Файл: 11. Специфика русской философии. Формирование философских традиций (1018 в.).docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 24.10.2023
Просмотров: 135
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Романо-германский тип основан на католичестве и протестантстве, а славянский — на православии. Данилевский рассматривал православие как наиболее истинное направление в христианстве, подчеркивал его глубину и сохранение первоначальных традиций. С православием связывались другие особенности славянского культурно-исторического типа, специфика национального характера русского народа, его нравственные качества. Преобладающей чертой русского человека Данилевский считал терпимость, которая также формировалась благодаря православию.
Большое внимание в работе Данилевского уделяется анализу отношения к насильственное™ со стороны романо-германского культурно-исторического типа и славянского. Россия уже давно обвинялась со стороны европейских стран в насильственном характере и в завоевательной политике.
Западными авторами отмечались огромные размеры Российского государства и этим фактом пытались доказать ее агрессивность. В ответ на эти обвинения Данилевский отмечал, что Россия, конечно, не маленькое государство, но большая часть пространства занята не путем насильственного завоевания, а путем свободного расселения русского народа. Более того, он подчеркивал: «Слабые полудикие и совершенно дикие инородцы не только не были уничтожены, стерты с лица земли, но даже не были лишены своей свободы и собственности, не были обращены в крепостное состояние»[7].
Насилие и завоевания в большей степени присущи не славянской культуре, а романо-германской. Романо-германский культурно-исторический тип, в отличие от славянского, основан на насильственное™. «Одна из таких черт, общих всем народам романо-германского типа, — писал Данилевский, — есть насильственное™ (Gewaltsamkeit). Насильственное™, в свою очередь, есть ничто иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему»[8]. Отмечались такие факты проявления насильственное™ романо-германского культурно-исторического типа, как насильственное продвижение в другие страны католичества, колониальная экспансия европейских держав. Справедливо отмечалось, что Испания, Португалия, Великобритания и другие европейские страны при помощи насилия создали огромные колониальные империи.
Одним из существенных различий между романо-германским культурно-историческим типом и славянским Данилевский считал психические качества народа, национальный характер. Анализируя это различие, он подвергал критике имевшиеся в то время на Западе антропологические теории, согласно которым люди по строению своего черепа разделялись на длинноголовых и короткоголовых и этому делению придавалось социальное и культурное значение. Длинноголовые представлялись высшей расой, к которой причислялись германо-романские племена. Короткоголовые же, напротив, рассматривались как низшая раса, в которую включались славяне. Из такого деления делался вывод о неспособности славян к высоким достижениям культуры и их обреченности на то, чтобы своим материальным трудом служить на благо длинноголовым. Данилевский высказывал решительное несогласие с такими теоретическими построениями, подчеркивая их несостоятельность. «Прежде всего, - писал ученый, — нельзя не заметить, что такое деление имеет совершенно характер искусственности»[9].
В работе «Россия и Европа» рассматривались исторические факторы, которые оказали свое влияние на формирование особенностей культурно-исторических типов. Рассматривая романо-германский тип, Данилевский отмечал влияние свержения трех гнетов: схоластики, религии и феодализма. Он описывал это воздействие следующим образом: «Первым был почувствован и свергнут гнет авторитета в области мышления — что и называется временем Возрождения, которому соответствовал XV век; за ним, при помощи этой самодеятельной мысли, свергнут гнет религиозный — что составило время Реформации, соответствующее XVII веку... Наступил XVIII век, и очередь дошла до свержения третьего гнета — гнета феодального»[10].
Данилевский признавал, что нравственные качества европейских народов формировались в длительной борьбе с названными видами гнетов. Результатами этой борьбы стали два важных следствия: во-первых, сильное развитие личности и завоевание индивидуальной свободы, которая превратилась в принцип европейской цивилизации; во-вторых, достижение принципа народного верховенства. Данилевский признавал также промышленное развитие Европы, которое нашло яркое проявление в XIX в.
Важным отличием славянского типа культуры Данилевский считал его общественный характер, в то время как романо-германский тип характеризуется индивидуализмом. В его книге подчеркивается «огромный перевес, который принадлежит в русском человеке общенародному русскому элементу над элементом личным, индивидуальным»[11]. Кроме того, им отмечались различия в нравственных качествах.
В политической деятельности славянских народов Данилевский отмечал слабые стороны, которые он видел в том, что некоторые из них не сумели создать свою государственность, а те, которые ее создавали, не сумели сохранить. Исключением в этом отношении является Россия, и это опровергает представления некоторых западных теоретиков, которые говорили и писали о политической несостоятельности славян.
Идеи Данилевского повторил и по-своему разработал немецкий мыслитель Освальд Шпенглер (1880—1936). Книга Шпенглера «Закат Европы», вышедшая в 1918 г., вызвала большой интерес. Под закатом Европы Шпенглер понимал закат европейской культуры. Он утверждал, что расцвет западноевропейской культуры завершился. Она вступила в фазу цивилизации, которая означает, что культура не может дать ничего оригинального ни в области духа, ни в области искусства.
Шпенглер повторил идею Данилевского об обособленном, цикличном развитии культур. Он считал, что каждая культура обособлена от других, она развивается циклично, от рождения до смерти. По мнению Шпенглера, история распадается на ряд независимых, неповторимых циклических культур. Каждому культурному организму заранее отмерен определенный (около 1000 лет) срок, в течение которого он проходит основные жизненные циклы.
Шпенглер выделял восемь цивилизаций: египетскую, индийскую вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-арабскую, западноевропейскую, культуру майя, и предполагал возможность формирования русско-сибирской культуры. Концепция Шпенглера, несомненно, весьма оригинальна и необычна. Она вызвала в то время большой интерес, в том числе и в России.
Идеи Данилевского и Шпенглера развивал английский сторик Арнольд Тойнби (1889—1975). Тойнби предпринял широкомасштабные исторические изыскания, результаты которых представил в 12-томном труде «Исследование истории». В России на основе этой работы изданы сборники: «Постижение истории» и «Цивилизация перед судом истории»[12].
Суть учения Тойнби заключается в рассмотрении человечества как совокупности отдельных локальных цивилизаций. Особенность этих цивилизаций и их основа лежат в характере религиозных верований. Всего в истории человечества Тойнби насчитывал около трех десятков локальных цивилизаций. К 50-м г. XX в., по его мнению, сохранилось лишь пять цивилизаций: 1) православно-христианская, или византийская (страны Юго-Восточной Европы и Россия); 2) исламская (страны Северной Африки и Среднего Востока); 3) индуистская (субконтинентальная Индия); 4) дальневосточная (страны Дальнего Востока, Япония); 5) западная христианская (страны Западной Европы, Америка, Австралия, где распространены католицизм и протестантизм).
Каждая цивилизация проходит в своем развитии четыре стадии: генезис, рост, надлом, распад. Тойнби подробно рассматривал причины зарождения и роста цивилизаций, причины их надлома и распада. Критерием подъема цивилизации Тойнби считал развивающуюся индивидуальность. Критерием упадка он считал разрушение управления, означающее утрату гармонии между частями общества.
19. Проблемы культуры в учении К.Н. Леонтьева.
Константин Николаевич Леонтьев входил в число тех крупнейших представителей русской общественной мысли ХIХ столетия, которые были не только выдающимся творцами русской культуры. Леонтьев, как и некоторые его современники, внес большой вклад в осмысление и истолкование этой культуры. Вклад, который до сих пор не очень любят признавать даже многие специалисты, исследователи России и её наследия ХIХ века.
Константин Николаевич Леонтьев. Конец 1870-х гг.
Некоторые из отечественных культурологов, философов и историков просто воспроизводят и имитируют заведомо предвзятые подходы зарубежных исследователей русской культуры, везде ищущих и находящих истоки и течения исконного «российского тоталитаризма». Конечно, и Константин Николаевич включается в эту общую когорту. Причем, такого рода оценки попадают даже в отечественные энциклопедические издания, в том числе и весьма авторитарные. Так, в одном из них утверждается, что в том случае, когда для Леонтьева «центром притяжения» оказывается «культура, произрастающая в недрах государственно-оформленной социально-исторической общности», то «мысль его приобретала черты идеологии тоталитарного типа»[1].
Со своей стороны другие интерпретаторы наследия К. Н. Леонтьева зачастую «топят» его «культурно-исторические идеалы» в эстетизме, считающимся всеобъемлющей основой мироощущения Константина Николаевича. И эта трактовка также широко представлена в обобщающих работах. Как, например, у В. В. Бычкова: «Сохранив до конца жизни веру в эстетическое начало жизни и искусства, как сущностное начало, Леонтьев никак не мог примирить её со своей философией «христианского пессимизма», которую он выводил из Нового Завета, прочитанного «сквозь стекла» святоотеческой аскетики. В этом главная трагедия его позднего мироощущения и миропонимания, которую он сам хорошо сознавал, но не видел из неё выхода»[2].
Прочитав эти и подобные оценки, невольно хочется спросить, а была ли «трагедия»? А склонялся ли Леонтьев к «идеологии тоталитарного типа»? Беда в том, что у очень многих, взявших на себя труд истолкования наследия К. Н. Леонтьева, возникал соблазн рисовать карикатуры на его личность и творчество. Тем более, что уже многие современники Константина Николаевича дали в этом отношении весьма выразительные образцы.
Как нам представляется, куда более убедительным выглядит подход Т. М. Глушковой, не раз обращавшей внимание на то, что для Леонтьева слово «культура» имело «глубокий смысл и он ему давал очень основательные определения»[3].
Правда, если мы примем во внимание значительную часть свидетельств современников о Константине Николаевиче, то можно подумать, будто культурные представления Леонтьева вытекают из его эстетического аристократизма или некоего дендизма. И в этом смысле сам Леонтьев оказывается похожим на некоторых литературных героев Ивана Сергеевича Тургенева. Характерны здесь свидетельства младшего современника Леонтьева Григория Ивановича Замараева: «Как носитель истинной культуры и как тонкий эстетик, он (Леонтьев — С. У.) во всем умеренно посредственном, во всем типично пошловатом, во всем мещански-привычном видел хамство. Слово это он употреблял очень часто в культурном смысле даже с людьми, которые могли не знать, какой смысл придает он этому слову»[4].
Тот же Замараев любопытно описывал и квартиру Леонтьева в Москве: «В его квартире, когда он жил в Москве, в Денежном переулке, всегда господствовал образцовый порядок и безукоризненная чистота. В главной комнате, где обыкновенно велись наши беседы, мебели было немного. Впереди стоял диван и перед ним стол с парой старинных кресел; по задней стене шли полки с книгами; по лицевой (уличной) стороне стояли стулья, цветы; в углу, возле этажерки с рукописями, стояла лампа на деревянном винтообразном постаменте. В эту лампу наливалось какое-то (не помню названия) особенное, без запаха горючее вещество, стоившее гораздо дороже керосина; но Константин Николаевич позволял себе эту роскошь, потому что, как он говорил, что от керосина и пахнет неприятно и копоть пачкает мебель и руки»[5].
Таковы были вкусы и пристрастия Константина Николаевича Леонтьева, которые характеризуют его как личность цельную и последовательную. И все же культурно-исторические горизонты Константина Леонтьева выходят далеко за рамки каких-то сословных амбиций и эстетических изысков, что более чем очевидно из его главных трудов.
Как писал сам Леонтьев в «Письмах о восточных делах», «под словом культура я понимаю вовсе не какую попало цивилизацию, грамотность, индустриальную зрелость и т. п., а лишь цивилизацию свою по источнику, мировую по преемственности и влиянию. Под словом своеобразная мировая культура я разумею: целую свою собственную систему отвлеченных идей — религиозных, политических, юридических, философских, бытовых, художественных и экономических (необходимо прибавить,