ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 1670
Скачиваний: 20
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Коршунов. 1998. № 6. С. 79).
1 Подведем основные итоги дискуссии по вопросу о правомерности использования понятия «национальный интерес» и о его содержании.
Первое. Попытки «отменить» значение «национального интереса» как аналитического инструмента и критерия внешней политики государства являются слишком поспешными и безосновательными. Эти попытки не отражают состояния исследований по данной проблеме в Научной литературе в целом: критикуя понятие «национальный интерес», ни реалисты, ни либералы, как правило, не склонны абсолютно отрицать его пользу. Например, Р. Арон считает, что гражданам оно помогает осознать свою принадлежность к единой политической общности, а правителям независимо от идеологии, которой они могут быть привержены, оно напоминает, что их главными целями являются безопасность и величие государства (Агоп. 1984. Р. 101). Уолферс подчеркивает, что «национальные интересы заслуживают самого внимательного изучения» (№о1/ег$. 1962. Р. 147). Розенау признает, что использование понятия «национальный интерес» «достойно того, чтобы быть предметом анализа» (Кохепаи. 1986. Р. 495). Баттистелла говорит о правомерности и даже необходимости исследования «национального интереса» с точки зрения его соответствия фактам, а также политического и научного контекста формирования данного понятия (БаШх1еПа. 1995. Р. 29). Так или иначе «национальный интерес»-продолжает оставаться в центре внимания как теории, так и практики международных отношений, являясь «существенной предпосылкой убедительного объяснения поведения государств и результатов их взаимодействия» (Сандерс. 1999. С. 414).
Второе. Отрицая значимость «национального интереса», российские либералы идут значительно дальше западных. Противопоставляя государство и общество, властные политические структуры и нацию, державность и демократию, интегративные и солидарные функции «Левиафана» потребностям развития и независимости индивида, они склонны в лучшем случае согласиться с правомерностью категории «национальный интерес» в применении к западным странам. Что касается современной России, то груз государственнических и авторитарных традиций и все еще отсутствующее у нас гражданское общество, по их мнению, делают данную категорию не только неприменимой, но и опасной для становления демократии.
Историческое прошлое нашей страны и тенденции к авторитаризму в ее новейшей истории дают определенные основания для подобных рассуждений. Вместе с тем ни то, ни другое не является исключительно российским «национальным достоянием», так же как не является исключительно российской особенностью противоречие между нацией и государством, властью и гражданским обществом, правами индивида и солидарными функциями политических структур. Важно, что указанное противоречие носит (в том числе и в России) не взаимно исключающий, а взаимно предполагающий характер. Поэтому противопоставление вышеназванных понятий и их содержания неправомерно в теоретическом и рискованно в политическом плане. Как верно отмечает М. А. Молчанов: «Безгосударственное гражданское общество пока никто не обнаружил, а общие интересы граждан столь же реальны, сколь их индивидуальные, групповые (потенциально конфликтные) интересы...» (Молчанов. 2000. С. 10). Он справедливо подчеркивает и «тот факт, что данное общество, гражданское или нет, отвечает на прогрессирующее ослабление и самоизоляцию власти узурпацией функции последней. А это, в свою очередь, ведет к разрушению последних скреп социальной солидарности и — в перспективе — к торжеству «не-редуцируемого плюрализма» борьбы одиночек на правах сильного» (там же).
Третье. Строгое понимание «национального интереса» не предполагает его ассоциирования с «национальностью», т.е. с этническим фактором. Так же как и категория нации, понятие «национальный интерес» отражает прежде всего единство политических структур и гражданского общества (не игнорируя, впрочем, присущих ему противоречий) и не сводится к этнической составляющей, имеющей в данном случае второстепенное значение.
Четвертое. Отождествление «национального интереса» с общественным интересом столь же неправомерно, как и их противопоставление. Отождествление ведет к отрицанию специфики внешней политики, ее относительной самостоятельности и в конечном счете сводит ее к внутренней политике государства. Противопоставление — к абсолютизации несовпадения интересов государства и гражданского общества. Например, в конституционной системе США определение национальных интересов входит в обязанности президента, который опирается в этом на согласие Сената и консультации с ним, а также на финансовую поддержку того же Сената и палаты представителей. В вопросах, связанных с общественными интересами, полномочия между президентом, Конгрессом и судебными органами распределяются более равномерно.
Как уже отмечалось, западные авторы разделяют национальные интересы и общественные, связывая первые с международным окружением, а вторые — с особенностями внутренней ситуации в стране (в политической, экономической, социальной и других сферах). Поэтому с позиции западной теории международных отношений такие формулировки, как «внешнеполитический аспект национальных интересов», тавтологичны и способны скрыть существо вопроса. Действительно, отождествление указанных понятий может привести к тому, что «национальный интерес» либо редуцируется к «общественному интересу» (и, соответственно, внешняя политика — к внутренней), либо отрывается от государственного (см., например: Полис. 1995. № 1. С. 117), предоставляя возможность оценивать внешнеполитические цели властных структур и потребности этнических групп, а также интересы личности как противоположные.
Учитывая вышесказанное, необходимо также иметь в виду два обстоятельства. Одно из них — это то, что общественные и национальные интересы не исключают друг друга. Общественные интересы испытывают на себе влияние международной обстановки (особенно сильное в периоды ее обострения). А национальные интересы зависят от экономической ситуации, социальной и политической стабильности и морального климата в стране. Не случайно раздел Стратегии национальной безопасности США, посвященный национальным, интересам, включает подраздел «Растущие угрозы у нас в стране», содержащий программу борьбы с терроризмом и защиту внутренних инфраструктур (НГ. 1999. 10 февр.).
Второе обстоятельство состоит в том, что в странах, переживающих переходный период своего развития, наблюдается не только усиление взаимовлияния общественных и национальных интересов, но и рост приоритета первых перед вторыми. Именно такая ситуация характерна сегодня для России и других государств бывшего СССР. В этой связи в Концепции национальной безопасности Российской Федерации разделение национальных интересов на интересы во внутриполитической и международной сферах (см.: НГ. 1999. 10 февр.) выглядит вполне правомерным. Как справедливо подчеркивают эксперты российской неправительственной организации Совет по внешней и оборонной политике (СВОП), в условиях современной России внутриполитические национальные интересы требуют «всемерной концентрации на главной задаче — возрождении государства, экономики, благосостояния народа. Внешняя же политика должна быть полностью подчинена этой задаче — и философски, и концептуально, и оперативно» (Стратегия для России. 2000. 3.7). Иначе говоря, во взаимодействии национальных и общественных интересов приоритетными становятся вторые. В то же время национальные интересы характеризуются сегодня более сложной структурой, и связано это с необходимостью ответа на новые внутренние и внешние вызовы. Впрочем, усложнение структуры национальных интересов касается не только Российской Федерации.
2. Критерии и структура национального интереса
Выше уже отмечалось, что следствием неоднозначности понятия «национальный интерес» является то, что его аналитическая и практико-политическая роль далеко не абсолютна. Вместе с тем нельзя отрицать то, что рассматриваемая категория очень важна для понимания суШ" ности тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений.
Например, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней политики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. Но скорее всего, ближе к истине не те, кто противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а те, кто считает первую неотъемлемым элементом второго (см.: Могдеп-(каи. 1961. Р. 3-12).
В основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или социальной общности, обусловленные экономической, социальной, политической и т.д. ситуациями, в которых они находятся. Процесс познания социальных потребностей — это процесс формирования интересов людей (см. об этом: Поздняков. 1976. С. 112—124). Таким образом, интерес — категория объективно-субъективная. Причем объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе и о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств в деле защиты от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение как во внешнеполитической области, так и внутри страны давало им основания для недоверия к нему. В свою очередь, внешнеполитическая стратегия США давала лидерам СССР повод считать, что усиление обороноспособности советского государства — важнейшая составляющая его национальных интересов. По существу же, гонка вооружений не отвечала потребностям безопасности, благосостояния и развития ни одной, ни другой стороны.
Существуют также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером мнимого национального интереса может служить такая ситуация, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно (см. об этом: Государственные, национальные и классовые интересы... С. 70). Хрестоматийный пример субъективного интереса — поступок Герострата, добившегося бессмертной «славы» поджогом храма. Пример субъективного «национального интереса» в современных международных отношениях — мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 г. (декларации о необходимости присоединения к Ираку «исконно принадлежавшей ему провинции» были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем «небольшой победоносной войны»).
Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными), объективными и субъективными подлинными и мнимыми интересами различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. (подробнее см.: Увалов. 1990. С. 19—20).
Исходя из сказанного, понятие «интерес» можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), являющиеся следствием фундаментальных условий его существования и деятельности. Но интерес — это и отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно, национальный интерес — осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неоднородным государствам: фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес.
Р. Арон (и ряд его последователей), как уже говорилось, считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Б. Рассет и X. Старр предложили выйти за рамки «туманного восприятия национального интереса», а К. Холсти использует в этой связи понятие «внешнеполитические задачи».
Положения Арона о так называемых вечных целях любого государства, по, существу, совпадают с традиционным реалистическим пониманием национального интереса. С точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным (стремление к безопасности, силе и славе), так и конкретным образом (жажда расширения пространства, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей, увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (Агоп. 1984. Р. 82—87). В свою очередь, содержание «основных внешнеполитических задач» государства, — понятия, которым К. Холсти предлагает заменить категорию «национальный интерес», — фактически совпадает с содержанием этой категории. Действительно, Холсти определяет внешнеполитические задачи как «систему представлений о будущем положении дел и будущих условиях, которых правительства стремятся добиться посредством действий отдельных политических деятелей, используя свое влияние за границей и изменяя или поддерживая действия других государств»-При этом основные задачи он связывает с выживанием государства, его суверенитетом, территориальной целостностью и благосостоянием граждан.
1 Подведем основные итоги дискуссии по вопросу о правомерности использования понятия «национальный интерес» и о его содержании.
Первое. Попытки «отменить» значение «национального интереса» как аналитического инструмента и критерия внешней политики государства являются слишком поспешными и безосновательными. Эти попытки не отражают состояния исследований по данной проблеме в Научной литературе в целом: критикуя понятие «национальный интерес», ни реалисты, ни либералы, как правило, не склонны абсолютно отрицать его пользу. Например, Р. Арон считает, что гражданам оно помогает осознать свою принадлежность к единой политической общности, а правителям независимо от идеологии, которой они могут быть привержены, оно напоминает, что их главными целями являются безопасность и величие государства (Агоп. 1984. Р. 101). Уолферс подчеркивает, что «национальные интересы заслуживают самого внимательного изучения» (№о1/ег$. 1962. Р. 147). Розенау признает, что использование понятия «национальный интерес» «достойно того, чтобы быть предметом анализа» (Кохепаи. 1986. Р. 495). Баттистелла говорит о правомерности и даже необходимости исследования «национального интереса» с точки зрения его соответствия фактам, а также политического и научного контекста формирования данного понятия (БаШх1еПа. 1995. Р. 29). Так или иначе «национальный интерес»-продолжает оставаться в центре внимания как теории, так и практики международных отношений, являясь «существенной предпосылкой убедительного объяснения поведения государств и результатов их взаимодействия» (Сандерс. 1999. С. 414).
Второе. Отрицая значимость «национального интереса», российские либералы идут значительно дальше западных. Противопоставляя государство и общество, властные политические структуры и нацию, державность и демократию, интегративные и солидарные функции «Левиафана» потребностям развития и независимости индивида, они склонны в лучшем случае согласиться с правомерностью категории «национальный интерес» в применении к западным странам. Что касается современной России, то груз государственнических и авторитарных традиций и все еще отсутствующее у нас гражданское общество, по их мнению, делают данную категорию не только неприменимой, но и опасной для становления демократии.
Историческое прошлое нашей страны и тенденции к авторитаризму в ее новейшей истории дают определенные основания для подобных рассуждений. Вместе с тем ни то, ни другое не является исключительно российским «национальным достоянием», так же как не является исключительно российской особенностью противоречие между нацией и государством, властью и гражданским обществом, правами индивида и солидарными функциями политических структур. Важно, что указанное противоречие носит (в том числе и в России) не взаимно исключающий, а взаимно предполагающий характер. Поэтому противопоставление вышеназванных понятий и их содержания неправомерно в теоретическом и рискованно в политическом плане. Как верно отмечает М. А. Молчанов: «Безгосударственное гражданское общество пока никто не обнаружил, а общие интересы граждан столь же реальны, сколь их индивидуальные, групповые (потенциально конфликтные) интересы...» (Молчанов. 2000. С. 10). Он справедливо подчеркивает и «тот факт, что данное общество, гражданское или нет, отвечает на прогрессирующее ослабление и самоизоляцию власти узурпацией функции последней. А это, в свою очередь, ведет к разрушению последних скреп социальной солидарности и — в перспективе — к торжеству «не-редуцируемого плюрализма» борьбы одиночек на правах сильного» (там же).
Третье. Строгое понимание «национального интереса» не предполагает его ассоциирования с «национальностью», т.е. с этническим фактором. Так же как и категория нации, понятие «национальный интерес» отражает прежде всего единство политических структур и гражданского общества (не игнорируя, впрочем, присущих ему противоречий) и не сводится к этнической составляющей, имеющей в данном случае второстепенное значение.
Четвертое. Отождествление «национального интереса» с общественным интересом столь же неправомерно, как и их противопоставление. Отождествление ведет к отрицанию специфики внешней политики, ее относительной самостоятельности и в конечном счете сводит ее к внутренней политике государства. Противопоставление — к абсолютизации несовпадения интересов государства и гражданского общества. Например, в конституционной системе США определение национальных интересов входит в обязанности президента, который опирается в этом на согласие Сената и консультации с ним, а также на финансовую поддержку того же Сената и палаты представителей. В вопросах, связанных с общественными интересами, полномочия между президентом, Конгрессом и судебными органами распределяются более равномерно.
Как уже отмечалось, западные авторы разделяют национальные интересы и общественные, связывая первые с международным окружением, а вторые — с особенностями внутренней ситуации в стране (в политической, экономической, социальной и других сферах). Поэтому с позиции западной теории международных отношений такие формулировки, как «внешнеполитический аспект национальных интересов», тавтологичны и способны скрыть существо вопроса. Действительно, отождествление указанных понятий может привести к тому, что «национальный интерес» либо редуцируется к «общественному интересу» (и, соответственно, внешняя политика — к внутренней), либо отрывается от государственного (см., например: Полис. 1995. № 1. С. 117), предоставляя возможность оценивать внешнеполитические цели властных структур и потребности этнических групп, а также интересы личности как противоположные.
Учитывая вышесказанное, необходимо также иметь в виду два обстоятельства. Одно из них — это то, что общественные и национальные интересы не исключают друг друга. Общественные интересы испытывают на себе влияние международной обстановки (особенно сильное в периоды ее обострения). А национальные интересы зависят от экономической ситуации, социальной и политической стабильности и морального климата в стране. Не случайно раздел Стратегии национальной безопасности США, посвященный национальным, интересам, включает подраздел «Растущие угрозы у нас в стране», содержащий программу борьбы с терроризмом и защиту внутренних инфраструктур (НГ. 1999. 10 февр.).
Второе обстоятельство состоит в том, что в странах, переживающих переходный период своего развития, наблюдается не только усиление взаимовлияния общественных и национальных интересов, но и рост приоритета первых перед вторыми. Именно такая ситуация характерна сегодня для России и других государств бывшего СССР. В этой связи в Концепции национальной безопасности Российской Федерации разделение национальных интересов на интересы во внутриполитической и международной сферах (см.: НГ. 1999. 10 февр.) выглядит вполне правомерным. Как справедливо подчеркивают эксперты российской неправительственной организации Совет по внешней и оборонной политике (СВОП), в условиях современной России внутриполитические национальные интересы требуют «всемерной концентрации на главной задаче — возрождении государства, экономики, благосостояния народа. Внешняя же политика должна быть полностью подчинена этой задаче — и философски, и концептуально, и оперативно» (Стратегия для России. 2000. 3.7). Иначе говоря, во взаимодействии национальных и общественных интересов приоритетными становятся вторые. В то же время национальные интересы характеризуются сегодня более сложной структурой, и связано это с необходимостью ответа на новые внутренние и внешние вызовы. Впрочем, усложнение структуры национальных интересов касается не только Российской Федерации.
2. Критерии и структура национального интереса
Выше уже отмечалось, что следствием неоднозначности понятия «национальный интерес» является то, что его аналитическая и практико-политическая роль далеко не абсолютна. Вместе с тем нельзя отрицать то, что рассматриваемая категория очень важна для понимания суШ" ности тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений.
Например, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней политики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. Но скорее всего, ближе к истине не те, кто противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а те, кто считает первую неотъемлемым элементом второго (см.: Могдеп-(каи. 1961. Р. 3-12).
В основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или социальной общности, обусловленные экономической, социальной, политической и т.д. ситуациями, в которых они находятся. Процесс познания социальных потребностей — это процесс формирования интересов людей (см. об этом: Поздняков. 1976. С. 112—124). Таким образом, интерес — категория объективно-субъективная. Причем объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе и о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств в деле защиты от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение как во внешнеполитической области, так и внутри страны давало им основания для недоверия к нему. В свою очередь, внешнеполитическая стратегия США давала лидерам СССР повод считать, что усиление обороноспособности советского государства — важнейшая составляющая его национальных интересов. По существу же, гонка вооружений не отвечала потребностям безопасности, благосостояния и развития ни одной, ни другой стороны.
Существуют также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером мнимого национального интереса может служить такая ситуация, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно (см. об этом: Государственные, национальные и классовые интересы... С. 70). Хрестоматийный пример субъективного интереса — поступок Герострата, добившегося бессмертной «славы» поджогом храма. Пример субъективного «национального интереса» в современных международных отношениях — мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 г. (декларации о необходимости присоединения к Ираку «исконно принадлежавшей ему провинции» были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем «небольшой победоносной войны»).
Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными), объективными и субъективными подлинными и мнимыми интересами различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. (подробнее см.: Увалов. 1990. С. 19—20).
Исходя из сказанного, понятие «интерес» можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), являющиеся следствием фундаментальных условий его существования и деятельности. Но интерес — это и отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно, национальный интерес — осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неоднородным государствам: фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес.
Р. Арон (и ряд его последователей), как уже говорилось, считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Б. Рассет и X. Старр предложили выйти за рамки «туманного восприятия национального интереса», а К. Холсти использует в этой связи понятие «внешнеполитические задачи».
Положения Арона о так называемых вечных целях любого государства, по, существу, совпадают с традиционным реалистическим пониманием национального интереса. С точки зрения Р. Арона, вечные цели могут проявляться как абстрактным (стремление к безопасности, силе и славе), так и конкретным образом (жажда расширения пространства, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей, увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (Агоп. 1984. Р. 82—87). В свою очередь, содержание «основных внешнеполитических задач» государства, — понятия, которым К. Холсти предлагает заменить категорию «национальный интерес», — фактически совпадает с содержанием этой категории. Действительно, Холсти определяет внешнеполитические задачи как «систему представлений о будущем положении дел и будущих условиях, которых правительства стремятся добиться посредством действий отдельных политических деятелей, используя свое влияние за границей и изменяя или поддерживая действия других государств»-При этом основные задачи он связывает с выживанием государства, его суверенитетом, территориальной целостностью и благосостоянием граждан.