Файл: Книга о современных супергероях людях, которые, вопреки тяжелым жизненным обстоятельствам, сумели добиться успеха и стать счастливыми.pdf

[558]
. Вполне вероятно, современные органичные супергерои населили пространство где-то между добром и злом. Подобно Человеку-пауку и многим сверхнормальным людям, они слишком хороши, чтобы быть злодеями, но слишком плохи, чтобы чувствовать себя героями
[559]
* * *
Одно из самых первых воспоминаний Веры о своей жизни — это нечто вроде «пузыря» с мыслями, как в комиксах. Ей было пять лет, когда воспитательница в детском саду похвалила ее, назвав веселой и милой, но в душе девочка чувствовала, хоть пока и не умела выразить это словами,
совсем другое: «Вы, черт побери, понятия не имеете, о чем говорите».
Воспитательница Веры и правда не имела понятия о том, что на самом деле творится в жизни Веры. В саду она была маленькой болтушкой с двусмысленно темной кожей и широкой улыбкой, но по вечерам у нее было очень мало поводов улыбаться. Девочка жила в утлой квартирке с братом и матерью, которой проблемы с наркотиками не позволяли быть таким родителем, каким она должна бы быть.
По подсчетам специалистов, около двух миллионов детей живут с родителем-наркоманом
[560]
, что существенно повышает риск плохого обращения с ними
[561]
Мать, злоупотребляющая психотропными веществами
[562]
, является одним из пяти главных предикторов жестокого обращения с детьми; кроме того, от одной до двух третей отчетов,
подаваемых в органы опеки и попечительства, включают в себя сведения об употреблении в этих домах психоактивных веществ. Поскольку матери или отцы-наркоманы, как правило, больше озабочены тем, как достать наркотики, нежели воспитанием своих детей, самая распространенная проблема
[563]
в таких семьях — пренебрежение родительскими обязанностями. И хотя пренебрежение как минимум не менее вредно для ребенка, чем физическое или сексуальное насилие, специалисты, к сожалению, обычно уделяют этому явлению значительно меньше внимания
[564]
Взаимосвязь между наркоманией и жестоким обращением с детьми часто предельно очевидна; вот как ее сформулировала одна женщина,
бывшая наркоманка: «Дело не в том, что наркоманами становятся плохие люди, и не плохие люди те, кто не заботится о своих детях. Просто это люди, власть наркотиков над которыми подавляет даже любовь, которую

каждый родитель должен испытывать к своим детям. Наркомания побеждает даже ее»
[565]
Когда родители заняты поиском или употреблением наркотиков или недееспособны из-за своей зависимости, это не может не сказываться негативно на их детях. Деньги в таком доме часто тратятся на наркотики, а не на еду или одежду, а мама или папа нередко отсутствуют, находясь в тюрьме или в реабилитационных центрах для наркозависимых.
Соответственно, в домах, где постоянно употребляют наркотики,
родительский контроль практически отсутствует, и родители не проявляют к детям особого интереса. Большинство базовых потребностей их сыновей и дочерей — в питании, гигиене, контроле и внимании — часто не удовлетворяются совсем, либо детям приходится пытаться удовлетворять их самостоятельно.
* * *
Маленькая Вера легко справлялась с задачей собственного прокорма.
Завтрак она просто пропускала. На обед клала в рюкзак фруктовую булку.
На ужин обычно варила макароны и ела их с сыром — таким, посыпанным ярко-оранжевым порошком. Малышка самостоятельно кипятила воду на плите намного раньше, чем ей следовало научиться брать спички в руки.
«А если мне было лень варить макароны, я просто ела хлопья», —
вспоминает Вера, даже не осознавая того, что если ребенок, брошенный на произвол судьбы, выбирает хлопья, то он поступает так не из-за лени.
Вера росла в центральной Флориде, в городке, слишком удаленном от побережья, чтобы быть красивым. Там было жарко и пыльно; район, где они жили, представлял собой ряды безликих улиц, состоящих из обшарпанных многоквартирных жилых домов, магазинчиков на углу и бунгало, покрытых штукатуркой пастельных цветов. Расположенная неподалеку фабрика по производству апельсинового сока насыщала воздух запахом горелых апельсинов. «Это то, что я помню о своем доме, —
вспоминает повзрослевшая Вера. — Апельсины горят снаружи. Сигареты и наркотики внутри. Вечный запах чего-то горящего».
Тетя Веры работала в католической школе, и девочка могла посещать ее практически бесплатно. Ей, безусловно, очень повезло, что она могла там учиться — люди вокруг твердили ей об этом все время, — однако контраст между школой и домом был для Веры болезненным. Когда перед футбольными матчами школу заполняла толпа заботливых мамаш, которые

делали дочкам хвостики и плели косички, Вера наблюдала за всем этим с завистью и недоумением; она гордилась тем, что умеет сама завязывать хвост, но при этом не могла не задумываться над тем, каково это, когда тебя причесывает кто-то другой. Однажды девочка сказала матери, что хочет есть, и женщина тут же вышла из дома и вернулась с бутербродом из Arby’s. Вера просто не поверила своим глазам. Позже тем же вечером она спросила маму, не могут ли они время от времени покупать такие вкусные бутерброды. «Мы не можем позволить себе фастфуд», — отрезала та.
Каждый день, направляясь в школу, со стороны Вера выглядела поистине героическим ребенком, стойко преодолевающим все трудности и проблемы, с которыми она сталкивалась дома. Но сама девочка вовсе не чувствовала себя героем. В школе ее жизнь казалась хорошей, но дома все было плохо. И сама она снаружи выглядела благополучной, но внутри чувствовала себя скверно. Может, поэтому девочка постоянно ощущала себя лгуньей, даже когда молчала.
Поскольку Верина школьная форма была темно-синего цвета, никто не мог определить, что ее очень редко стирают, однако с тем, что было под формой, приходилось труднее. Девочка обычно донашивала нижнее белье кузины, пришпиливая его булавками там, где старые резинки больше не держали, и, будучи на людях, вечно молила Бога, чтобы трусы не съехали на лодыжки. Иногда, подбирая дома с пола грязную нижнюю одежду,
девочка видела, как по ней ползали какие-то жучки; это зрелище и воспоминания о нем, возможно, будут порождать у Веры ощущение нечистоты всю оставшуюся жизнь. В подростковом возрасте у нее был один-единственный бюстгальтер, и между стирками он становился настолько заношенным, что девочка всегда старалась переодеваться в школьной раздевалке как можно быстрее, делая вид, будто куда-то торопится. Но однажды учительница физкультуры все же подловила ее.
«Скажи матери, чтобы постирала тебе белье!» — буркнула она, и ее слова эхом отразились в длинных рядах металлических шкафчиков.
А Вера опять почувствовала себя так, будто ее поймали на лжи.
* * *
И все же Вера каждый день надевала школьную форму, шла в школу и там поражала людей. Несмотря на все трудности, девочка училась не хуже,
а то и лучше других учеников в классе и намного лучше своего брата,

которого, пока Вера послушно сидела на уроках, исключали то из одной, то из другой школы; впоследствии он вообще только и делал, что кочевал из одного центра для несовершеннолетних правонарушителей в другой.
С Верой же никогда не было никаких проблем. Она никогда не выглядела
трудным ребенком. Она превосходила все ожидания, и никто, включая ее саму, не понимал, как ей это удается.
Сегодня уже известно, что по пока не выясненным причинам девочки в среднем переносят стресс на этапе развития лучше, чем мальчики. В
рамках одного исследования, самого масштабного и долгосрочного в своей категории, ученые изучили свидетельства о рождении, характеристики домохозяйств, подготовленность к детскому саду, академическую успеваемость и посещаемость, дисциплину в школе, процент окончивших школу и показатели судимости в огромной выборке, включавшей более миллиона школьников, родившихся между 1992 и 2002 годами в родном штате Веры Флориде, этнически и социально-экономически неоднородной местности. Так вот, исследователи обнаружили, что растущие в плохих домашних условиях
[566]
девочки не только в целом опережают мальчиков в школьной успеваемости, но и сестры опережают братьев, несмотря на то что воспитываются в одинаковой неблагоприятной обстановке.
Следует отметить, что это гендерное различие проявляется еще в детском саду, сохраняется в начальной и средней школе и завершается весьма существенным разрывом в старших классах. Некоторые специалисты предположили, что, возможно, девочки менее подвержены негативному воздействию родительского дома, потому что в таких домах намного чаще отсутствует отец, а не мать
[567]
. Другие указывают на то, что девочки, как правило, менее темпераментны, и их действия чаще направлены внутрь, а не вовне
[568]
— то есть они придают своим проблемам субъективный характер, — а это именно те качества, которые приветствуются и вознаграждаются в школе. В средствах массовой информации супергерои-мужчины встречаются чаще, чем женщины, но в реальной жизни девочки по какой-то причине чаще мальчиков кажутся
«пуленепробиваемыми», как будто они меньше страдают от низкого качества окружения
[569]
и меньше зависят от родительского воспитания
[570]
А может, как думала Вера, она просто лучше брата умела скрывать свою истинную сущность.
После школы Вера иногда находила маму в переулке за местным баром, где рабочие, вышедшие на перерыв, и вечно пьяные завсегдатаи бара курили и пили, расположившись на выброшенных кем-то поломанных

стульях. Когда Вера пыталась уговорить мать пойти домой, та отмахивалась от девочки, словно от назойливой мухи.
«Почему ты просто не позволишь ей жить с теткой?» — однажды спросила маму какая-то женщина с осоловевшими глазами и грубым голосом курильщика, из-за которого было непонятно, пытается она таким образом просто избавиться от Веры или хочет спасти бедного ребенка,
вырвав его из негативной среды.
«Да потому что мне не нравится эта сука, вот почему», — злобно ответила мать, выразившись неточно, но все-таки, скорее всего, имея в виду тетю.
Взрослые захихикали, а Вера потихоньку проскользнула в переулок и отправилась домой.
Как-то раз Вера так сильно рассердилась на мать из-за того, что та отказывалась идти домой, что пригрозила убежать из дома, и после этого долго пряталась за кустами карликовой пальмы, росшими у дороги. Много позже, увидев, что мать все-таки приближается к месту, где она прячется,
девочка в восторге выскочила перед ней с криком: «Я здесь, я здесь!» И тут же поняла, что мать и не думала ее искать. Она шла за сигаретами.
В старших классах Вера, выполнив домашние задания, встречалась с мальчиком постарше, жившим с ней на одной улице; подростки курили сигареты, украденные у Вериной мамы, пили пиво и занимались сексом на диване. Вера не могла объяснить, зачем она все это делала, равно как и то,
зачем она однажды порезала запястья зубчатым ножом, после чего ей пришлось идти в школу с большими пластырями на руках, но она точно помнит, что ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь — нет, не кто-нибудь, а кто-то из учителей, — хоть что-нибудь сказал по этому поводу.
Но никто не сказал ни слова.
* * *
Вы можете сказать, что в том, что Вера пила, курила и занималась сексом, нет ничего героического, но в этом нет и ничего удивительного.
Сверхнормальные, возможно, кажутся сверхлюдьми, но таковыми не являются, поэтому в своей трудной борьбе они нередко становятся на путь нарушителей правил или моральных норм
[571]
. Многим психологически устойчивым подросткам и взрослым приходится учиться вести двойную игру, но при этом у них нет злых намерений и обычно они вредят себе и подвергают себя опасности больше, чем других. В какой-то период жизни

они могут связаться с плохой компанией или злоупотреблять алкоголем и наркотиками, препятствуя собственному успеху; не используют благоприятные возможности или занимаются беспорядочным сексом. Те же, кто их до этого поддерживал и возлагал на них большие надежды,
сокрушенно качают головами и вздыхают, рассуждая о разбазаренном потенциале и несдержанных обещаниях
[572]
. Во всяком случае, какое-то время кажется, что ребенок с устойчивой психикой выбрал для себя путь разрушения, но, как это часто бывает со сверхнормальными людьми, на самом деле все совсем не так.
В 1967 году, всего через несколько лет после того, как Человек-паук успешно приземлился на страницы комиксов, психоаналитик Дональд
Винникотт представил профессиональному сообществу работу под названием «Делинквентность как символ надежды»
[573]
. Толчком к обсуждению этой темы специалистами учреждений для осужденной молодежи, поведение которой было признано делинквентным в суде,
послужил тот факт, что иногда плохое, и даже противозаконное, поведение следует рассматривать как вполне здоровый признак. По словам
Винникотта, это своего рода сигнал SOS, манифестация идеи, что, если производить достаточно шума и достаточно яростно махать руками, какой- нибудь наблюдатель, возможно, заметит твои сигналы и придет на помощь.
Кто-то где-то, возможно, спасет тебя, изъяв из негативной среды и избавив от необходимости постоянно к ней адаптироваться. Иными словами, как минимум некоторое время делинквентное поведение говорит о том, что если жизнь юного правонарушителя изменится к лучшему, то есть надежда,
что изменится и он сам.
Начиная с детского сада, Вера упорно молчала о том, какова была ее жизнь на самом деле. По мере того как девочка росла и вступала в контакты с новыми людьми — новыми друзьями, учителями и тренерами, — появлялись новые шансы на то, что однажды кто-нибудь вмешается и изменит ситуацию. Возможно, именно поэтому в короткий период в старших классах Вера все же позволила себе показать окружающим, что с ней что-то не так, что она вовсе не такая благополучная, как им кажется. Вполне вероятно, девочка надеялась, что кто-нибудь из взрослых заметит, что ее оценки становятся хуже, а сама она изо дня в день спит на уроках, положив голову на парту. Однажды ее даже привезли домой после полуночи полицейские, но, когда они позвонили в двери дома, там никого не оказалось. Иногда подобный сигнал SOS бывает вполне эффективным, и сверхнормальный ребенок или подросток получает

реальную помощь — на этот раз не благодаря легкости характера и покладистости, а, наоборот, из-за того что вдруг становится трудным, а то и по-настоящему проблемным. Нередко, однако, как в случае с Верой, эти несимпатичные крики о помощи так и остаются без ответа, и сверхнормальный ребенок разуверивается в людях. Он понимает, что помощи ждать не стоит, и возвращается к самостоятельному спасению самого себя.
* * *
В колледже Вера служила олицетворением многообразия и образцом для подражания на ниве преодоления жизненных невзгод. Ее фото как образцовой студентки-стипендиата использовалось в материалах,
призывавших выпускников поступать в их колледж; девушка принимала участие в специальном семинаре для студентов в первом поколении.
Однажды ее даже включили в список лучших студентов и пригласили на прием в дом президента. И каждый раз, слыша слова «Ты такая удивительная!» — а слышала она их часто, — девушка чувствовала то же самое, что и в тот далекий день в детском саду: в комикс-«пузыре» с ее мыслями опять было написано: «Вы, черт побери, и понятия не имеете, о чем говорите».
Никто во всем мире не знал, да и, возможно, не хотел знать, что происходит с Верой, когда она не улыбается мило и бодро с фотографии на доске почета или с первой парты в учебной аудитории. Стипендии и финансовая помощь позволили ей учиться в колледже, но не помогали вести нормальную студенческую жизнь вместе со сверстниками и вписываться в их среду. Когда сокурсники шли в кафе или бар, Вера отнекивалась и отправлялась заниматься туда, где были бесплатные закуски. Время от времени она все же составляла друзьям компанию; тогда девушка останавливалась возле банкомата, вводила запрос на получение средств и делала вид, что вытаскивает из прорези двадцатку. Проделывая все это, она, в сущности, воровала деньги у самой себя, но,
присоединившись к одногруппникам, все равно чувствовала себя преступницей. А когда у Веры заканчивалась туалетная бумага, она воровала ее в кабинках в туалетах колледжа, засовывая все запасные рулоны, которые могла, в свой рюкзак. Она даже подумывала ради приработка устроиться на работу в стрип-бар или продать яйцеклетки, но так и не сделала ни то ни другое.

Вера всегда воспринимала свою жизнь как нечто фальшивое и лживое,
но теперь, чем больше она получала, тем больше ее существование напоминало ей воровство. Если «получить что-то честно» означает унаследовать это от родителей, то Вера чувствовала, что она нечестно получила саму жизнь, как будто украла то, что ей не предназначалось. Дело было не в том, что ее успехи не были настоящими — ведь девушка много и упорно трудилась над их достижением, — но она знала, что ничто из этого не произошло так, как хотелось бы верить окружающим.
Сокурсники Веры выглядели шикарными и ухоженными, как и кампус их колледжа. Ребята походили на персонажей телесериала, на людей, чья одежда никогда не бывает грязной; на людей, которые никогда в жизни не крали туалетную бумагу в общественных туалетах и никогда даже не думали о том, чтобы каким-то образом продавать самого себя. Веру то мучили подозрения, что все они ведут пустую и легкомысленную жизнь, то мысли о том, что ее жизнь темна и уродлива. Ее успехи были чуть ли не самыми впечатляющими в кругу всех ее знакомых, но девушка не могла отделаться от ощущения, что ей никогда не стать такой хорошей, как те, кто ее окружает.
Однажды Вера прикурила от сигареты молодого строителя, который клал новую кровлю в их общежитии. Ей понравилось, как парень при этом чуть прищурился, как будто ему что-то очень приглянулось. Скоро они регулярно перекуривали вместе, а затем и регулярно занимались сексом в мотеле у шоссе. Вечерами Вера делала задания с однокурсниками, а затем выходила из общежития и влезала в ожидавшую ее неподалеку машину.
Время, которое они проводили вдвоем, не было каким-то особенным, зато оно казалось реальным — реальное время, проведенное с реальным человеком, который жил реальной жизнью с реальными проблемами. Перед восходом девушка возвращалась назад через переднюю дверь общежития,
быстро показывая студенческий охраннику, дремавшему в холле у стойки.
Это был единственный человек в мире, который знал ее секрет, в чем бы этот секрет ни заключался.
Поспав часок-другой, Вера плюхалась на свое место в первом ряду большого лекционного зала, с тетрадями и ручками, готовая к работе. Тело ломило от недавнего секса; девушка чувствовала, как деревяшка сиденья давит на ее плоть; это была тупая боль, сродни той, когда одним ногтем сильно давишь на нижнюю часть другого. И эта боль служила ей телесным напоминанием о том, что и студенты, сидящие рядом с ней, и профессор,
который улыбается ей с кафедры, не знают, какая она на самом деле. И эта двойная жизнь заставляла ее чувствовать себя незаурядной, неприкасаемой