитал отсталость Руси, ее старомосковские порядки, сохранение которых, как все яснее становилось Петру, было гибельным для страны.
Еще с времен Ивана III, когда русские каменщики не смогли достроить Успенский собор и пришлось звать итальянских мастеров, на Руси начали осознавать свою отсталость. Иноземные мастера становились необходимыми. Их зазывали в Россию, платили им бешеные деньги, но почти ничего не делали для того, чтобы русские сами овладели мастерством. Мысль о том, чтобы учиться у европейцев, чтобы догнать их и тем обрести независимость, что в этом вопрос будущего России,— такая мысль овладевает всем существом Петра. Она становится не просто сознанием целесообразности, но страстью необычайной силы, охватывающей его бурно развивающуюся натуру. В этом, пожалуй, главное содержание жизни и деятельности Петра в последнее десятилетие XVII века. Случилось это не сразу, не в результате внезапного озарения, но путем постепенного познания того, чем была Россия и что представляла собой Западная Европа. Потребовался большой, сложный, противоречивый процесс осознания великой исторической задачи. В жизни все это часто выглядело непонятно, загадочно, запутанно. Во множестве мелких и больших дел того времени трудно, почти невозможно обнаружить существование какого-то обдуманного плана или программы петровской деятельной жизни. Казалось, все происходит по воле случая. Поступки и решения Петра определяет не только сознание, но часто и интуиция.
Конец правления Софьи пока что дал ему возможность свободнее общаться с иностранцами, находившимися на русской службе. Среди них прежде всего уже упоминавшийся генерал Патрик Гордон, которому было тогда 55 лет. Раньше служил он наемным солдатом в Швеции, Германии, Польше. Гордон участвовал также в двух крымских походах Голицына. В критические дни борьбы Софьи за власть он явился в Троице-Сергиев монастырь и тем уже заслужил доверие Петра. А его знание военного искусства, организации армий разных стран, боевой опыт, пунктуальная исполнительность, хладнокровие — все это сделало Гордона главным наставником Петра в «потешных» военных затеях.