ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2923
Скачиваний: 1
Другим иностранцем, оказавшим огромное влияние па формирование Петра, особенно на его внешнеполитические взгляды, оказался Франц Лефорт. В отличие от Гордона, Лефорт стал не только советником, но и близким, задушевным другом царя. Он также был одним из первых иностранцев, которые перешли на сторону Петра в решающие дни схватки за власть с Софьей. Уроженец Швейцарии, Лефорт служил под знаменами многих иностранных армий, прежде чем приехал через Архангельск в Россию и поступил на службу в русскую армию. С грехом пополам он научился говорить по-русски; писал свои письма Петру на русском языке, но латинскими буквами. Он знал также голландский, немецкий, итальянский, английский и французский языки. Лефорт в свои 35 лет привлекал Петра не столько профессиональными знаниями, образованностью, сколько характером. Живой, остроумный, находчивый, жизнерадостный швейцарец был весьма обаятельным человеком. Сильный и ловкий, он великолепно фехтовал, метко стрелял, а кавалеристом был таким, что даже не боялся сесть на дикую, необъезженную лошадь. Лефорт быстро сделался другом царя и поверенным в его сердечных делах. Это он познакомил Петра с первой красавицей Немецкой слободы Анной Монс, дочерью виноторговца.
В 1691 году другой швейцарец, капитан на русской службе Сенебье писал в письме на родину: «Его царское величество очень Лефорта любит и ценит его выше, чем какого-либо другого иноземца. Его чрезвычайно любит также вся знать и все иностранцы. При дворе только и говорят о его величестве и о Лефорте. Они неразлучны. Его величество часто посещает его и у него обедает. Оба они одинаково высокого роста с той разницей, что его величество немного выше и не так силен, как генерал. Это монарх в 20 лет. Он часто появляется во французском платье, подобно Лефорту. Последний в такой высокой милости у его величества, что имеет при дворе великую силу. Он оказал большие услуги и обладает выдающимися качествами. Пока Москва остается Москвою, не было в ней иностранца, который пользовался бы таким могуществом. Он приобрел бы большое состояние, если бы не был так великодушен. Верно, конечно, что благодаря этому качеству он достиг такой высокой степени. Его величество делает ему значительные подарки».
Действительно, щедротами Петра прежде скромный дом Лефорта в Немецкой слободе сменил богатый дворец, украшенный зеркалами, картинами, гобеленами, скульптурой, дорогой мебелью. Здесь устраивались наиболее пышные и многолюдные праздники — застолья по какому-либо поводу или вообще без всякого повода. Пили в допетровской Москве много. Народ гнала в кабак беспросветно горькая жизнь и воля самого государя. В царской грамоте 1659 года строго наказывалось: «Питухов бы с кружечных дворов не отгонять.., искать перед прежним прибыли». Пока мужик не пропьется до нательного креста, никому, даже законной жене, под страхом порки не дозволялось увести пьяницу домой.
Да и в самом Кремле хмельное лилось рекой. Царь Алексей Михайлович любил подпоить своих бояр. Собственно, любая церемония, даже религиозного характера, завершалась обычно тем, что государь жаловал бояр и других приглашенных водкой или фряжскими (то есть заграничными) винами. Иностранцы, и прежде всего Лефорт — большой мастер выпить, пили не меньше, а главное — гораздо чаще. Поборники московской старины с укоризной говорили, что-де Лефорт спаивает молодого царя. Действительно, с Лефортом Петр пил много. Но именно Лефорт показывал пример, как надо пить и не напиваться, сохраняя разум. Отсюда пошли легенды об особом, «политическом» характере отношения Петра к пьянству. Анри Труайя в книге «Петр Великий», вышедшей в Париже в 1979 году, пишет о петровских застольях: «В большинстве случаев он сохранял ясное сознание, несмотря на большое количество поглощаемого алкоголя. В то время как вокруг него люди расслаблялись, лица гримасничали и языки заплетались, он наблюдал эту сцену острым взглядом и запоминал пьяные признания. Это был способ узнавать тайны окружавших его людей. Таким образом, даже попойки использовались им для государственных интересов».
Такое мнение, довольно часто, впрочем, встречающееся в литературе о Петре, представляется явно идеализированным. Дело обстояло проще. И оно заключалось в том, что отнюдь не все, что заимствовал Петр от европейцев, было полезно для русских. Это прежде всего касалось регулярного употребления спиртного, характерного для нравов «цивилизованной Европы». «Германия зачумлена пьянством», — обличал своих соотечественников знаменитый церковный реформатор Мартин Лютер. «Мои прихожане каждое воскресенье смертельно все пьяны»,— тогда же с горечью признавал английский пастор Уильям Кет. Другой англичанин позже так описывал нравы страны пуритан в XVIII веке: «Пьянствовали и стар и млад, притом чем выше был сан, тем больше пил человек. Без меры пили почти все члены королевской семьи... Считалось дурным тоном не напиться во время пиршества... Привычка к вину считалась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал молодой Веллингтон, когда «протестант» герцог Норфолкский, упившись, валялся на улице, так что его принимали за мертвеца, и когда спикер Корнуэлл сидел в палате общин за баррикадой из кружек с портером — председатель достойный своих багроволицых подопечных... В Лондоне насчитывалось 17 тысяч пивных, и над дверью чуть ли не каждого седьмого дома красовалась вывеска, зазывавшая бедняков и гуляк из мира богемы выпить на пенни, напиться на два пенса и проспаться на соломе задаром».
В Немецкой слободе, где жили отнюдь не лучшие выходцы из разных европейских стран, нравы и обычаи оказались такими, что москвичи не зря окрестили ее «Пьяной слободой». Юный царь, которого стремились хорошо принять, то есть хорошо угостить, приобретал пагубные привычки. Несколько позднее английский епископ Бернет расскажет, как, но его наблюдениям, в 1698 году Петр «старался с большими усилиями победить в себе страсть к вину». Но не победил, что и предопределит немало лишнего и досадного в его удивительной жизни...
Справедливости ради надо, однако, признать: Немецкая слобода, куда часто наведывался Петр, притягивала его другим. Здесь он стремился узнать как можно больше о странах Западной Европы. Встречи молодого царя с иностранцами в Немецкой слободе, действительно имели политическое значение, или, иначе говоря, они служили как бы дипломатической школой, где Петр познавал суть тогдашней европейской международной жизни. В разговорах с русскими речь заходила обычно о соседях: поляках, турках, крымских татарах, в крайнем случае — шведах. Но ведь их страны как бы отрезали Россию от Европы, служили тяжелым занавесом, за которым почти невозможно было разглядеть происходящее на сцене большой европейской политики. Иное дело — Немецкая слобода, этот микрокосм Западной Европы. Здесь жили представители фактически всех стран, втянутых в тогдашние войны и конфликты на Западе.
А разобраться в европейской политике того времени было делом далеко не простым. Эпоха «французского преобладания» подходила к концу. Напуганные захватническими войнами Людовика XIV, страны Западной Европы объединились в одну коалицию и вели против Франции войну. Главой коалиции был Вильгельм III Оранский, сначала штатгальтер Голландии, а затем и король Англии. Но коалиция раздиралась противоречиями, поскольку в ней объединились страны, преследовавшие разные, подчас противоречивые цели. Во всяком случае в Немецкой слободе происходили ожесточенные споры; слушая их, Петр извлекал для себя немало полезных сведений для своей будущей дипломатической деятельности. Симпатии Петра были на стороне Вильгельма III Оранского, личностью которого он восхищался в связи с победой англо-голландского флота над французским. Ван Келлер сообщал из Москвы в июне 1692 года: «Этот юный герой часто выражает живое, воодушевляющее его желание присоединиться к кампании под предводительством короля Вильгельма и принять участие в действиях против французов или оказать поддержку предприятиям против них на море».
Это были не столько желания, сколько еще пока юношеские мечты, ибо чем же Петр мог оказать поддержку Вильгельму, да еще на море? В мае 1092 года на Переславском озере был спущен на воду его первый «потешный» корабль... Строительству этой флотилии Петр отдавался с неистовой страстью, пренебрегая даже своими вполне реальными дипломатическими обязанностями. В феврале в Москву прибыл персидский посол и ожидал официального приема двумя государями. Но младший из них, Петр, не хотел отрываться от постройки корабля. Главные члены правительства, Л. К. Нарышкин и князь Б. А. Голицын, вынуждены были выехать в Переславль и долго убеждать Петра в необходимости явиться в Москву для приема посла, который мог обидеться из-за такого пренебрежительного к нему отношения. Петр согласился. Узнав, что посол привез московским царям подарок — живых льва и львицу, он сам первым посетил посла, лишь бы посмотреть диковинных зверей. К дипломатическому протоколу он всегда будет относиться пренебрежительно.
Но реального участия в проведении внешней политики Петр не принимал. Основная причина этого — крепнущее осознание им слабости России, при которой дипломатия не имела прочной опоры. Сначала надо было стать сильным. Отсюда его исключительное рвение к знаменитым «потехам», которыми началась коренная модернизация русской армии и подготовка к созданию флота. Все началось с детских игр в войну, к которым Петр привлекал детей бесчисленной челяди, жившей при дворе. Когда Софья выжила Петра с матерью из Кремля в Преображенское, то просторы для «потех» расширились. Уже вскоре образовались два батальона по 300 человек, которые в начале 90-х годов преобразовали в полки. Почти ежедневно Петр проводил военные учения — экзерциции под руководством иностранных офицеров. Сержанты же были русские. Сам Петр тоже имел сначала чин сержанта. Впоследствии из «потешных» вышли фельдмаршалы Ментиков и Голицын, много генералов. Здесь «потешалось» немало детей из знатных семей, наряду с безродными вроде Менпшкова. Хотя офицерами были иностранцы, во главе «потешных» Петр поставил русского Автонома Головина. На Яузе построили по всем правилам фортификации настоящую крепость — Пресбурх. И оружие применялось вполне настоящее. В октябре 1691 года при штурме Семеновского Петр получил серьезный ожог от близко разорвавшейся гранаты. Подобным образом пострадал генерал Гордон. Это случилось во время первых крупных учебных сражений в районе Преображенского и Семеновского, продолжавшихся несколько дней с участием более 10 тысяч человек. Сражались две «враждебные» армии: во главе первой, состоявшей из потешных и регулярных полков — лефортовского и бутырского, стоял «прусский король» генералиссимус Фридрих (им был князь Федор Юрьевич Ромодановский). Противник выступал во главе с «польским королем» Иваном Ивановичем Бутурлиным, под началом которого были старые стрелецкие полки. Им обычно отводилась роль побежденных, что, впрочем, объяснялось не только затаенной неприязнью Петра к стрельцам, но и слабой их военной подготовкой. В боях тогда уже отличился ротмистр Петр Алексеев, взявший в плен «неприятельского» полковника. Ныли убитые и раненые. Так, от ран скончался князь Иван Долгорукий.
Генерал Гордон называл все это «военным балетом». Но, видимо, он просто недооценил затею Петра. Характерно, что бои велись между прусским и польским «королями». Тем самым солдатам как бы давали понять, что они должны быть па уровне европейских армий. Царь трудился и подвергал себя опасностям наравне со всеми, этим он снискал любовь и преданность преображенцев и семеновцев. Но создание двух полков, как бы хороши они ни были и как ни важен был приобретенный при этом опыт, само по себе еще ничего не решало. К тому же требовались не только солдаты, воспитать которых удавалось сравнительно быстро и легко. Где взять офицеров и генералов для будущей армии и тем более флота? Требовался эффективный аппарат государства; нужны ближайшие помощники, способные действовать активно, самостоятельно и со знанием дела. Сначала Петр потянулся к иностранцам — Лефорту, Гордону и ко многим другим. Они были наиболее подготовлены для предстоящих Петру дел. А уж особенно они годились для дипломатии, поскольку знание языков и европейской жизни давало им огромное преимущество. Но иноземцы — люди наемные. Правда, двух названных Петр, убедившись в их преданности, считал совсем своими. Но это были счастливые для России исключения.
Петр искренне полюбил их. Будучи глубоко русским человеком, он нисколько не страдал ксенофобией. Забегая вперед, расскажем, что, когда в 1699 году генерал Патрик Гордон (в России его звали Петр Иванович), тяжело заболел, царь ежедневно навещал больного. А когда тот умер, то Петр сам закрыл глаза мертвому соратнику и поцеловал его в лоб. Вспоминая боевые заслуги генерала в момент его погребения и бросив горсть земли на опущенный в могилу гроб, он горестно произнес: «Я даю ему только горсть земли, а он мне дал целое пространство».
С еще большей печалью он прощался с умершим в том же году Лефортом. Он шел за гробом, обливаясь слезами. А когда некоторые из старых бояр хотели потихоньку улизнуть с поминок по иноземцу, то Петр, вернув их, гневно воскликнул: «Какие ненавистники! Верность Франца Яковлевича пребудет в сердце моем, доколе я жив, и по смерти понесу ее с собой в могилу!»
Были обрусевшие иностранцы вроде Андрея Андреевича Виниуса, родившегося в России, православного, сына выходца из Голландии. Но таких можно было пересчитать по пальцам.
Вообще нелепо было и думать о преобразовании России с помощью одних только иностранцев. Ведь речь шла не о колонизации, а о возрождении величия извечной Руси. Соратников предстояло найти и воспитать. И они должны были быть русскими, ибо в противном случае народ России совсем не понял бы смысла деятельности преобразователя.
Петр берет помощников отовсюду, без разбора рода, чина и звания. Их надо было многому научить, воспитать, но не только суровостью и строгостью, ведь нужны были люди, которые служили бы не за страх, а за совесть. Петр научился быть снисходительным, хотя это и не в его характере. Учить и вдохновлять требовалось прежде всего личным примером беззаветного и неустанного труда. Дух раболепия, покорности, насаждавшийся ревнителями старины, надо было заменить самостоятельностью, смелостью и инициативой. Петр хотел иметь не слуг, а друзей и товарищей. Вот откуда пошла его знаменитая «компания».
В октябре 1691 года царем был затребован церковный устав. Оказывается, Петр сочинял свой устав «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора». В нем были строго и подробно сформулированы процедуры избрания и назначения чинов шутовской иерархии. Первейшей заповедью собора было каждодневное пьянство, дабы спать трезвым не ложиться. Если в настоящей церкви спрашивали: «Веруешь ли?», то в новом соборе принимаемому члену надавали вопрос: «Пиешь ли?» Непьющих беспощадно отлучали от всех кабаков и предавали анафеме.
Конечно, это вовсе не означало, что всешутейший собор строго по букве ого устава действовал непрерывно. Он был всего лишь сатирической литературной карикатурой на устав церковный. Собор устраивал свои шумные сборища лини, от случая к случаю, особенно по праздникам. Примером может служить его «деятельность» на святки — церковный праздник, продолжавшийся много дней. Петр не мог терпеть это узаконенное и освященное церковью безделье, сопровождавшееся всеобщим пьянством, когда все «увольнялись как от должностей, так и от работ». Именно на святки Петр и созывал собор, который ездил по домам самых знатных и богатых бояр славить бога. При этом хозяин, конечно, угощал славельщиков, то есть Петра и его «компанию», а они обязательно требовали, чтобы боярин и сам выпил непомерную дозу водки, приговаривая, чтоб «все допивали; ибо так делали отцы и деды ваши, а старые де обычаи вить лучше новых». Нот так Петр, искореняя старые вредные традиции, как бы вышибал клин клином.