Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

нелое и мертвое, отвергается теперь также и для неодушевленно­
го  телесного  мира,  который  раньше  называли  мертвым.  Даже 

замаскированные материалисты выставляют органическое против 

механического и таким образом примыкают к модному течению. 
Понятия  самого  механического  естествознания  в  «энергетике» 

обрели своеобразное оживление. О живой  математике,  правда, 

•до  сих  пор  речь  еще  не  заходила,  зато  и  дисциплина  эта  у 

большинства из представителей  «живой»  науки наименее в чес­
ти. Однако  и  здесь  можно  отметить  направления,  задающиеся 

целью  представить  мир  математического более  подвижным  и  в 

этом смысле более живым.

Что при таких обстоятельствах в той науке, которая трактует о 

жизни в более узком смысле, т. е.  в 

биологии,  витализм в качес­

тве нео-витализма пользуется наибольшим успехом, едва ли нуж­

дается в особых объяснениях. Антимеханические «силы» вводят­
ся  в  качестве действующих  принципов  цели,  и  природа должна 

мыслиться  отчасти  или  целиком  телеологичной.  Только  таким 

образом, полагают, можно адекватно понять живую жизнь, кото­

рая  никогда не может возникнуть из мертвой,  механичной мате­
рии. Достигаются ли при этом предметные успехи по сравнению 

с Аристотелем, достигаются ли хотя бы  вполне его мысли, этот 

вопрос  мы  оставим  в  стороне.  Здесь  нам  важно только  понять 

знамение времени.

В этой связи следует далее  отметить,  что стремление  к жиз­

ненности не ограничивается одними естественными науками. Оно 
обнаруживается и в психологии, равно как и 

в науках о культу­

ре, называемых науками о духе. От историка требуют, чтобы он 

не давал мертвого знания об отживших, ставших неживыми фак­

тах прошедшего, которые в своей окаменелости совершенно не 

касаются  нас. Напротив, он должен  вжиться в события прошло­
го, заново пережить их и таким образом сделать их вновь живы­
ми,  как живо непосредственное настоящее. Он должен сделать 

для  нас  возможной  общую жизнь с  нашими  предками  и дух  их 
живым  в  нас.  Это  должно  быть  сделано  для  самых  различных 

областей культуры, для искусства и права, для хозяйства и рели­
гии Прошлого.  Их дремлющие силы должны быть пробуждены к 
новой жизни.  Соответственно этому  в  историческом  материале 
важным оказывается лишь то, что когда-то было первозданным 
и действительно живым, тогда как все производное и маложиз­
ненное в прошлом представляет лишь второстепенный интерес.

Ведь таким пониманием, чтобы  назвать  конкретный пример, 

обусловлен даже такой самостоятельный труд,  как «Гете» Гун-

279

дольфа, по крайней мере, по своей программе*. Здесь поэт срав­

нивается с Данте и Шекспиром, причем автор находит, что он не. 
столь однороден  со своим  миром,  как те. Те были  первоздан­
ными людьми  в  первозданном  мире,  Гете —  первозданный че­

ловек  в  мире  производном,  в  мире  образованности.  Так в его 
жизни переплетается  переживание первозданного и  пережива­

ние образованности 

(Urerlebnis und Bildungserlebnis). 

Религи­

озное, титаническое, эротическое — это  переживание первоз­
данного, переживания же образованности — это прошлое Гер­

мании, Шекспир, классическая древность, Италия, Восток, немец­
кое общество. Исходя  из этого различения, следует понять тво­

рение  Гете  в  его  целостности,  его лирику,  его символизм,  его 
аллегорику. Это разделение, определяемое степенью близости 
к  первозданному,  должно  стать  на  место  обычного.  Лирика 
содержит переживания  первозданного и соткана из материала 
ее. Здесь нет элементов образованности. Вертер и Тассо также 
приближаются  к этой сфере.  В символике первозданное сотка­
но из  материала мира образованности и,  наконец, аллегорика 

содержит  только  производные  переживания.  Поэтому  в худо­
жественном отношении она представляется наименее значитель­

ной, и симпатии автора повсюду на стороне первозданного. Это 
кажется  вполне понятным в наше время.

Встречаются ли вообще у исторического человека, творящего 

культурные ценности, художественно значительные переживания 
первозданного в противоположность 

всем переживаниям обра­

зованности, об этом автор не спрашивает, хотя такой вопрос сле­
довало бы считать очень уместным. Бывали ли у великого челот 
века культуры религиозные, титанические, эротические пережива­
ния,  выходящие за пределы только личной, частной значитель­

ности, без существенной примеси элементов образованности, это 

в наше время жизненного энтузиазма не представляется  пробле­
мой, хотя, несомненно, проблематично в высшей степени.

Неудивительно, что при таких обстоятельствах понятие жизни 

все  больше  проникает 

в философию.  К  ней  мы  теперь  и  обра­

тимся, чтобы сначала охарактеризовать ее в общих чертах. При 
этом, разумеется, вненаучная философия мировоззрений также 

принимается во внимание.

Естественнее всего возникает мысль 

о жизненной этике. Уче­

ние о нравственности всегда было той частью философии, кото-

* 

Friedrich Gundolf, Goethe. 1916. Характерно, что эти мысли играют роль 

лишь во «введении». Они кажутся данью, платимой автором своему времени. 
Однако понятие жизни вообще встречается среди теоретиков, группирующих­
ся  вокруг  Стефана  Георге.  Глубокая  лирика  Георге  стоит  выше  какой-либо 

жизненной  поэзии.

280

рая  привлекала  внимание  наиболее  широких  кругов.  На самой 

жизни  должны  быть  основаны  нравственные  идеалы.  Человек 

должен  как можно больше переживать  и  как можно более жиз­

ненно  развертывать  свою  жизнь  во  всех  направлениях.  Ничего 

живого, что хочет проявиться, он  не в праве подавлять и губить. 

Подобно дереву и цветку полевому, цветет и человек, и он дол­

жен знать это.  Не изжить своего цветения, не принимать каждое 

переживание в распростертые объятия, не ценить его, значит уби­
вать самого себя. Живи!  Вот клич нового категорического импе­

ратива.  Этической значительности жизнь достигает лишь тогда* 

когда  она доводится  до  вершины живости  и  во  всей  своей  ши­
роте наполняется жизнью.

Правда,  слово  «изжить»  стало  уже  несколько  подозритель­

ным.  Некоторые замечают, что даже ссылка на цветение  расте­
ния  не  повсюду  подходит, так  как  на берегу  моря  или  в  голых 
равнинах одинокие деревья  и  кусты знаменуют скорее борьбу и 

отречение. Наконец, опыт человеческой жизни должен пробудить 

мысль, что нравственным императивом изживания может, пожа­

луй,  хорошо  забавляться  современный  жизненный  мудрец,  но 
что в жизненной борьбе не обойтись одной лишь моралью жиз­

ни 

(Lebe-Moral), 

со столь легко выполнимыми жизненными обя­

занностями 

(Lebe-Pflichten), 

возлагаемыми ею. Тогда  придется 

искать более серьезную жизненную этику,  имеющую  в  виду  не 

только цветы жизни, но и плоды ее. Однако, основные устремле­

ния,  из  которых  вырастает  жизненная  этика,  от  этого  еще  не 

умерли;  жизненность жизни  все еще  считается  высшим  нравст­

венным требованием.

Так  же  и 

э с т е ти ка  требует  живого  искусства,  философия 

религии живого Бога, даже логика требует живого мышления, и, 

наконец, обратим еще внимание и на это, принцип жизни прони­
кает также  в  «святая  святых»  философии,  в 

метаф изику.  Под 

жизнью разумеют не только лежащее в пределах эмпирической 

реальности,  но  надеются  с  помощью  этого  понятия  по  новому 
решить также проблемы сверхчувственного. Если мысль об изжи­
вании  придает  модному  понятию  этическую  окраску,  то  здесь 

оНо  служит  иррационалистической  или  даже  мистической  пот­

ребности. Только абсолютное, непосредственное и первозданное, 

улавливаемое интуицией без всякого участия понятий, есть истинно 

реальное, и глубочайшая сущность мира, непосредственно пере­

житая или увиденная, тоже есть жизнь. Та действительность, ко­
торой занимаются обыкновенные «науки», опускается по сравне­

нию  с  пережитой  жизнью  до  степени  всего  лишь  явления  или 
рационализированного, и потому недействительного, продукта, име­
ющего второстепенное значение.

281

Короче говоря, жизнь, вот что «скрепляет мир в его глубинах», 

в противоположность мертвой, механичной внешней стороне при­
роды.  На старый фаустовский вопрос модная философия также 
отвечает принципом жизни.

Уж одни эти замечания  показывают,  как при  помощи совре­

менного понятия жизни может быть создана философия, по край­

ней мере, формально отвечающая всем требованиям, обычно пре­

дъявляемым философскому мышлению в целом. Чтобы уяснить 
это еще рельефнее, укажем еще на цели каждой действительно 

всеобъемлющей философии  и спросим себя, насколько они  ка­

жутся  в  настоящий  момент достигнутыми  путем  понятия жизни. 

Это поведет нас к общему рассмотрению сущности философии 

вообще.  Но от него мы  вскоре вернемся обратно к философии 

нашего  времени.

Прежде  всего  в  философии  видят  науку,  делающую  своим 

предметом мир 

в целом.  Какая-нибудь дисциплина должна себе 

поставить эту универсальную задачу, и только философия может 
это сделать. То, что в настоящее время мировое целое представ­
ляется поделенным между отдельными науками, ничего в этом не 
изменяет. Каждая из них трактует, согласно своему понятию, только 
одну из частей мира, целое же есть нечто иное,  нежели  простой 
агрегат частей. Философия, таким образом, во всяком случае, сох­

раняет самостоятельную задачу: она должна развить понятия для 

мирового целого, чтобы оно представлялось в них как единство. 
Это  всегда было  и  останется  ее задачей.  Какие угодно частич­
ные устремления не заслуживают названия философии.

Однако  в этом универсальная тенденция не находит еще себе 

полного выражения. От философии требуют, чтобы она давала 
нам  «мировоззрение»,  и  при этом  имеют в  виду  не только  мир 

как объект, но также наше (субъектов) отношение к миру. Иными 
словами, ожидают, как указано, также «Жизневоззрения». При этом 
оказываются  важными  не  только  те  мысли,  которые  пытаются 
установить,  каков  мир  в  действительности,  но  мы  хотим  также 
истолковать  «смысл»  человеческой жизни,  а это  удается  лишь 

тогда,  когда  мы знаем 

ценности,  придающие  ей  смысл.  Таким 

образом, рядом с проблемами бытия 

(Seinsprobleme) 

становятся 

проблемы ценностей 

(Wertprobleme). 

Философия должна овла­

деть  также  ими,  если  она  хочет  быть  универсальной.  Так  она 
становится  наукой  не только о  мировом  целом,  но также о  це­
лостном человеке и его отношении к миру. Лишь таким образом 
она  охватывает  поистине  целое  и  не  ограничивается,  подобно 
другим наукам, частью.

Далее отношение части к целому приводит нас также к  друго­

му важному для философии отличию ее от специального иссле­

282

дования.  Реальный  мир,  в  котором  все мы живем,  протекает во 

времени,  оно же  простирается  в  прошлое  и  в будущее,  причем 
никогда не видно конца его.  Поэтому все то, что мы в состоянии 

обозреть  во времени, является  всегда только частью мира.  Ми­

ровое  целое  мы  можем  мыслить  лишь  как нечто,  объемлющее 
все  временные части мира и, таким образом, также само время. 

Так мы приходим к лротивоположности временного и невремен­

ного.  Части  мира  лежат  во  времени.  Мировое  целое  не  может 

быть  во  времени,  но  наоборот:  время  заключено  в  мировом 

целом.  Вследствие  этого,  для  универсальной  науки отношение 
временного к невременному, или, говоря положительно, к 

вечно­

м у также станет проблемой. Вопрос, как часть приходит к целому, 

можно формулировать в виде вопроса, как временное врастает в 
вечное.  В  качестве универсальной  науки  философия  не  может 

оставаться  при  созерцании  временного  (Zeitanschanung).  Она 

должна дойти до миросозерцания.  Но она должна вместе с тем 

развить  его так,  чтобы  оно  охватывало также созерцание  вре­

менного.  Время  и  вечность  должны  быть  объединены  в  фило­

софском понятии  мирового целого.

Наконец, можно подчеркнуть еще одну особенность филосо­

фии.  Если  она  хочет  быть  наукой  о  целом,  то  она  должна 
носить строго систематический характер, т. е. она должна сом­

кнуть все свои отдельные понятия  и суждения,  как члены едино­
го  упорядоченного  мыслительного  целого.  Вне формы 

систе­

мы она  не  была бы  в состоянии  обнять  мировое  целое.  Поня­

тия,  не являющиеся членами  системы, относятся лишь к частям, 

и до тех пор,  пока нет системы, мир распадается для нас на свои 

части.  В том виде,  в котором действительность  представляется 

впервые, до того как мы систематически понимаем ее, она вооб­
ще не есть еще  «мир»,  а скорее нагромождение обломков или 

хаос. Только тогда, когда мы упорядочиваем ее части, возникает 
то, что мы  называем космосом.  Итак, только система дает воз­

можность  превратить  мировой хаос  в мировой  космос,  и  пос­

тольку  можно  сказать,  что  всякая  философия  должна  иметь 

форму системы.

Задачи философии, в  конце  концов, могут быть выражены в 

одном  предложении:  она  ищет  облеченного  в  форму  системы 

мировоззрения, которое охватывает созерцание временного и со­

зерцание жизни, и таким образом учит понимать жизнь во време­

ни  в  связи  со  сверхвременной  сущностью  мирового  целого. 
Большего  она  не  может желать,  но  в  качестве  универсального 

созерцания  она  не  вправе  также  ограничиваться  меньшим,  по 

крайней  мере, в своем замысле. Чего она может достигнуть, это 

другой вопрос.

283