ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3098
Скачиваний: 1
А дела действительно оказались достойными радости и удовлетворения. Победа над Турцией не могла не поражать, ведь она была первым торжеством над непобедимым врагом, еще недавно разорившим Чигирин, постоянно грабившим Южную Русь. Последний раз видимость победы приобрели для Москвы первые Литовские походы Алексея Михайловича, за которыми последовали тяжкие поражения и унижения. «Русские люди,— пишет С. М. Соловьев,— впервые были порадованы блестящим делом русского оружия».
Особенно торжествовала «компания» Петра, его близкие соратники и товарищи. Они уже давно устали от ехидных намеков на свою неспособность ни к чему, кроме потех, праздников и запуска фейерверков. И вот теперь оказалось, что «игра в кораблики» была вовсе нешуточным делом, а нечестивое братание с иноземцами принесло славу и победу России!
Как же отнеслась к победе под Азовом Европа, которая уже привыкла получать из Москвы нести лишь о внутренних распрях, об упадке, беспомощности или о том, что Кремль, его цари и народ пребывают в сонном бездействии?
Сразу после взятия Азова Петр приказал Виниусу и Посольскому приказу оповестить о победе русских дипломатических представителей в Вене и в Варшаве с поручением сообщить об этом местным властям. Виниус специально просил, в частности, бургомистра Амстердама Витзена передать известие о победе английскому королю Вильгельму III. Обобщая реакцию в Европе, современный американский историк Роберт Мэсси пишет: «Новость о победе Петра под Азовом вызвала удивление и уважение». Если говорить о конкретных дипломатических последствиях, то они сказались прежде всего на отношениях с союзниками. Переговоры о заключении новых союзнических соглашений о совместной войне против Турции, которые вел русский посланник Нефимонов, сразу же ускорились, и австрийцы, а затем венецианцы стали явно сговорчивее. Но вообще-то из Европы поступали противоречивые отклики.
Когда 29 августа резидент в Варшаве А. В. Никитин получил известие о взятии Азова, он велел палить из ружей и пушек. Сбежался народ, для которого Никитин приказал выкатить пять бочек пива и три бочки меда. В народе кричали: «Виват царю, его милости!»
На другой день на торжественном собрании сената Никитин подал царскую грамоту с известием о взятии Азова примасу — главе польской католической церкви. Короля в то время в Польше не было, и царил редкостный даже для тех времен хаос. Уже два года польские войска никаких действий против турок не предпринимали, нарушая тем самым свои союзнические обязательства. Резидент Никитин сказал в сенате речь: «Теперь, ясновельможные господа сенаторы и вся Речь Посполитая, знайте вашего милостивого оборонителя, смело помогайте по союзному договору... По договорам царское величество зовет наияснейшую монархию польскую на ту же дорогу, которая была бы теперь закончена... Теперь время с крестом идти вооруженною ногою топтать неприятеля: теперь время шляхетским подковам попрать побежденного поганина, расширить свои владения там, где только польская может зайти подкова».
Русский дипломат мог отныне позволить себе говорить новым языком. Никитин потребовал в своей речи, чтобы впредь в польских бумагах не употреблялись официальные старые наименования королей польских как властителей киевских и смоленских. А поляки делали это в нарушение договоров, по которым Киев и Смоленск были русскими владениями.
Через несколько дней австрийский резидент сказал Никитину, что сенаторы решили выполнить это требование. Он сообщил также, что паны не очень рады взятию Азова, ибо никак этого не ожидали, но что простому народу это очень приятно. 11 сентября Никитин писал в Москву, что по всем костелам служат благодарственные молебны, что к нему вельможи приезжают с поздравлениями, тогда как «на сердце у них не то». Резидент доносил далее: «Слышал я от многих людей, что они хотят непременно с Крымом соединиться и берегут себе татар на оборону; из Крыму к ним есть присылки, чтобы они Москве не верили; когда Москва завоюет Крым, то и Польшу не оставит; а к гетману Мазепе беспрестанно от поляков посылки».
Ну что ж, недруги могли думать, говорить и делать, что хотели, а Петр понимал, что Азов — только начало, и не собирался отдыхать после своей первой победы. На 20 октября было назначено важное заседание Боярской думы, к которому Петр подготовил особую записку с изложением вопросов, подлежащих решению: заселение Азова и строительство морского флота. Дума приняла решение о содержании в Азове сильного воинского гарнизона и о посылке для строительства Таганрога 20 тысяч человек. Решение по второму вопросу — о флоте — было столь же кратким, сколь грандиозными оказались его последствия. Оно гласило: «Морским судам быть».
Однако потребовалось еще две недели, чтобы подготовить указ о способах строительства флота. 4 ноября в Преображенском снова заседала Дума и приговорила строить суда всей землей, путем создания компаний — «кумпанств», в которые объединялись бы светские и церковные владельцы земель и крестьян. От первых требовалось строить и содержать один корабль на каждые 10 тысяч дворов, от вторых — на каждые восемь тысяч. Посадские люди, то есть в основном купцы, должны были обеспечить 12 кораблей. Правда, последовала их просьба — челобитье освободить от такой тяжкой повинности. За это Петр повелел им строить уже не 12 кораблей, а 14 кораблей. Всего за два года надлежало соорудить 52 военных корабля. Решение было совершенно небывалым во всем: в цели, в средствах, в сроках и, конечно, в тяжести этой новой обязанности. В последнем счете расплачиваться за это дело, естественно, придется, как и всегда, тому же русскому мужику, которому выпала историческая судьба обеспечить споим трудом метровок не преобразования...
Русский историк М. М. Богословский так писал: «Приговорами думы 20 октября и 1 ноября предпринималась необычайно важная и смелая реформа, и Петр, едва ли даже сознавая весь объем производимой этим решением реформы, становился крупным преобразователем... Заводя значительный флот на завоеванном море, Россия из сухопутной державы превращалась в морскую».
Правда, пока что замысел, поставленная цель, задача. И никакого моря еще не завоевали, а до реального превращения России в морскую державу очень далеко. Но дело началось, и какими темпами! Насколько пассивен был Петр в государственной деятельности в первые пять лет от свержения Софьи до Азовских походов, настолько стремительно динамичным он становится теперь. Интуитивно чувствуя коренную государственную потреб кость, ум Петра немедленно осознавал ее как интерес, а осознанный интерес вызывал столь же быструю постановку цели и срочную, безотлагательную активность по обретению средств к достижению этой цели. Вот примерно по какой схеме развивалась деятельность Петра. Причем каждый раз любая из решенных проблем ставила новые проблемы, и. таким образом, все петровские дела уподоблялись, выражаясь современным языком, бурной ценной реакции...
Итак, через два года будет флот из полусотни боевых кораблей. Но кто же поведет их по неизведанным морским просторам? Кто будет выполнять обязанности штурманов, владея сложным искусством навигации? Кто станет командовать кораблями в бою, кто прикажет пушкам стрелять и на основе необходимых математических расчетов укажет им цель? Неужели снова нанимать иноземцев?
Конечно, среди русских придворных было великое множество служилых людей, например стольники, сами звание которых шло от их первоначальной обязанности обслуживать царя за обеденным столом. Правда, их использовали и для других поручений. Но к чему они были уже совершенно непригодны, так это к управлению боевым кораблем! С этим справились бы лишь иностранцы. Однако тогда нельзя было не только сохранить независимость страны, но даже предотвратить опасность новой зависимости России от Западной Европы. Петр принимает необычайно смелое решение: научить русских людей всему тому, мел; владеют европейцы. И здесь раскрывается смысл петровского сближения с Европой: речь шла не о «европеизации» в виде простого подражания, а об использовании технических достижений Европы для сохранения и укрепления русского национального дела. Чужим умом, чужими руками своих замыслов надежно не осуществить. Так решил Петр. И 22 ноября 1690 года следует указ ехать 39 молодым стольникам в Италию, преимущественно в Венецию, а 22 — в Англию и Голландию. Согласно составленной Петром в январе 1697 года инструкции каждый из 61 стольника обязан был обучиться за границей навигации, то есть «владеть судном как в бою, так и в простом шествии», и побывать в море на корабле во время боя. Окончив учение, следовало добиться получения заверенного подписями и печатями морских властей свидетельства о пригодности к службе. Для тех, кто хочет заслужить особую милость, надлежит овладеть, кроме того, искусством кораблестроения. Каждый должен найти и привезти в Москву по два искусных мастера морского дела. К стольникам прикреплялось по солдату или сержанту, которых следовало обучить всем морским наукам, но уже за счет казны. Нетрудно представить себе состояние растерянности и страха, охватившее большинство семей указанных стольников и их близких! Поездка за границу вообще считалась делом редчайшим, труднейшим и опаснейшим. А здесь требовалось еще и овладеть таинственной, непонятной и опасной службой. Но делать было нечего, надо ехать, ибо царский указ предусматривал за ослушание лишение всех прав, земель и всего имущества. И такое наказание грозило представителям знатнейших и богатейших родов. 23 из 61 стольника имели княжеские титулы. Как это ни парадоксально, но тяжесть петровских преобразований, дорого обошедшихся в первую очередь народу, обрушилась и на тех, в чьих интересах она, собственно, осуществлялась: на представителей высшего дворянства! Правда, «тяжестью» заграничная учеба являлась только в глазах старомосковской знати, привыкшей к праздной, сытой и пустой жизни. Находились и добровольцы. Среди них оказался будущий знаменитый петровский дипломат П. А. Толстой. Ему перевалило за пятьдесят, а он оказался среди молодежи, чтобы таким путем выбраться из опального положения воеводы отдаленного северного города. Но подавляющее большинство ехало учиться, скрепя сердце и в страхе перед наказанием. Конечно, при сравнении с участью, например, десятков тысяч крестьян, сгоняемых для прорытия канала между Волгой и Доном, все эти страхи выглядели смешно. Но они характерны для атмосферы первых преобразовательных действий. «Чем яснее обозначались стремления Петра, — писал С. М. Соловьев, — тем сильнее становился ропот и толпе, и роптали не одни те люди, которые уперлись против естественного и необходимого движения России на новый путь; роптали и люди, которые признавали несостоятельность старины, необходимость преобразований, но которые не могли понять, что преобразовании должны совершаться именно тем путем, по которому шел молодой царь. Им бы хотелось.., чтоб вдруг бедная страна закипела млеком и медом; эти люди хотели, считали возможным внезапное облегчение и улучшение, видели, наоборот, требование страшного напряжения сил, требование пожертвований — и роптали».
Не только роптали, но и действовали. 23 февраля 1697 года был раскрыт заговор о покушении на жизнь царя. В нем участвовали думный дворянин Иван Цыклер, окольничий Алексей Соковнин и стольник Федор Пушкин. Карьерист Цыклер был недоволен назначением руководить постройкой Таганрога, считая это опалой. Соковнин возмущался посылкой двух сыновей для учебы за границу, а Пушкин — назначением воеводой в Азов. Эти трое вступили в связь с некоторыми начальниками из стрельцов и представителей донских казаков, горевших желанием поднять восстание против Москвы при опоре на поддержку турецкого султана. 2 марта Боярская дума приговорила трех названных служилых высоких лиц, двух стрелецких начальников и одного из донских казаков к смерти. Через день их казнили. Это был первый заговор против преобразовательной деятельности Петра. Следствие и расправа проводились очень быстро, ибо Петр спешил в Европу.
ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО
В истории дипломатии трудно найти столь знаменательное предприятие, каким оказалось русское Великое посольство в Западную Европу 1697 — 1698 годов. С точки зрения достижения конкретных внешнеполитических задач, поставленных перед этим посольством, оно завершилось неудачей. Однако по своим реальным практическим последствиям оно имело поистине историческое значение прежде всего для отношений между Россией и европейскими странами, а в дальнейшем для судьбы всей Европы. Американский историк Роберт Мэсси пишет: «Последствия этого 18-месячного путешествия оказались чрезвычайно важными, даже если вначале цели Петра казались узкими. Он поехал в Европу с решимостью направить свою страну по западному пути. На протяжении веков изолированное и замкнутое старое Московское государство теперь должно было догнать Европу и открыть себя Европе. В определенном смысле эффект оказался взаимным: Запад влиял на Петра, царь оказал огромное влияние на Россию, а модернизированная и возрожденная Россия оказала в свою очередь новое, огромное влияние на Европу. Следовательно, для всех трех — Петра, России и Европы — Великое посольство было поворотным пунктом».
Необычность этого предприятия выразилась прежде всего в том, что впервые в Европу отправился русский царь собственной персоной. Правда, еще в 1075 году киевский князь Изяслав ездил к императору Максимилиану IV в Майнц. Но Изяслав приехал в качестве беглеца, просившего помощи, ибо из Киева он был изгнан своими братьями-князьями. Необычно и то, что Петр ехал официально не как царь, а в звании урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Далее, что касается чисто дипломатических задач посольства, то вовсе и не требовалось личного участия самого царя.
Официальная цель Великого посольства, как об этом объявил в Посольском приказе думный дьяк Емельян Украинцев, состояла в «подтверждении древней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Господня, салтана Турского, хана Крымского и всех бусурманских орд». Но дело в том, что еще в конце января русский посланник Кузьма Нефимонов добился, наконец, после долгих и тяжелых переговоров заключения с цесарем и с Венецией договора об оборонительном и наступательном союзе против Турции на три года. Возобновлять аналогичный союз с Польшей было нельзя, ибо король Ян Собесский умер летом 1696 года, а нового короля поляки никак избрать не могли. Поэтому посещение Польши вообще не предусматривалось. Нечего было и думать о союзе против турок с другими европейскими странами. Франция являлась союзником султана. Англия и Голландия готовились к войне за испанское наследство, их торговые интересы пострадали бы от борьбы с турками, в которой они были совершенно не заинтересованы. Поэтому дипломатия в ее непосредственном виде — это внешняя, официальная или во всяком случае не главная задача посольства.
Основная цель путешествия Петра в другом. Позднее в первом в России сочинении о ее внешней политике, написанном П. П. Шафировым, которое еще в рукописи читал и дополнял сам Петр, указывалось на три цели путешествия царя: 1) видеть политическую жизнь Европы, ибо ни он сам, ни его предки ее не видели; 2) по примеру европейских стран устроить свое государство в политическом, особенно воинском порядке; 3) своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края, чтобы воспринять там добрые нравы и знание языков. Русский историк прошлого века, автор шеститомной истории петровского царствования Н. Устрялов писал, что «главной целью Петра было изучение морского дела». Уже много лет царь только и слышал, что России надо учиться у Европы, что еще его предшественники осознали это. Друзья-иноземцы из Немецкой слободы тоже наперебой рассказывали о своих странах, хвастались их достижениями. Да и он сам давно убедился, что они знают больше и умеют делать много такого, чего русские не могут. Собственно, Петр уже давно стал учиться у них: был и бомбардиром, и шкипером, охотно перенимая любое мастерство. Словом, ему прожужжали все уши этой Европой. И он принял решение ехать в Европу, ибо под Азовом понял, что научиться европейскому мастерству в России по-настоящему нельзя. Однако Петр отдавал себе отчет в том, какая по сложности задача перед ним и что окончательное решение о повороте России к Европе должно быть принято не по слухам и разговорам, а по твердому убеждению. Поскольку лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, надо самому посмотреть на Европу. Следует и поучиться там самому. Вот он послал туда молодых дворян на учебу. Но как проверить и убедиться, на что они действительно пригодны? Для этого необходимо знать не меньше их, и потому он согласился со своим другом Лефортом, уже давно толковавшим ему о целесообразности европейского путешествия.
Но коли уж официально это было дипломатическое мероприятие, именовавшееся посольством, первым делом Петр засадил за работу Посольский приказ, который еле успевал готовить ему требуемые документы и материалы. Так как он имел дело с внешнеполитическим ведомством, работавшим по старинке, ему приходилось многое ломать на ходу. Однако наказ великим послам, составленный Посольским приказом в духе старомосковской дипломатии, педантично излагал традиционные правила дипломатического протокола. В нем предписывалось все: когда и какие поклоны делать, стоять или сидеть, снимать головной убор или не снимать, как титуловать великого государя и т. п. Но этот формальный документ в действительности был данью обветшалым, громоздким, подчас нелепым и смешным обычаям допетровской дипломатии.
Настоящий, реальный, практический наказ был собственноручно написан самим Петром и не имел ничего общего со старым, в котором сообщалось все, кроме существа дела. Он отличался предельной конкретностью, лаконизмом и являлся документом совершенно необычного характера. Посольству предписывалось нанять на русскую службу иностранных морских офицеров и матросов. При этом настоятельно подчеркивалось, что ими должны быть люди, прошедшие службу с самых нижних чинов, выдвинувшиеся благодаря умению и заслугам, «а не по иным причинам». Далее следовал целый список оружия, материалов для производства вооружения — все вплоть до тканей на морские флаги. Таким образом, посольству поручалась миссия, до этого неслыханная в истории не только русской, но и мировой дипломатии.