Файл: Книга о современных супергероях людях, которые, вопреки тяжелым жизненным обстоятельствам, сумели добиться успеха и стать счастливыми.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 1118
Скачиваний: 3
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 29
Глава 6. Бдительность
Я наделен даром ясновидения и удивительно
развитой наблюдательностью
[300]
.
«Никого нет дома», Роджер Уотерс
Когда Джесси была совсем маленькой, она думала, что ее старшая сестра ребенок Розмари. На дворе стоял 1968 год; психологический триллер Романа Полански под таким названием только что вышел на экраны, и взрослые бурно обсуждали его возбужденным шепотом. А как иначе можно было понять поведение Шарли? Она ведь и правда обожала выдергивать с соседской клумбы цветы, особенно те, которые казались ценными или высаженными с особой любовью. Она любила довольно злые шутки, например, наливала в стакан Джесси пахту, а затем с удовольствием наблюдала за выражением удивления и отвращения на лице младшей сестренки. Она по-разному щипала Джесси, чтобы посмотреть, как будут выглядеть синяки. А однажды ночью, когда они лежали в своих кроватях и болтали, Шарли взяла с Джесси клятву о молчании и прошептала в ухо, что ее удочерили. И сказала это так убедительно, что Джесси потом обыскала весь письменный стол мамы, пытаясь найти документы об удочерении.
Возможно, именно этим объяснялось то, что мать не защищала ее от проделок сестры, решила девочка.
Джесси была тихой и застенчивой, и ей было очень стыдно за проделки сестры, особенно с соседскими цветами. Девочка очень любила играть с собакой соседей, а для этого ей приходилось собирать всю волю в кулак, идти и звонить в их дверь. Девочке нравилось бегать по огороженному соседскому двору, который казался миром, находящимся где- то далеко-далеко от ее дома, а когда она падала, пес догонял ее и щекотно лизал ей лицо. Лежа на прохладной траве и ощущая прикосновение мягкой шерсти к коже, Джесси чувствовала себя беззаботной, такой, каким и должен быть ребенок. Это чувство девочка никогда не испытывала,
находясь рядом с сестрой. Достаточно, например, сказать, что однажды,
когда соседи уехали на неделю в отпуск и отдали собаку в гостиницу для животных, Шарли с огромным энтузиазмом убеждала Джесси, что все они умерли.
Возможно, выходки старшей сестры были всего лишь детскими
шалостями — так, во всяком случае, объясняла их мама. «Ох уж эти дети…» — вздыхала она скорее неуверенно, чем авторитетно; ее слова звучали так, будто она не знает, что с этим делать и как закончить начатое предложение. Но Джесси чувствовала нечто зловещее в том, какое наслаждение испытывала Шарли, мучая младшую сестру, и иногда думала:
а не ребенок ли Шарли дьявола, как Розмари.
* * *
В начальных классах, когда Джесси возвращалась из школы, Шарли всегда была дома. Автобус средней школы ходил раньше, а это означало,
что каждый день, входя в дом, Джесси чувствовала себя так, будто тайком пробирается в чужой. Рослая и сильная Шарли управляла в доме всем —
телевизором, едой, телефоном и всем остальным, — восседая в центре дивана в центре гостиной. Если Джесси выражала недовольство — скажем,
«Куда делись все картофельные чипсы?» или «А я хочу вернуть тот канал», — Шарли вставала с дивана и наказывала сестру. Она толкала ее,
била, пинала, щипала, таскала за волосы. Так что большинство дней
Джесси просто лежала на полу гостиной, смотря по телевизору то, что выбрала Шарли, и обходясь вместо любимых чипсов хлебом с маслом.
Иногда она представляла, будто сидит в тюрьме — и чувствовала себя именно так.
Конечно, иногда, и даже много раз, Джесси и Шарли бывали хорошими сестрами. Они вместе ели и спали, вместе проводили выходные и праздничные дни, и Шарли даже заступалась за Джесси, когда ее обижали на местном катке. Они вместе сидели на заднем сиденье, распевая дурацкие песенки во время длительных семейных автомобильных поездок.
Кроме того, сестер приучили говорить друг другу перед сном «Спокойной ночи. Я тебя люблю» независимо от того, что между ними произошло за день. И это сбивало с толку больше всего. И научило Джесси тому, что никогда нельзя знать точно, чего ожидать от других людей, даже от тех, кто говорит, что любит тебя. Девочка сделала вывод, что хорошие люди могут быть плохими и что иногда эти плохие люди живут в твоем доме.
Однажды днем Джесси страшно расстроили слова Шарли о том, что ей больше никогда не позволят играть с соседской собакой. Девочка пошла, а затем побежала на кухню, чтобы позвонить маме на работу, но набирать номер по обычному дисковому телефону, висящему на стене, приходилось долго. Джесси ничего не оставалось, как стоять и с отчаянной решимостью
а не ребенок ли Шарли дьявола, как Розмари.
* * *
В начальных классах, когда Джесси возвращалась из школы, Шарли всегда была дома. Автобус средней школы ходил раньше, а это означало,
что каждый день, входя в дом, Джесси чувствовала себя так, будто тайком пробирается в чужой. Рослая и сильная Шарли управляла в доме всем —
телевизором, едой, телефоном и всем остальным, — восседая в центре дивана в центре гостиной. Если Джесси выражала недовольство — скажем,
«Куда делись все картофельные чипсы?» или «А я хочу вернуть тот канал», — Шарли вставала с дивана и наказывала сестру. Она толкала ее,
била, пинала, щипала, таскала за волосы. Так что большинство дней
Джесси просто лежала на полу гостиной, смотря по телевизору то, что выбрала Шарли, и обходясь вместо любимых чипсов хлебом с маслом.
Иногда она представляла, будто сидит в тюрьме — и чувствовала себя именно так.
Конечно, иногда, и даже много раз, Джесси и Шарли бывали хорошими сестрами. Они вместе ели и спали, вместе проводили выходные и праздничные дни, и Шарли даже заступалась за Джесси, когда ее обижали на местном катке. Они вместе сидели на заднем сиденье, распевая дурацкие песенки во время длительных семейных автомобильных поездок.
Кроме того, сестер приучили говорить друг другу перед сном «Спокойной ночи. Я тебя люблю» независимо от того, что между ними произошло за день. И это сбивало с толку больше всего. И научило Джесси тому, что никогда нельзя знать точно, чего ожидать от других людей, даже от тех, кто говорит, что любит тебя. Девочка сделала вывод, что хорошие люди могут быть плохими и что иногда эти плохие люди живут в твоем доме.
Однажды днем Джесси страшно расстроили слова Шарли о том, что ей больше никогда не позволят играть с соседской собакой. Девочка пошла, а затем побежала на кухню, чтобы позвонить маме на работу, но набирать номер по обычному дисковому телефону, висящему на стене, приходилось долго. Джесси ничего не оставалось, как стоять и с отчаянной решимостью
слушать щелчки в трубке. Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк…
Впрочем, щелчки так ничем и не закончились, потому что Шарли подбежала к сестре, вырвала трубку из ее рук и сильно ударила ею Джесси по голове — бац! — после чего отпустила трубку, позволив ей с громким треском брякнуться о линолеумный пол. После этого трубка так и осталась висеть на проводе, и всю остальную часть дня никто не мог позвонить ни в дом, ни из него.
«Я все маме расскажу!» — прокричала Джесси, убегая в их общую с сестрой спальню, где, если ей повезет на долю секунды обогнать Шарли,
она сможет захлопнуть дверь, запереть ее, да еще и заблокировать ручку стулом, как делала уже много-много раз. На этот раз ей повезло. Она заперлась, а Шарли барабанила по двери и бушевала: «Если ты сейчас же не откроешь дверь, я тебя убью! Я выпущу собаку на улицу и дам ей убежать!»
Джесси испуганно ходила туда-сюда по спальне, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Вскоре она услышала, как Шарли с грохотом сбежала вниз по лестнице, порылась в ящике в ванной и снова очутилась перед дверью; сестра ковырялась в замке заколкой до тех пор,
пока — бац! — замок не открылся. Сердце Джесси ушло в пятки, когда
Шарли всем своим весом навалилась на приоткрывшуюся дверь. Она в ужасе смотрела, как потихоньку поддаются дверная ручка и стул, и,
напрягшись, придвинула к двери еще и маленький комод; сердце билось в груди, словно бешеное. Поняв, что пока у нее ничего не получается, Шарли опять куда-то ушла; Джесси опустилась на пол и села, облокотившись спиной о комод; сердцебиение немного успокоилось. Сидя на полу, девочка бездумно рассматривала электрические розетки в комнате. Ей нравилось,
как они в ответ глядели на нее, их маленькие лица были объяты ужасом,
глаза и рты раскрыты в беззвучном крике — единственные и молчаливые свидетели происходящего с ней кошмара.
Только спустя несколько часов Джесси услышала стук каблуков вернувшейся с работы мамы и оттащила комод от двери и убрала стул из- под ручки двери. Девочка пошла на кухню и, заливаясь слезами, рассказала об ударе телефонной трубкой, о стуле и комоде, а также о том, что она беспокоится о соседской собаке. Мама выслушала Джесси, но, возможно,
потому, что у нее все равно не было денег на няню, она не могла позволить себе признать, что младшая дочь подвергается насилию. «Милая, просто после школы иди прямо в свою комнату, запирайся и сиди там до моего прихода, — сказала она. — Все, вопрос исчерпан».
Впрочем, щелчки так ничем и не закончились, потому что Шарли подбежала к сестре, вырвала трубку из ее рук и сильно ударила ею Джесси по голове — бац! — после чего отпустила трубку, позволив ей с громким треском брякнуться о линолеумный пол. После этого трубка так и осталась висеть на проводе, и всю остальную часть дня никто не мог позвонить ни в дом, ни из него.
«Я все маме расскажу!» — прокричала Джесси, убегая в их общую с сестрой спальню, где, если ей повезет на долю секунды обогнать Шарли,
она сможет захлопнуть дверь, запереть ее, да еще и заблокировать ручку стулом, как делала уже много-много раз. На этот раз ей повезло. Она заперлась, а Шарли барабанила по двери и бушевала: «Если ты сейчас же не откроешь дверь, я тебя убью! Я выпущу собаку на улицу и дам ей убежать!»
Джесси испуганно ходила туда-сюда по спальне, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Вскоре она услышала, как Шарли с грохотом сбежала вниз по лестнице, порылась в ящике в ванной и снова очутилась перед дверью; сестра ковырялась в замке заколкой до тех пор,
пока — бац! — замок не открылся. Сердце Джесси ушло в пятки, когда
Шарли всем своим весом навалилась на приоткрывшуюся дверь. Она в ужасе смотрела, как потихоньку поддаются дверная ручка и стул, и,
напрягшись, придвинула к двери еще и маленький комод; сердце билось в груди, словно бешеное. Поняв, что пока у нее ничего не получается, Шарли опять куда-то ушла; Джесси опустилась на пол и села, облокотившись спиной о комод; сердцебиение немного успокоилось. Сидя на полу, девочка бездумно рассматривала электрические розетки в комнате. Ей нравилось,
как они в ответ глядели на нее, их маленькие лица были объяты ужасом,
глаза и рты раскрыты в беззвучном крике — единственные и молчаливые свидетели происходящего с ней кошмара.
Только спустя несколько часов Джесси услышала стук каблуков вернувшейся с работы мамы и оттащила комод от двери и убрала стул из- под ручки двери. Девочка пошла на кухню и, заливаясь слезами, рассказала об ударе телефонной трубкой, о стуле и комоде, а также о том, что она беспокоится о соседской собаке. Мама выслушала Джесси, но, возможно,
потому, что у нее все равно не было денег на няню, она не могла позволить себе признать, что младшая дочь подвергается насилию. «Милая, просто после школы иди прямо в свою комнату, запирайся и сиди там до моего прихода, — сказала она. — Все, вопрос исчерпан».
* * *
Дом — самое опасное место в Америке. По целому ряду отчетов,
отношения между родными братьями и сестрами в этом замкнутом пространстве относятся к категории самых жестоких. Агрессия со стороны сиблинга считается самой распространенной формой насилия в семье
[301]
;
этот вид насилия встречается чаще, чем насилие над одним из супругов и жестокое обращение с детьми, вместе взятые. Собрать общенациональные статистические данные в этом случае очень трудно, потому что о таком крайне редко сообщают в полицию
[302]
. И даже когда это случается, власти часто игнорируют проблему, считая ее исключительно внутрисемейной
[303]
Тем не менее масштабные выборочные данные рисуют весьма и весьма тревожную картину.
Целый ряд крупных исследований показал, что в любом взятом году треть детей подвергаются насилию со стороны сиблинга
[304]
: их бьет,
пинает, кусает или толкает родной брат или сестра. К тому моменту, когда они покидают отчий дом, от половины до трети молодых людей
[305]
хоть раз становятся жертвами физической агрессии со стороны сиблинга.
Конечно, многие из этих случаев — лишь отдельные пинки на тесном заднем сиденье семейного автомобиля или периодические оплеухи из-за игрушки, но во многих других ситуациях агрессия проявляется сильно и неоднократно, что приводит к порезам, синякам, сломанным костям и расколотым зубам. Более того, физическое насилие данного типа нередко сопровождается еще более частым психологическим насилием
[306]
:
буллингом, насмешками, унижениями и угрозами в адрес домашних животных и дорогих ребенку вещей. От 3 до 14 процентов молодых взрослых сообщили, что родной брат или сестра в детстве угрожали им ружьем или ножом
[307]
, а некоторые агрессивные сиблинги направляли свою ярость и на родителей. Все эти данные привели исследователей к выводу, что «дети — самые жестокие члены американских семьей»
[308]
Насилие со стороны единокровного брата или сестры, возможно,
приобрело характер пандемии
[309]
, но, как ни парадоксально, именно повсеместность этого крайне негативного явления способствует тому, что общество считает его относительно безобидным
[310]
. Многочисленные легенды и истории в самых разных культурах только закрепляют представление о том, что драки между братьями и сестрами — хоть и скверное дело, но, к сожалению, неизбежное. Миф о Ромуле и Реме говорит
нам, что Рим был основан Ромулом после того, как он в споре убил своего брата. В первом семействе, описанном в так называемых авраамических религиях, старший сын Адама и Евы Каин убил своего младшего брата
Авеля в приступе гнева из-за зависти. Конечно, главное предназначение подобных историй — предостерегать людей, но в определенной мере они переводят семейное насилие в категорию нормального, предполагая, что соперничество и агрессия родных братьев и сестер столь же древние, как наша цивилизация и само человечество.
Понятно, что грань между соперничеством сиблингов и насилием в семье размыта, и, подобно матери Джесси, многие родители упрощают проблему, считая ее обычной, неотъемлемой частью детства. «Это же дети,
они всегда себя так ведут», — говорят одни. «Мой брат вечно лупил меня в детстве, но со мной же все в порядке», — заявляют другие. Следует отметить, что в насилии подобного рода чаще всего замечены старшие братья — тревожный факт, серьезность которого легко умалить, оправдав всем известной сентенцией «мальчишки есть мальчишки». Но сестры тоже бывают источником постоянной серьезной агрессии
[311]
, и хотя их действия пугают и бывают очень опасными для другого ребенка, как в случае с Джесси, еще реже взрослые думают, что от девочек может исходить реальная угроза. Даже сами дети, страдающие от руки сиблингов, склонны минимизировать свой ущерб, предпочитая использовать для описания происходящего такие слова, как конфликт и соперничество, а не насилие
или агрессия
[312]
Насилие со стороны родных братьев и сестер чаще встречается до подросткового возраста, зато позже становится более опасным. Агрессия в детской среде широко распространена и обычно достигает пика до достижения ими подросткового возраста
[313]
, поскольку со временем дети обучаются более эффективным стратегиям управления конфликтами, а также потому, что у них появляются друзья и увлечения вне дома.
Поскольку многие воинствующие братья и сестры с возрастом
«перерастают» агрессию
[314]
, а также потому, что насилие среди маленьких сиблингов обычно обходится без постоянного физического вреда, родители нередко игнорируют серьезность этого явления
[315]
. Тем не менее подобное происходит очень часто и порой имеет долгосрочные негативные эмоциональные последствия
[316]
. Так, исследователи четко связывают агрессию родных братьев и сестер с последующим буллингом в школе,
тревогой, депрессией и даже насилием в личных отношениях и семье.
Насилие, которое переносится на среднюю школу
[317]
, обычно становится
Авеля в приступе гнева из-за зависти. Конечно, главное предназначение подобных историй — предостерегать людей, но в определенной мере они переводят семейное насилие в категорию нормального, предполагая, что соперничество и агрессия родных братьев и сестер столь же древние, как наша цивилизация и само человечество.
Понятно, что грань между соперничеством сиблингов и насилием в семье размыта, и, подобно матери Джесси, многие родители упрощают проблему, считая ее обычной, неотъемлемой частью детства. «Это же дети,
они всегда себя так ведут», — говорят одни. «Мой брат вечно лупил меня в детстве, но со мной же все в порядке», — заявляют другие. Следует отметить, что в насилии подобного рода чаще всего замечены старшие братья — тревожный факт, серьезность которого легко умалить, оправдав всем известной сентенцией «мальчишки есть мальчишки». Но сестры тоже бывают источником постоянной серьезной агрессии
[311]
, и хотя их действия пугают и бывают очень опасными для другого ребенка, как в случае с Джесси, еще реже взрослые думают, что от девочек может исходить реальная угроза. Даже сами дети, страдающие от руки сиблингов, склонны минимизировать свой ущерб, предпочитая использовать для описания происходящего такие слова, как конфликт и соперничество, а не насилие
или агрессия
[312]
Насилие со стороны родных братьев и сестер чаще встречается до подросткового возраста, зато позже становится более опасным. Агрессия в детской среде широко распространена и обычно достигает пика до достижения ими подросткового возраста
[313]
, поскольку со временем дети обучаются более эффективным стратегиям управления конфликтами, а также потому, что у них появляются друзья и увлечения вне дома.
Поскольку многие воинствующие братья и сестры с возрастом
«перерастают» агрессию
[314]
, а также потому, что насилие среди маленьких сиблингов обычно обходится без постоянного физического вреда, родители нередко игнорируют серьезность этого явления
[315]
. Тем не менее подобное происходит очень часто и порой имеет долгосрочные негативные эмоциональные последствия
[316]
. Так, исследователи четко связывают агрессию родных братьев и сестер с последующим буллингом в школе,
тревогой, депрессией и даже насилием в личных отношениях и семье.
Насилие, которое переносится на среднюю школу
[317]
, обычно становится
серьезнее и наносит все больший ущерб, поскольку чем ребенок старше,
тем он крупнее и сильнее и нередко имеет доступ к более опасным инструментам насилия.
Сегодня, когда практически все развитые страны относятся к школьному буллингу и насилию со всей серьезностью, непонятно, почему американцы по-прежнему умаляют значимость агрессии между сиблингами. По статистике, дети с большей вероятностью рискуют быть побитыми — один раз, а потом снова и снова, — собственным братом или сестрой, нежели сверстниками или одноклассниками
[318]
. Кроме того, в отличие от одноклассников, которых можно сменить вместе со школой,
взаимоотношения с сиблингами в течение многих лет остаются неизбежными, в результате чего, как в случае с Джесси, ребенок может чувствовать себя дома как в тюрьме. Родные братья и сестры, нередко единственные в мире люди, связанные друг с другом взаимоотношениями
«от колыбели до могилы», могут быть одними из самых влиятельных —
или самых пагубных — фигур в жизни человека. Возможно, родители служат для нас образцом в будущих романтических отношениях, но те, кто гораздо ближе нам по возрасту, часто становятся моделью во всех остальных социальных связях. Младшие братья и сестры изначально смотрят на старших пристальнее и внимательнее, чем на родителей
[319]
Как же на них сказывается то, что сиблинг в любой момент может их ударить или пнуть?
* * *
«Вернейшим предиктором поведения человека в будущем является его поведение в прошлом», — предположительно сказал Альберт Эллис,
известный психоаналитик, со временем примкнувший к бихевиористам, то есть специалистам по человеческому поведению. Детям, которые растут в условиях стресса и насилия, это отлично известно, в результате у них вырабатываются так называемые травматические ожидания
[320]
, или твердая уверенность в том, что и в будущем их ждут новые беды, проблемы и неприятности. Они постоянно живут в состоянии, которое психолог
Джером Каган назвал «тревожностью дурных предчувствий»
[321]
. Это часто или постоянно испытываемое человеком чувство, вполне реальный страх,
что вот-вот что-то пойдет не так, случится что-то скверное. Сознательно или подсознательно сканируя окружающую среду ради обнаружения
тем он крупнее и сильнее и нередко имеет доступ к более опасным инструментам насилия.
Сегодня, когда практически все развитые страны относятся к школьному буллингу и насилию со всей серьезностью, непонятно, почему американцы по-прежнему умаляют значимость агрессии между сиблингами. По статистике, дети с большей вероятностью рискуют быть побитыми — один раз, а потом снова и снова, — собственным братом или сестрой, нежели сверстниками или одноклассниками
[318]
. Кроме того, в отличие от одноклассников, которых можно сменить вместе со школой,
взаимоотношения с сиблингами в течение многих лет остаются неизбежными, в результате чего, как в случае с Джесси, ребенок может чувствовать себя дома как в тюрьме. Родные братья и сестры, нередко единственные в мире люди, связанные друг с другом взаимоотношениями
«от колыбели до могилы», могут быть одними из самых влиятельных —
или самых пагубных — фигур в жизни человека. Возможно, родители служат для нас образцом в будущих романтических отношениях, но те, кто гораздо ближе нам по возрасту, часто становятся моделью во всех остальных социальных связях. Младшие братья и сестры изначально смотрят на старших пристальнее и внимательнее, чем на родителей
[319]
Как же на них сказывается то, что сиблинг в любой момент может их ударить или пнуть?
* * *
«Вернейшим предиктором поведения человека в будущем является его поведение в прошлом», — предположительно сказал Альберт Эллис,
известный психоаналитик, со временем примкнувший к бихевиористам, то есть специалистам по человеческому поведению. Детям, которые растут в условиях стресса и насилия, это отлично известно, в результате у них вырабатываются так называемые травматические ожидания
[320]
, или твердая уверенность в том, что и в будущем их ждут новые беды, проблемы и неприятности. Они постоянно живут в состоянии, которое психолог
Джером Каган назвал «тревожностью дурных предчувствий»
[321]
. Это часто или постоянно испытываемое человеком чувство, вполне реальный страх,
что вот-вот что-то пойдет не так, случится что-то скверное. Сознательно или подсознательно сканируя окружающую среду ради обнаружения
признаков опасности, дети вроде Джесси неустанно следят за происходящим вокруг. Они уделяют огромное внимание деталям,
настроению и поведению других людей и, не надеясь, что окружающие будут делать только то, что для них хорошо, приучают себя к предельной внимательности и осторожности. Они становятся бдительными.
В интереснейших мемуарах The Glass Castles
[322]
Джаннетт Уоллс подробно рассказывает о своей жизни с отцом-алкоголиком и безразличной матерью, о детстве, в котором были ужасы вроде ожогов в трехлетнем возрасте и спасение бегством из охваченной пожаром лачуги через пару- другую лет. «Я жила в мире, который мог в любой момент вспыхнуть, —
пишет Джаннетт. — Это знание постоянно держало меня в сильном напряжении»
[323]
. Как уже говорилось, часть мозга под названием миндалевидное тело заставляет нас быть начеку, быть бдительным. Оно усердно трудится не только во время реакции «бей» или «беги»
[324]
, но и во все моменты, предшествующие возникновению необходимости в такой реакции. Оно «включает» состояние повышенной бдительности не только при наличии явной, реальной угрозы, но и в потенциально опасных ситуациях
[325]
. В соответствии с принципом, весьма точно названным
«принципом детектора дыма»
[326]
, амигдала (и запускаемые ею механизмы защиты) часто бывает чрезмерно чувствительна и выдает излишне сильную реакцию, поскольку ложноположительный вывод предпочтительнее ложноотрицательного. Если вы живете в тех же условиях, что и маленькая
Джаннетт Уоллс, вам нужно, чтобы «пожарная сигнализация» трезвонила как можно громче, причем не тогда, когда весь дом объят пламенем, а при первых же признаках задымления.
Мозг приспосабливается к жизни, которую мы ведем; одно исследование в этой области дает все основания полагать, что хронический стресс, который многократно активирует миндалевидное тело, ведет к долгосрочной перестройке организма
[327]
, в том числе к повышенной чувствительности к угрозе. Подобные изменения, кстати, наблюдаются у солдат, вернувшихся с войны. В рамках одного исследования ученые с помощью МРТ изучали активность миндалевидного тела двух групп солдат
[328]
. Первая группа состояла из тридцати трех человек, которым предстояло служить в Афганистане; в их обязанности входило боевое патрулирование, разминирование территорий и транспортировка по территории противника. Они должны были подвергаться вражеским обстрелам и своими глазами видеть раненых и убитых военных и гражданских. Другая группа включала двадцать шесть солдат, которым
настроению и поведению других людей и, не надеясь, что окружающие будут делать только то, что для них хорошо, приучают себя к предельной внимательности и осторожности. Они становятся бдительными.
В интереснейших мемуарах The Glass Castles
[322]
Джаннетт Уоллс подробно рассказывает о своей жизни с отцом-алкоголиком и безразличной матерью, о детстве, в котором были ужасы вроде ожогов в трехлетнем возрасте и спасение бегством из охваченной пожаром лачуги через пару- другую лет. «Я жила в мире, который мог в любой момент вспыхнуть, —
пишет Джаннетт. — Это знание постоянно держало меня в сильном напряжении»
[323]
. Как уже говорилось, часть мозга под названием миндалевидное тело заставляет нас быть начеку, быть бдительным. Оно усердно трудится не только во время реакции «бей» или «беги»
[324]
, но и во все моменты, предшествующие возникновению необходимости в такой реакции. Оно «включает» состояние повышенной бдительности не только при наличии явной, реальной угрозы, но и в потенциально опасных ситуациях
[325]
. В соответствии с принципом, весьма точно названным
«принципом детектора дыма»
[326]
, амигдала (и запускаемые ею механизмы защиты) часто бывает чрезмерно чувствительна и выдает излишне сильную реакцию, поскольку ложноположительный вывод предпочтительнее ложноотрицательного. Если вы живете в тех же условиях, что и маленькая
Джаннетт Уоллс, вам нужно, чтобы «пожарная сигнализация» трезвонила как можно громче, причем не тогда, когда весь дом объят пламенем, а при первых же признаках задымления.
Мозг приспосабливается к жизни, которую мы ведем; одно исследование в этой области дает все основания полагать, что хронический стресс, который многократно активирует миндалевидное тело, ведет к долгосрочной перестройке организма
[327]
, в том числе к повышенной чувствительности к угрозе. Подобные изменения, кстати, наблюдаются у солдат, вернувшихся с войны. В рамках одного исследования ученые с помощью МРТ изучали активность миндалевидного тела двух групп солдат
[328]
. Первая группа состояла из тридцати трех человек, которым предстояло служить в Афганистане; в их обязанности входило боевое патрулирование, разминирование территорий и транспортировка по территории противника. Они должны были подвергаться вражеским обстрелам и своими глазами видеть раненых и убитых военных и гражданских. Другая группа включала двадцать шесть солдат, которым