ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1110
Скачиваний: 3
мобильность зачастую равноценна смерти. Все, что способно изменяться, воспринимается как источник деградации и беспорядка. Мобильность становится синонимом беспорядка. Что касается философского и метаполитического уровня, мы узнаем из работ Генона и Эволы, посвященным традиции, что крайняя мобильность, лишенная смысла, сопровождает состояния патологического возбуждения и истерии. На уровне политики, излишнее возбуждение в городе является признаком беспорядка и его саморазрушения изнутри. С другой стороны, мы обнаружим «прогрессистскую» позицию по отношению к мобильности, которая возвышает ее и осуждает постоянство, «статику» как признак стагнации в материальном и психологическом плане. Постоянство — это стремление к смерти, к повторению; это стагнация, отказ от политического прогресса. Изучение эпохи Просвещения в трудах Шпенглера, Юнгера и постмодернистов Лиотара и Бодрийяра показало заблуждения и границы этой мифологии прогресса, которая была фетишизирована эпохой и стала затем причиной знаменитой западной «разочарованности».
В сфере геополитики мы имеем дело с эпистемологическим противопоставлением, которым надо оперировать весьма осторожно из-за риска начать рассматривать движение как анти-покой, а покой — как анти-движение, что приведет к патологической ситуации колебания междудвумя крайностями. Велико искушение начать думать,что стагнация позволяет избежать волнения, а волнение — стагнации. В геополитике стагнация часто приводит к отказу от «власти», которая является целью геополитики. Эту стагнацию можно наблюдать в современной европейской про-атлантической геополитике, предписываемой всемирными экономическими требованиями соперничающей англоамериканской талассократии. В результате, порождая намеренно стагнацию, чтобы уйти от волнения, мы порождаем стагнацию, которая возмущает, а создавая волнение в ответ на нее, мы способствуем появлению волнения, которое возвращает нас к стагнации. Иначе говоря, геополитика, лишенная мировоззрения и пространственного смысла, непременно порождает неясность, при которой смешиваются понятия «движение/покой» и «возбуждение/стагнация», в то время как разумная геополитика будет опираться на динамическую дихотомию, ловко сочетая движение и покой, осмысленные в понятиях «власть/ континуальность» и «революция/консервация» на метаполитическом уровне. Именно эта разница лежит в основе оппозиции евразийской геополитики теллурократии и талассократической геополитики: первая является, по сути, силой преобразующего движения на основе общей исторической и органической континуальности континента, вторая же
является силой изменения — мобилизирующего, конструктивистского, механистического, — которое растворяет цельность континентальной основы в конструктивисткой подвижной дискретности пространства. Талассократическая геополитика строится на принципе разделения и не учитывает природную и историческую континуальность пространства. В евразийской геополитике континуальность и движение вынуждены сосуществовать. Мы знаем из законов термодинамики, что именно движение структурирует систему, а покой и стагнация, наоборот, ее разрушают. Психоанализ показал, что стремление к желанию порождает само желание, а неподвижность является признаком смерти. Возникает вопрос, правомерно ли в геополитике смешивание понятий статичности и неподвижности. Статичность может быть созидательной. На медленной скорости и при замедлении происходят различные явления. Системам необходим покой, чтобы избежать перегрузки. Для человека покой — это момент созерцания и принятия окружающего мира. Между зрителем и созерцаемым объектом появляется своеобразная синхронизация, а затем происходит ускорение связи. Нельзя не восхищаться тем, как покой может стать ф актором ускорения и движения.
Власть трансформации и хаос
Геополитика, понимаемая как «власть трансформации», становится сама по себе результатом осмысления. Таким образом, мобильность не является временным и пространственным концептом, это концепт продуктивный, а у существования в пространстве появляются новые отношения. Вопрос мобильности в геополитике влечет за собой и вопрос созидания на всех уровнях: пространственно-материальном, психическом и социальном, политическом и культурном. В таком случае, можно констатировать, что геополитика конструктивистских изменений, проводимая талассократическими державами, не смогла создать на завоеванных территориях (я имею в виду Ирак, Ливию и Афганистан) работающую модель построения государственных отношений, приспособить инновации к культурной, религиозной и исторической континуальности завоеванных пространств. Геоконструктивистские изменения, которые разрушили результат тысячелетней политической, культурной и исторической деятельности, лишь усугубили беспорядок и раздробление завоеванного пространства. Действительно, философия изначально говорила, что для успешной трансформации необходима стабильность и континуальность. Философские и метаполитические труды немецкой Консервативной революции (в эпоху Веймарской республики) показали желание провести социальную революцию в
рамках консервативного проекта, который бы учитывал традиции культуры, социальный факт и политическое пространство. В материальном плане идентичность никогда не появляется случайно — необходима континуальность жизни, динамизм материи. В геополитике понятие абсолютной статичности — нонсенс. Допустить и осуществлять абсолютный статус-кво означало бы небытие и отказ от власти, которая является сущностью геополитической динамики, остановку, до и после которой ничего бы не существовало. На самом деле, мы находимся во всеобъемлющем геополитическом динамизме, в состоянии постоянной войны, при котором покой, мир — лишь видимость. Конечно, мы наблюдаем некоторые замедления: Лейбниц говорит, что с точки зрения человека покой существует, но это лишь замедление, а не полная остановка.
Любая геополитическая идентичность вовлечена в динамизм. Лейбниц говорит, что мы всегда воспринимаем явления, даже до того, как начинаем делать это осознанно. Явления сами закрепляются в нашей памяти вне процесса восприятия, мы даже не осознаем этого. Другими словами, если бы природа сама не способствовала восприятию и закреплению в нашей памяти, мы бы не смогли ее воспринимать. Таким образом, человеческая идентичность, восприятие и сознание возможны только на фоне динамизма. На экономическом и политическом уровне, необходимая территория, государство или общественное пространство возможно только если геопространственная и геополитическая структура предшествует экономической и политической. Государство невозможно без геополитического динамизма, продуктивного в пространственном плане. В противоположность таким философам, как Платон, Декарт и Гегель, предполагающим существование предшествующей движению статичности, некоторые философы (Делёз, Гераклит и другие досократики, Юм, Маркс) считают, что изменения и покой являются результатом динамизма, движения. Для этих философов понятие динамизма связано с понятием континуальности. Абсурдно предполагать, что явления падают с неба, а не происходят из континуальности с природой, с историей, с бессознательными силами индивидуума и народов, со скрытыми историческими силами, — необходимо исходить из понятия динамизма и движения. Продуктивная мобильность нашей культуры стала возможной только после интеллектуальной революции. Результат этой революции — то, что мы сегодня называем мобильностью. Не будем забывать, что в Древней Греции при Аристотеле приоритет отдавали местоположению, а мобильностью обладал только Бог. Бог являлся движущей силой всякого творения. Будучи неподвижным, он наслаждается самим собой и
приводит в движение всякую вещь, привлекая ее к себе. В термомеханике именно движение организует систему, а не покой, а чтобы система была жизнеспособной, ей необходима гетерогенность. И наоборот, если система замкнута на самой себе, она будет постепенно разрушаться. Гетерогенность и порядок противопоставлены замкнутости и беспорядку. На геополитическом уровне, конец идеологий не является катастрофой, — это лишь обнаружение невозможности существования замкнутой на себе геополитической системы. Необходимо отказаться от утопичного идеала полиса, чтобы, наконец, научиться создавать динамические геополитические структуры, позволяющие интеграцию, дифференциацию и плюрализм в Евразии.
Пространство-время и космическое тело
В философии Бергсона есть идея о том, что время тоже создает пространство. Всякая великая геополитика, сакральная и светская, основывается на создании особого пространственно-временного континуума. Речь идет о подлинно ницшеанской, дионисийской концепции пространства-времени. Делёз говорит, что проблема Эйнштейна в том, что он не дошел до конца своего открытия, потому что ограничился количественной множественностью и не вышел на уровень качественной множественности. Бергсон критикует Эйнштейна за то, что он, а за ним и вся современная наука, проигнорировал стадию качественной множественности и не смог обобщить взаимодействие пространства-времени, открытое на физическом уровне, на весь пространственно-временной континуум. В «Материи и памяти» Бергсон говорит, что все, что мы знаем о материи является лишь потоком образов. Если материя — это поток образов, и если наше сознание воспринимает эти образы, тогда наше сознание сливается с вселенной. Далее, если наше сознание сливается с вселенной, то наша личность и есть вселенная. Анри Бергсон через анализ материи и сознания делает феноменальное открытие, что наша личность, наше сознание — это и есть вселенная. Мы являемся космосом. Когда я познаю, мое сознание является сознанием земного шара, галактики. Я не гармонирую с миром, я являюсь миром, «человеком мира» по Мерло-Понти. Открытия Бергсона и Делёза отсылают нас к понятию космического тела. Глубинная сущность человека — быть космическим телом, «телом без органов» по Делёзу. Но этот космизм, присущий любой истинной евразийской геополитике, полностью отсутствует в талассократической геополитике, которая является светской и материальной.
Евразийская геофилософия?
Диалектика движения/покоя, войны/мира прошла через историю всего евразийского континента. Континент развивался в духе эллинизма посредством конфликтов, через серию разногласий философского, религиозного, политического, экономического и территориального планов. Желание снизить уровень конфликтности противодействующих сил путем ихпримиренияи гармонизациипривело к обратному результату и вызвало волну разрушительных сил, порожденных самой Европой. Если мы рассмотрим древнегреческое понятие ctycov [воспитание] у Платона, мы заметим, что оно представляет собой ctycov [состязание], борьбу противоположных сил в рамках единой и гармоничной души. Борьба, по своей природе, стремится упорядочивать и гармонизировать. Любая борьба — это порыв к целостности, s^ig [способность] и каратод [напряжение, усилие] к гармонии: любое состязание начинается с надежды победить, но победить врага значит обратить врага к себе, объединиться с ним. Поэтому борьба и конфликты ценны только тогда, когда они направлены на создание единения и гармонии.
С этой точки зрения, невозможно не осуждать опасное разрушительное действие сгт&сгк; [раздор], национальных распрей и экономического соперничества, которые подорвали и продолжают подрывать основы органической общности евразийского континента. При рассмотрении геополитических и политико-юридических тезисов Карла Шмитта, основанных на оппозиции суша-море107, на антагонизме между англо-саксонскими талассократическими силами и европейскими континентальными силами, нельзя не заметить, что, в противоположность европейской аристократической концепции политики и государства, талассократия навязывает демократические формы политической организации и провозглашает приход власти множества. Согласно конституции Афин, морское главенство требует, чтобы управление принадлежало народу [Sfjpog, демос], который приводит в движение корабли. Речь идет о духе шитик] тери] [искусство мореплавания], о