Файл: Викторианские глубины.docx

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 12.12.2023

Просмотров: 39

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Викторианские глубины

Направленность: Слэш

Автор: эйджлорд ашер

Беты (редакторы): киририн.

Фэндом: The Evil Within

Пэйринг и персонажи: Рубен Викториано/Себастьян Кастелланос, Лаура Викториано

Рейтинг: NC-17

Метки: Психические расстройства, Зимняя Фандомная Битва, Кинки / Фетиши, Ужасы, Пропущенная сцена

________________________________________________________________________

Описание:


Человеческий мозг - очень привлекательная вещь, и кому, как не Рубену, знать об этом?

________________________________________________________________________

Оглавление


Экзокортекс. 3

Принцип доминанты. 8

Фагоцитоз. 14


Экзокортекс.



Потенциал действия STEM раскрывался с каждой секундой ее существования. Время, конечно, отсчитывалось относительно, с опорой на прежний опыт, но без него Рубена охватывал страх — потерять настоящую точку отсчета.

Со спадом первой эмоции — чистого, дробящего новую реальность гнева — вернулся исследовательский интерес. Гибкое и податливое пространство, кишащее изуродованными сознаниями, препарировалось с полумысли. Рубена это поначалу действительно развлекало. Отринув табу и осточертевшую этику, он разрывал нейронные сети подключенных, сбивал нервные импульсы и деполяризировал лишнее.

Обратиться к физиологии оказалось донельзя просто.

Человеческий разум — крайне ригидная штука. Закрепленные в мозге ассоциативные связи воздействовали на сознание, и то продуцировало привычные образы даже в STEM. Погруженное в медицинскую кому тело транслировалось в реальность, созданную без опоры на физику.

Рубен и сам попался в эту ловушку.

Правда, ему была доступна функция изменения.

Он пробовал избавиться от изуродованного тела, но шрамы и ожоги вросли слишком глубоко. Гладкая, нетронутая огнем кожа слезала точно настоящая. С лица — в первую очередь. Оно было украдено у Рубена еще в детстве и реконструкции не поддавалось. Черты лица сохранились, но что делать с кожей?

Возможные родинки, шрамы, акне — придумать их слишком просто. Деформированная нижняя губа, разъеденная огнем щека и отсутствующая ушная раковина — старые осложнения выходили наружу с гноем, везикулами и струпьями.

Даже в STEM.

Рубен терялся, не в силах сконструировать все правильно. Локсодромой по схеме тела шла плексигласовая перегородка, разбивающая череп на две неравные части. Изъять ее сейчас было просто, но бессмысленно. Занести в мозг инфекцию и отследить ее развитие он не мог; воздействовать на лобные и височные доли было неразумно, а нарастить кожу и волосы — не получалось.


Точнее, он не позволял себе. Требовалось стопроцентное сходство, все остальное — недостойная подделка.

И, отказавшись от попыток восстановления, он вновь переключился на поле вокруг себя. Фазовое и психологическое пространства сливались воедино, обнажая редкие перегибы — на месте спайки с тем, что пытались создать подключенные.

Нестабильные области контролировались ими с трудом.

Это было очень странно: чувствовать каждое вмешательство в созданное им пространство. Подключенные вносили разные объекты: некоторые Рубен узнавал, другие воспринимал впервые, о некоторых — догадывался.

Кримсон-сити, Элк-Ривер, Седар-хилл и прилегающее к церкви кладбище выступили фундаментом. Рубен предпочитал работать на более сложных уровнях и саботировал мозговую активность. Физиология действительно позволяла: подключенные, осознавая себя как реально существующих людей, добровольно пускали Рубена под череп.

Он пользовался тем же методом и, проникая в кору мозга, сжигал нейроны. Порой — игрался с гистологией и наблюдал за некрозом тканей. Стимулировал различные области и устранял асимметрию полушарий. Продуманные им результаты держались недолго.

Влиять на чужое сознание не значит его контролировать.

Отсутствие динамических совпадений создавало для Рубена проблемы до перехода в STEM. Любое воздействие его подопытные воспринимали с агрессией или страхом, сопротивлялись ему — и ломались.

Неудивительно. Сложно противостоять тому, о чем и понятия не имеешь.

Инстинкт самосохранения тут существовал, скорее, как помеха. В реальности подопытных можно было подлатать медикаментами или отправить на аутопсию. STEM же диктовал условия вопреки воле Рубена и трансформировал подключенных — точнее, их сознания — в туши.

Безмозглых, уродливых и полностью подвластных Рубену.

Забавно — он просто хотел избавиться от них, а создал целую армию. Вместе с которой ему под силу защититься от «Мобиуса». Вернуть им то, чем его снабжали — изувеченное и готовое к разделке мясо.

Рубен внимательно изучил первых жертв.

Душевные нарывы вскрылись, пропуская расстройства сквозь тела: кровавые подтеки, синяки, рваная одежда, кое-где просвечивало и мясо. Глаза — если у кого и сохранились — затвердевшие, с помутневшей склерой и без зрачков. Бесполезный орган, который, как убедился Рубен, можно было удалить.

Он ощутил нечто похожее на удовольствие, когда, настроив плотность тела, подобрался к тем, кого запомнил еще до перехода. Один из таких подключенных нелепо замер, обвитый колючей проволокой. Обломанные грязные ногти, и кожа, срезанная так, чтобы висеть клочьями. Глаза продолжали шевелиться, вертеться и хвататься за жизнь — до первого пальца, вошедшего в глазницу.



Обхватывать мягкое податливое око — действительно приятно.

Поддев его снизу так, чтоб радужка почти скрылась под верхним веком, Рубен хмыкнул. С глазами доводилось работать, когда он экспериментировал с лоботомией, однако не с нервами и мышцами. Последние — тонкие, почти что нити — вытягивались легко, без участия Рубена. Блеклые, переваренные цвета оседали на щеках, пока за ними ощутимо напрягался миелин.

Рубен коснулся жестких слипшихся ресниц и усмехнулся. Чужая боль доносилась до него на уровне мозговых волн; они накатывали взволнованно, пульсировали и наверняка тянули пульс — у тела, что снаружи — к критическим 250. В реальном мире такое не выдержал бы и сам Рубен. Наверно, поэтому он раздавил глаз без сожалений. Склера лопнула с хлюпаньем, обдав пальцы вязкой, упругой субстанцией. Чуть плотнее на ощупь оказался хрусталик, но и его Рубен отбросил без сожалений.

Правда, помимо скоротечного удовольствия он ничего не добился.

Глаза, языки, уши, сердца, почки — все препарировалось одинаково скучно. Общая анатомия Рубена интересовала мало, он разбирал нервную систему.

Головной и спинной мозг, ствол, черепные нервы, сечение и удаление мозговых оболочек, стимуляция коры и ее экстирпация.

Правда, в таких исследованиях Рубен более не нуждался.

Редкие перерывы между сотрясающим его гневом и ошалелой беспомощностью, переходящей в разрушение, он поначалу почти не замечал. Пытался если не отдышаться, то собраться воедино.

Его ненависть затапливала пространство, и, замечая очередное изменение, Рубен заходился бессильным криком. Ему хотелось верить, что каждый срыв — шаг к дестабилизации STEM. Еще одно разбитое сознание в искалеченной туше — как послание в реальность.

Он никому не отдаст право на свободу. По крайней мере, пока не подключат Лесли Визерса — снова.

Рубену была нужна идеальная синхронизация.

С имеющимся и отработанным материалом, бесцельно бродящим по его пространству, такого не возникало. Импульсы нервной системы — слишком слабые и нестабильные, а мозговая деятельность протекала настолько погано, что перехватывать ее — значит, не уважать свой же разум.

Рубен выработал свою систему отсчета, ориентируясь на количество и частоту подключения новых субъектов, и совместил ее с реальным временем. Месяцы нарастали друг на друга столь плотно и однообразно, что Рубен едва не выталкивал себя за пределы физического мозга и подключенных электродов.


В его распоряжении был целый мир, но откатить тот до нужного состояния Рубен оказался не в силах. Следовало пережать эмоции, перенаправить наружу — и тогда шанс бы появился.


Но как поверить, что в симуляции реальности он до сих пор способен резать свой мозг?

Рубен вздыхал и смотрел на Лауру. Ее зловещее хрипящее шипение оттеняло все, проникая в каждый атом. Там, где она проползала, разрастались огненные ловушки, доменные печи и костры из еловых веток. Что это: отголоски ее искалеченного сознания или его страхи? Интеграция воспоминаний подключенных с его собственными? Случайная или закономерная связь?

Такие вопросы Рубен воспринимал как ироничные.

Соотношение мозга к туловищу — примерно 1 к 45, и разница действительно чувствовалась. Особенно если помимо мозга ничего и не осталось. Насколько Рубен, вслепую нащупывающий терминалы и ядро STEM, понимал, его нервную систему изощренно покромсали. Активность мозга поддерживалась препаратами, часть из которых он и не знал.

Но... проводилась ли калибровка, замена участков коры? Вакуумный шар, перегруженный проводами, защищал мозг крайне ненадежно. Такой смерти себе Рубен не желал и стал гораздо активнее присматриваться к тому, что приходит извне — в поисках подсказок.

К одной из них его подтолкнула Лаура. Милая-милая сестра, цепляющаяся за руины былой красоты, всегда понимала, чем помочь.

Счищая с ее длинных ногтей кусочки мозга, похожего на полосы подгнивающего куриного мяса, Рубен подумал, что никогда не обращал внимания на архитектонику коры мозга. Глубина и протяженность извилин и борозд, их аномальные пересечения — это могло оказаться полезнее проверки болевого порога надкостницы. Мягкой, шершавой и мутно-желтой; а к ее истончившимся слоям липли вены и капилляры.

Мозг от нее следовало отделять крайне аккуратно, используя специальные размягчающие составы. Рубен помнил, что работать с остывшим, лишенным притока крови и естественного тепла, мозгом было гораздо проще. С функционирующим — гораздо интереснее.

Рубен до сих пор испытывал удовольствие, извлекая из подключенных нечто теплое, влажное и упругое — то, что когда-то продуцировало интеллект.

Извилины, напоминающие испуганно сжавшиеся обнаженные тела, были покрыты прозрачной гладкой оболочкой. Борозды, грозные по своему рельефу, хлюпали при попытке смещения; протискивать пальцы — туго и напрасно. Меж ними до центральных образований — таламус, гипоталамус, мозолистое тело — не пробраться, если действовать честно.


Разбитные туши — не самый лучший материал, но Рубену их хватало. Он старался выдерживать атмосферу реальности — для чистоты эксперимента. Подключенные проявляли относительно настоящие реакции в условиях, созданных хоть как-то.

Так была выделена стерильная зона, в которую Рубен загонял самые интересные образцы. Бескрайнее поле с подсолнухами и редкими криво сбитыми оградами вызывало у подключенных сдержанно-положительные эмоции, и Рубен, воплощаясь, заносил орбитокласт. До обращения всегда было мало времени, поэтому работать приходилось торопливо: зажимать борозды хирургическими зажимами, расчищать отверстия кюреткой и — наслаждаться.

Воплями, плачем, слезами, сочащейся паутинной оболочкой, общим видом. Порой он наклонялся, дул на открывшийся участок мозга и улыбался. Он чувствовал каждую извилину, борозду, нейронную связь.

Восхитительное ощущение тотального контроля.

Он оборачивался к Лауре — она всегда таилась неподалеку, забившись в угол и подергивая конечностями, — и объяснял суть манипуляций. Ее глаза скрывались за спутанными волосами, но Рубен был уверен: она наблюдает. И он цеплял крючками извилины, вытягивал их наружу и замирал. Нейроны коры к такой боли не были готовы — и передавали ее ниже с опозданием, доводя подключенного до агонии.

Которые все кричали точь-в-точь как свиньи.

По крайней мере, сейчас Рубен мог не вслушиваться — и анализировать.

Всего он выделил три группы подключенных. Классификация — понятие реального мира — делала все более настоящим. Двигаясь от нее, с пути Рубен не сбивался и выделял конструкты, наименее пострадавшие при переходе в STEM. Физикализм впервые за долгое время оправдывал себя. Пространство Рубена упростилось до доказанно-существующих объектов, среди которых особенно выделялись мозги — носители информации, с которой всегда был шанс считать нечто большее, чем эмоции.

Это Рубен не мог не ценить: в конце концов, он ученый. Без образования, великой цели и моральных принципов, но разве они не являлись помехами?

С ними «Мобиус» сломал бы его гораздо быстрее.

Вспоминая о предательстве — от слизняка, посмевшего эксплуатировать его научные изыскания! — Рубен злился сильнее и сильнее. В такие моменты скрывалась и Лаура, точно не понимая, что уж ее — он никогда не тронет. Догонять ее было бесполезно.

Рубен понимал: поведение Лауры отражало ее воспоминания о жизни в особняке. Она долго привыкала к тому, что Рубен умело вскрывал куриные, а после свиные туши, и первое время сбегала, чтобы проблеваться.