Файл: Викторианские глубины.docx

Если хотя бы дернуть — Рубен получит возможность перекроить чужую активность.

Однако измученное медицинской комой тело не готово к столь грубому вмешательству. Это несколько усложняло задачу, и Рубен, позволив Кастелланосу отстрелить механизм ловушки, почувствовал раздражение. Не помогло и то, что пуля пробила собственность отца — очередное религиозное мещанство.

Простейших моторных актов — вздохов, хруста пальцами, зевков — Рубену не хватало; эмоции грозились накрыть разум подобно оболочкам — извилины.

Квазистационарность STEM давно перестала казаться благом.

Велев себе обдумать это позднее, Рубен вновь двинулся за Кастелланосом — настойчиво непонимающем в своем продвижении — и проследил за ним до найденного лимбового замка.

Странно — его Рубен точно не создавал. Похоже, их совместимость проявилась на низшем уровне, среди адаптации и стресса.

Кастелланос — упрямо пытавшийся сократиться до Себа — нащупывал не выход, а самого Рубена. Замки, зеркала, «Лунный свет», огонь — случайным все могло казаться только в одиночку, и Рубен впервые почувствовал что-то новое.

Вакуумного шара с лаконичной наклейкой стало катастрофически не хватать для этого мозга.

Его не могло тошнить — без подтвержденных органов — но выворачивало и крутило почти по-настоящему. Взять это под контроль Рубен сумел достаточно быстро и, недовольный, отыгрался на Кастелланосе.

Распоряжаться своей собственностью Рубен имел полное право.

Он сдвинул лимбовые замки самостоятельно, не позволив разгадать код — просто на всякий случай — и выплюнул в лицо Кастелланосу мешанину склизких образов. Интерпретировать их можно было только одним путем. Влажные, горячие, явно свежевыпотрошенные кишки, с концов которых сочилась темная смрадная масса, сморщенные потрескавшиеся почки, полые огрызки сердечных вен и аорты — и тут уже едва не стошнило Кастелланоса.

Споткнувшись о свою же ногу, он отступил и рухнул, брезгливо дернулся, смахнув с коленей кишки, и оступился, не сумев вдохнуть воздух. Шоковое мгновение, позволившее Рубену настигнуть его и повторить фокус с плотностью.

Определившись с настройками, их можно умело проворачивать — и достигать эффектов, которых лишена реальность. Слепить, пережимая зрительные нервы. Сдерживать, меняя напряжение мышц. Сбивать с толку, выбивая все опоры.

Что угодно — пока есть контроль над мозгом, ослабшим и не готовым думать.

Извилины для Рубена всегда шевелились по-особому; раскрывались иначе — набухая и расцветая — через мыслительную активность. Изменения, отслеженные с помощью мозговых волн, в STEM замечались сразу: мозг вздрагивал, плевался ликвором и чавкал, втягивая в борозды капилляры. Кровь словно сгущалась, едва не застревая на мосту — меж головным и спинным мозгом — и толкалась ниже — крупно, жадно и торопливо.

---

У Кастелланоса вся кровь была поделена на тромбы и мутно-желтую плазму. Число эритроцитов — низкое; клетки, зашуганные алкоголизмом и, как следствие, травмированной печенью, жались друг к другу. Кислорода не хватало, и Рубен, прислушавшись, понял, что дело в терминале.

Внешнее повреждение — то ли забившийся в нос физраствор, то ли с частично неисправными провода — пытались разрушить Кастелланоса изнутри. Рубен заметил это первым, но только усмехнулся: без его прямого контроля STEM подключала людей со странной избирательностью.

Они меняли тип мышления неосознанно и продолжали цепляться за витальность, доводя ту до уровня смешных ритуалов. Ни один подключенный не был способен осознать новые правила полностью и отказаться от фиксации на дыхании, мелких ранах или мочеиспускания.


Рубен не мог понять: зачем, если все это нереально?

Поверить в собственную уязвимость — значит убить себя; отказаться от мышления — все равно что вырвать легкие и сердце.

Всматриваясь в усталую, перекошенную остеохондрозом и кровоподтеками, спину Кастелланоса, Рубен отмечал, с какой брезгливостью тот ковырялся в фантомных головах со спиленными наполовину черепами.

Грубая работа дилетанта: нестриженные волосы, пропитанные кровью, кололи подсохший мозг, пробиваясь под железный обруч, окольцевавший спилы.

Загустевшая кровь, вместе со счищенной паутинной оболочкой, оседала на стенках и деформировала редкие извилины, продавливая те под кость. Отсутствие стерильности подточило инструменты — орбитокласт, ланцет, разнокалиберные трепаны — и смысл проводимых операций.

Кастелланос видел работу Рубена ярко, частично верно, но мелочами сбивал всю ценность.

Рубена это сильно задело, и он едва не ткнул Кастелланоса лицом в мозг. Пробивающаяся в центральных бороздах гниль всегда приводила в чувства лучше, чем нашатырь. Такого обесценивания своей работы Рубен никому не прощал — и Кастелланос, еще недавно привлекавший затейливым узором извилин, словно бы износился в его глазах.

Недавняя мысль — обвить его мозг собственным rete mirabile, сотканным чисто из пучков разума — схлынула, с отростками эмоций. Рубен, почти скрипнувший раздраженно зубами, повторно перехватил контроль над временем и заставил Кастелланоса зайтись душным кашлем.

---

На уровне шестой-седьмой реберной пары перехватывать спинной мозг вполне удобно. Пропускать сквозь пальцы нервы и чувствовать серое — резиново-липкое на ощупь — вещество, пытавшееся влиться в форму позвоночника, — точно наматывать на кисть нити, ведущие марионетку по сцене. Задействовать нужные нервы сейчас было несложно, но Кастелланос вряд ли способен на принятие — а, главное, интерпретацию — запроса.

Он ошибался даже на уровне представлений.

Рубен покачал головой и, резко толкнувшись носом в чужую шею, разжал пальцы. Кастелланос дернулся, пытаясь непонимающе прорваться сквозь загустевшее время. Мозжечок, скрытый под линией роста волос, запульсировал, выплеснув нарушения координации, и Рубен мазнул носом по его листкам.

Оставить свой след на мозге с весьма удачными характеристиками — вполне приемлемо и рационально.

Пройдясь по мозжечку вверх, к затылочной доле, Рубен неожиданно нежно ухватил плечи Кастелланоса, прижимая того к себе. Легкие, казалось, оберегающие движения вряд ли осознавались обоими. Ощущений не стоило и касаться — Рубен их отрицал как фальшивые.

Он оперировал проверенными знаниями, позволявшими обходить твердую мозговую оболочку и счищать паутинки мягких тканей и капилляров. Извилины обнажались нескромно, набухая; в них словно вызревал сам Кастелланос — которого желал подчинить Рубен — и пропускал вовнутрь множество инфекций.

Одна из которых с готовностью вонзила зубы в мягкую трехмиллиметровую ткань, волной оплетавшую мозговые центры.

Рубен терзал Кастелланоса по-своему мягко и осторожно, лишь самую малость меняя рельеф — а вместе с ним и зрительное восприятие.

Мозжечок, в отличие от других областей, радовал отсутствием запаха, сплошной текстурой — и странным удовлетворением, растекшимся по призрачным нервам Рубена.

Все отдавалось гулкими ударами сердца Кастелланоса — пульсировавшего так жарко, что Рубен не выдержал и отстранился. Пространство быстро поглотило его, скрыв от Кастелланоса.

Рубен точно ввел в него часть себя — непредусмотренная инъекция личной заинтересованности — и, глотнув человечности, невольно провел по губам пальцами.

Он что-то сделал вопреки логике, но захотел добить губы улыбкой, а глотку — каркающим, раздражающим разум смехом.

Ненужным и бесполезным как Кастелланос — в динамическом поле STEM.

«Ведь я не позволю тебе выбраться в одиночку».

________________________________________________________________________

• 
  Френологический атлас Галля-Шпурцгейма — атлас, составленный известными френологистами, изучавшими связь психических свойств человека и строения его черепа.
  
• 
  Rete mirabile — своеобразная форма ветвления сосудов (артерий и вен), расположенных очень близко друг к другу и делящихся на огромное число ветвей, разделенных перемычками
  
• 
  Эстезиометр — медицинский прибор, служащий для определения кожной чувствительности.
  
• 
  Годолоческое пространство — особо воздействующее психологическое поле, заключающее в себе все события прошлого, настоящего и будущего, которые могут повлиять на нашу жизнь
  

---

---