Файл: Т. Ливанова - История западно-европейской музыки до 1789 года. Т. 2.doc

449

клавира и скрипки, два концерта для флейты, квартет с флей­той (KV 285), песни и арии, предназначая их в большинстве для местных музыкантов. Так, его итальянские арии писались в расчете на выдающегося немецкого певца А. Рааффа или юную певицу Алоизию Вебер, дочь суфлера и переписчика в мангеймском театре, пение и общая музыкальность которой сразу пленили Моцарта. Ему никак не хотелось уезжать из Мангейма: он впервые испытал чувство любви. Только решительные настояния отца, даже его резкости в письмах заставили Мо­царта покинуть Мангейм и направиться в Париж. Отец при­зывал Вольфганга преследовать самые серьезные цели («Или Цезарь или никто!» — убеждал он сына) и доказывал ему, как важно завоевать авторитет именно в Париже, откуда слава любого таланта распространяется по всему свету. Скрепя серд­це Моцарт подчинился воле отца.

23 марта 1778 года Вольфганг и его мать добрались в Па­риж. Время оказалось мало подходящим для успехов молодого иностранца в столице Франции. Общество было поглощено борьбой глюкистов и пиччиннистов, знать вела легкий и рас­пущенный образ жизни, не слишком интересуясь серьезной му­зыкой. Моцарту удалось получить уроки в некоторых домах, поскольку он привлек к себе внимание в салонах как пианист. Он написал симфонию (KV 297) для исполнения в Concerts spirituels — блестящее и эффектное произведение, которое име­ло успех в Париже. Ради своих друзей, мангеймских музы­кантов, концертировавших там, сочинил Концертную симфонию для духовых инструментов (флейта или кларнет, гобой, вал­торна и фагот) с сопровождением (KV 297b = Anh. 9). Создавал он тогда также сонаты для клавира, для скрипки и клавира. В клавирных сонатах несомненно отразились новые впечатле­ния и чувства молодого Моцарта, освободившегося от сковы­вавших его условий деятельности и хоть временно обретшего внутреннюю свободу. Они очень многообразны, дают примеры различного понимания цикла и свободной трактовки частей; наряду с углублением лирики и ростом драматической энергии они достигают местами почти театральной конкретности обра­зов. Французский вкус определенно проявился в сонате KV 331. Летом 1778 года, находясь в Париже, Моцарт создал ряд клавирных вариаций на темы французских песенок или ариетт; двенадцать вариаций на тему «Ah, vous dirai-je, Maman», две­надцать вариаций на тему. «La belle Françoise», девять вариа­ций на тему Н. Дезеда «Lison dormait» и другие.

Однако в оперном театре Моцарту не удалось достичь ни­чего сколько-нибудь существенного. В Королевской академии музыки у него был только один доброжелатель — балетмей­стер Ж. Ж. Новер (знавший Моцарта по былым венским впе­чатлениям), который снабжал его либретто для опер, но реаль­ной надежды на их подготовку не давал. Дело ограничилось тем, что композитор написал для Новера музыку балета «Ма-

450

ленькие безделушки». Постановочный стиль Королевской ака­демии музыки, видимо, претил Моцарту, раздражал его, что отчетливо проявилось в письмах отцу. Вместе с тем впечат­ления от реформаторских опер Глюка запали ему глубоко в душу, хотя он и не «обсуждал» их с отцом: это проявилось впоследствии, когда Моцарт писал «Идоменея».

3 июля 1778 года умерла в Париже мать Моцарта. Он почувствовал себя осиротевшим в чужом городе и переехал к Мельхиору Гримму, который стремился по старой памяти поддержать молодого музыканта. Однако это плохо удавалось. Гримм сетовал в письмах Леопольду Моцарту, что сын его слишком доверчив, простодушен, не умеет пользоваться слу­чаем, быть предприимчивым и ловким — а без этого в Париже не преуспеешь. Убедившись в том, что надежды на устройство сына не сбываются, отец настоятельно требовал возвращения его в Зальцбург, где надеялся передать ему свою должность. Вольфгангу менее всего хотелось возвращаться на службу к архиепископу, но ничего другого не оставалось. На обратной дороге он задержался в Мангейме, но и здесь его ждало разо­чарование: заказ на оперу он не получил; Алоизия Вебер пере­бралась в Мюнхен, где с успехом выступала в опере, ставши признанной певицей.

Можно представить, каким печальным было для Вольфганга возвращение в Зальцбург в январе 1779 года: несбывшиеся надежды, потеря матери, разочарование в любви, предстоя­щее закрепощение на службе. К тому же Леопольд Моцарт, не менее печально обманувшийся в своих надеждах для сына, не вполне понимал его состояние и не сочувствовал больше его желаниям порвать с Зальцбургом. По-прежнему Моцарт стал сочинять музыку для церкви, серенады и дивертисменты. Его привлекал драматический театр, открывшийся в Зальцбур­ге, он хорошо знал его антрепренеров И. Бёма, затем Э. Шиканедера, стремился сотрудничать с ними. Бёму он предоставил свою музыку, написанную еще в 1773 году к драме Т. Ф. Геблера «Тамос, король Египта» (антракты, хоры, пантомима) и теперь несколько переработанную и дополненную. Она была использована Бёмом в одной из постановок театра — в пьесе К. М. Плюмике «Ланасса». В качестве увертюры к спектаклю прозвучала симфония Моцарта KV 184. В 1779 — 1780 годы Моцарт работал также над немецким зингшпилем, который потом был назван по имени героини «Заидой» (либретто И. А. Шахтнера «Сераль, или Непосредственное пребывание в рабстве отца, дочери и сына»). Он, видимо, рассматривал его как «серьезную комедию» на оперной сцене. В «Заиде», помимо арий оперного типа, есть и песни, и терцет, и квартет, и две выразительные мелодрамы. Примечательно обращение Моцарта и в «Тамосе», и в «Заиде» к приемам мелодрамы, в те годы как раз завоевавшей симпатии немецких музыкан­тов. Поставлена «Заида» не была. Для творческого развития

451

Моцарта оба произведения имели немаловажное подготовитель­ное значение: «Тамос» — для «Волшебной флейты», «Заида» — для «Похищения из сераля» ⁷.

В 1780 году Моцарт получил из Мюнхена заказ на оперу seria для предстоящего придворного празднества. К этому вре­мени он занимал (с января 1779 года) должность органиста при дворе архиепископа и был не волен отлучаться со служ­бы. Но поскольку речь шла о празднестве при дворе бавар­ского курфюрста, архиепископ не смог отказать ему в отпус­ке. С момента получения либретто по день премьеры Моцарт с увлечением работал над партитурой. В основу итальянской оперы seria «Идоменей, царь Крита» легло французское либ­ретто А. Данше (из одноименной оперы А. Кампра, 1712) в итальянской переработке аббата Дж. Вареско. Запутанный сю­жет развивается по традиционному типу французской лири­ческой трагедии, какой она пребывала после Люлли и еще задолго до Рамо. Нарушение рокового обета, данного Идоменеем (он должен принести в жертву богам своего сына), и после­довавший поэтому выход чудовища со дна моря, сражение с ним Идаманта, сына Идоменея, который сам идет на искупитель­ную жертву, буря на море, самоотверженная любовь греческой пленницы Илии к Идаманту, бурная ревность ее соперницы Электры, таинственное вещание в момент развязки (жертво­приношение отменяется, Идамант становится царем Кипра вместо Идоменея) — все эти сверхъестественные события и одновременно условно-декоративные эффекты могли, казалось бы, расхолодить и даже оттолкнуть Моцарта. Но, изголодав­шись по опере, композитор ревностно сочинял музыку и тща­тельно, горячо и нетерпеливо разучивал ее с певцами. В пись­мах из Мюнхена он частенько жаловался на них, даже на А. Рааффа, который исполнял партию Идоменея и держался на сцене, «как статуя». Особенно досадовал композитор на непо­нятливость и тупость певца-кастрата В. даль Прато (испол­нявшего роль Идаманта), который никак не поддавался тре­бованиям и убеждениям, обращенным к нему. В «Идоменее» Моцарт впервые попытался создать новую музыкально-драма­тургическую концепцию серьезной оперы — и это нарушение устойчивых традиций шло вразрез с привычками певцов. Иной раз ради того, чтобы они выучили трудный для них квартет, композитор был вынужден сочинять ту или иную выигрышную арию.

29 января 1781 года состоялась премьера «Идоменея», про­шедшая с успехом и укрепившая уверенность композитора в серьезных творческих намерениях. Моцарт не следовал безого­ворочно в этой огромной и богато разработанной партитуре ни прямой традиции оперы seria, ни образцам французской

⁷ См. об этом: Чёрная E. С. Моцарт и австрийский музыкальный театр. М., 1963, с. 132 — 136.

452

лирической трагедии. Еще А. Д. Улыбышев справедливо за­метил в свое время: «...подражая Глюку и итальянцам, Моцарт их исправлял или взаимно дополнял, и, соединяя эти две шко­лы вместе, он полагал основание своей собственной системе» . Моцарт не провозглашал реформы серьезного оперного жанра. Но по существу он уже подходил к ней. В самом сюжете «Идоменея» он уловил и подчеркнул нечто глюковское — в смысле серьезного, высокого драматизма: тему жертвы, во­площение сильных, многосторонне проявляющихся чувств ге­роев. Но, в отличие от Глюка, который, в опоре на италь­янское и французское оперное наследие, ограничил себя новыми строгими рамками драматургии и суровым отбором вырази­тельных средств в стилистике, — Моцарт не пожелал отказы­ваться от чего-либо в оперном достоянии. Он действовал как художник-максималист: он воспринял все лучшее от итальян­ской оперы seria (типы оперных арий — ария гнева у Электры, бравурно-героическая ария наперсника Арбаса), взял все силь­нейшее от Глюка (драматические сцены) и при этом не только не ограничил себя, но широко развил и обогатил музыкаль­ную концепцию оперы.

В этом смысле изобилующая музыкой партитура «Идоме­нея» (ее хватило бы на три оперных произведения) противо­положна партитурам «Орфея» или «Альцесты», которые пред­ставляются рядом с ней аскетичными. Сами драматические Сцены, на первый взгляд побуждающие к сравнению с Глю­ком, получили у Моцарта более сильное и широкое музыкаль­ное развитие, углубились в своем драматизме и объединились симфонизацией оркестровой партии. Такова сцена кораблекру­шения, в которой сопоставлены два хора: хор народа на сце­не и хор терпящих бедствие — за сценой. Мольбы о помощи и возгласы сочувствия чередуются и сливаются, а оркестр драматически объединяет все широкой картиной бури. В сцене вещания как бы приподнята и расширена сама вокальная пар­тия («таинственный голос») с новыми красками сопровожде­ния (выдержанные гармонии тромбонов), а после слов ора­кула взволнованные реплики Идоменея, Идаманта, Илии и Электры непосредственно переходят в страстную ариозную вспышку у Электры, тогда как симфонизированная партия оркестра и здесь связывает все воедино своим драматическим потоком. Особенно широкое музыкально-драматическое раз­витие характерно для кульминационных в опере сцен второго акта. В сравнении с Моцартом Глюк дает только как бы канву, схему драматического развития в подобных ситуациях. Моцарт же широко заполняет и — на первых порах — даже перепол­няет музыкой эту схему.

Почти все арии в «Идоменее» достаточно виртуозны и в принципе связаны не с образом героя в целом, а с определен-

⁸ Улыбышев А. Д. Новая биография Моцарта, т. 2. М., 1891, с. 149.

453

ной ситуацией. Некоторые из них не вполне оправданы дра­матическим развитием и написаны в угоду певцам. В их те­матизме много типических черт, сложившихся в опере seria. Подобно тому что было столь характерно для новонеаполитанцев, в том числе для Йоммелли, форма арий близка инстру­ментальной и тяготеет к сонатному allegro. Ho зато сама му­зыка их много богаче и глубже, чем в традиционной опере seria. В подборе арий для того или иного персонажа Моцарт отдает предпочтение соответственно тому или иному кругу об­разов (более лирических для Илии, более патетических — для Электры), то есть намечает путь к созданию характера. Чрез­вычайно развита и даже несколько перегружена партия орке­стра: большие вступления к ариям, обилие концертных соло (в одной из арий Илии концертируют флейта, гобой, валторна и фагот), вообще богатство сопровождения в ариях и аккомпанированных речитативах, самостоятельные оркестровые эпи­зоды (два марша, сцена появления чудовища). Увертюра к «Идоменею» — одночастное, свободно трактованное сонатное allegro — близка аналогичным концепциям Глюка: мощные на­чальные унисоны, тяжелые акценты, стремительные взлеты — ее героическое начало; контрастирующая ей прозрачная, неж­ная, женственная вторая тема — лирическое начало.

Не нужно доказывать, что партитура «Идоменея» много богаче партитур Глюка. Моцарт как бы собрал все, что могло в мировом оперном искусстве послужить будущему, Глюк все­мерно ограничил свой выбор. Поэтому произведение Моцарта еще весьма противоречиво при всех своих достоинствах. Оно не осуществляет реформы, а лишь «мобилизует силы» перед ней. И Моцарт дальше произведет свой отбор — более слож­ный и многосторонний, чтобы создать новые типы оперной драматургии. Он никогда и не приблизится к «Идоменею»: эта опера останется своего рода уникальным опытом, возникшим накануне высших достижений композитора.

Не один лишь успех «Идоменея» в Мюнхене, но и новое сознание своих творческих сил заставили Моцарта с тем боль­шей остротой ощутить тягостную личную зависимость на служ­бе у архиепископа. На этот раз Моцарт не вернулся в Зальц­бург из Мюнхена, а в марте 1781 года проехал прямо в Вену, где находился архиепископ со своей свитой. Там композитор сразу почувствовал свое унизительное положение слуги. Он не свободен был выступать с концертами в домах своих знако­мых. Вместе с другими музыкантами архиепископа он участво­вал в концертах, но, как и они, должен был, выполнив свои обязанности, тут же удаляться подобно любому слуге. За стол его сажали вместе со слугами, как писал Моцарт отцу, — ниже лакеев, но выше поваров. Казалось, чем больше ценили его в Мюнхене и Вене, тем резче был с ним архиепископ, кото­рый в то же время мог заказать ему с вечера новую сонату, чтобы Моцарт исполнил ее назавтра. Моцарт еще сдерживал

454

свой гнев — ради отца, который неизменно убеждал его быть послушным и терпеливым. Но когда архиепископ приказал ему уехать в Зальцбург, его поистине взорвало, он не стал сдерживаться и решительно отказался от своих обязанностей по службе. Из страстных и взволнованных писем Моцарта к отцу ясно, насколько была задета благородная гордость мо­лодого композитора, как горячо он негодовал на своих при­теснителей. Тут впервые проступает социальный пафос его про­теста: «Сердце облагораживает человека, — писал он отцу 20 июня 1781 года, — и если я не граф, то во мне, вероятно, больше чести, чем у графа»⁹. Моцарт умоляет отца понять его состояние, его «бунт», самую неизбежность разрыва с прош­лым. Но отец был не в силах понять сына, он сердился на него, пытался уговорить, охладить, образумить. Однако сын не хотел и не мог отступать. Здесь началось его расхожде­ние с отцом. Нужно знать всю душевную мягкость Моцарта и всю любовь его к отцу, чтобы оценить по достоинству его редкую твердость в данном случае. Он шел на все, не боялся бедности, не имел никаких планов устройства, ни на что пока не рассчитывал — и мечтал только о свободе. Архиепископ не сразу отпустил Моцарта, грубо бранил его, оскорблял, а обер-камергер двора граф Г. А. Арко в бешенстве отбросил его пинком. Моцарт едва пережил эти оскорбления, был вне себя, заболел, но в итоге почувствовал все-таки счастье освобождения.