Файл: Книга о современных супергероях людях, которые, вопреки тяжелым жизненным обстоятельствам, сумели добиться успеха и стать счастливыми.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 1136
Скачиваний: 3
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
согласие на сексуальную активность до определенного возраста, даже если несовершеннолетний полагает, что может это делать. Если речь идет о сексуальной активности между двумя несовершеннолетними или, скажем,
между шестнадцатилетним и восемнадцатилетним подростком, данная норма может казаться несколько проблематичной, но большинство специалистов единодушны во мнении, что если хотя бы одной стороне насилия менее восемнадцати и разница в возрасте между участниками акта превышает пять лет либо если одна из сторон явно занимает более выгодное положение с точки зрения власти, то, скорее всего, это стоит считать правонарушением.
Заметьте, что отношения Мишель с тренером соответствовали всем этим критериям. Их так называемый роман начался, когда Мишель было четырнадцать; все происходило в стране, где возраст сексуального согласия составляет восемнадцать лет; тренер был почти на сорок лет старше девочки и однозначно имел над ней определенную власть. В последние годы целый ряд скандальных признаний об имевшем место в прошлом сексуальном насилии в спорте — в плавании
[509]
, велосипедном спорте
[510]
,
футболе
[511]
и гимнастике
[512]
, — привлекли пристальное внимание общественности не только к тому, насколько широко распространена эта проблема, но и к тому, как многое в данной ситуации зависит от уникальной позиции спортивного тренера, от его непосредственного доступа к телам, разуму и будущему юных спортсменов. В его руках
«практически абсолютная власть»
[513]
, как сказал один бывший футболист,
переживший сексуальное насилие, во время интервью New York Times.
Тренеры, по его словам, это своего рода «привратники мечты»
[514]
Для Мишель тренер Марк был даже больше чем привратником мечты.
«Я постоянно мечтала о том, как поступлю в колледж, а потом поеду в Южную Америку, чтобы играть там с лучшими из лучших. В моей комнате на стене висели плакаты с изображением великих игроков в поло.
Я ни о чем больше не думала. А еще мне казалось, что тем, чем я занималась с тренером Марком, я помогаю своей семье, ведь мои родители не могли себе позволить, чтобы их дочь играла в поло или училась в колледже. Но я все же знала, что они не одобрили бы происходящее. Мне очень не хотелось этим заниматься, но я знала, что если прекращу, то потеряю все, над чем так много и усердно трудилась. Так что приемлемого выхода из ситуации для меня просто не существовало». А теперь послушайте, как одна молодая спортсменка описала власть, которую имел над ней ее тренер: «Я была полностью зависима от него, он был для меня
между шестнадцатилетним и восемнадцатилетним подростком, данная норма может казаться несколько проблематичной, но большинство специалистов единодушны во мнении, что если хотя бы одной стороне насилия менее восемнадцати и разница в возрасте между участниками акта превышает пять лет либо если одна из сторон явно занимает более выгодное положение с точки зрения власти, то, скорее всего, это стоит считать правонарушением.
Заметьте, что отношения Мишель с тренером соответствовали всем этим критериям. Их так называемый роман начался, когда Мишель было четырнадцать; все происходило в стране, где возраст сексуального согласия составляет восемнадцать лет; тренер был почти на сорок лет старше девочки и однозначно имел над ней определенную власть. В последние годы целый ряд скандальных признаний об имевшем место в прошлом сексуальном насилии в спорте — в плавании
[509]
, велосипедном спорте
[510]
,
футболе
[511]
и гимнастике
[512]
, — привлекли пристальное внимание общественности не только к тому, насколько широко распространена эта проблема, но и к тому, как многое в данной ситуации зависит от уникальной позиции спортивного тренера, от его непосредственного доступа к телам, разуму и будущему юных спортсменов. В его руках
«практически абсолютная власть»
[513]
, как сказал один бывший футболист,
переживший сексуальное насилие, во время интервью New York Times.
Тренеры, по его словам, это своего рода «привратники мечты»
[514]
Для Мишель тренер Марк был даже больше чем привратником мечты.
«Я постоянно мечтала о том, как поступлю в колледж, а потом поеду в Южную Америку, чтобы играть там с лучшими из лучших. В моей комнате на стене висели плакаты с изображением великих игроков в поло.
Я ни о чем больше не думала. А еще мне казалось, что тем, чем я занималась с тренером Марком, я помогаю своей семье, ведь мои родители не могли себе позволить, чтобы их дочь играла в поло или училась в колледже. Но я все же знала, что они не одобрили бы происходящее. Мне очень не хотелось этим заниматься, но я знала, что если прекращу, то потеряю все, над чем так много и усердно трудилась. Так что приемлемого выхода из ситуации для меня просто не существовало». А теперь послушайте, как одна молодая спортсменка описала власть, которую имел над ней ее тренер: «Я была полностью зависима от него, он был для меня
Богом. С пятнадцати до девятнадцати лет он фактически владел мной»
[515]
Что-то в этом роде могла сказать и Мишель.
* * *
Тренеру Марку, возможно, не удалось лишить Мишель ни девственности, ни любви к поло, но он лишил ее чувства нормальности.
«Самым тяжелым последствием общения с ним, — призналась она, —
стало то, что после него я уже не могла отличить реальное от нереального,
опасное от безопасного». Получив стипендию, Мишель уехала в колледж,
но и на спортивном поле, и за его пределами постоянно высматривала тренера Марка. На матчах она искала его грузовик на парковке, а по дороге на занятия иногда с ужасом думала о том, что он позвонит в колледж, и ее лишат стипендии.
Когда подружки, собравшись вместе в комнате общежития,
рассказывали истории о любовных отношениях, Мишель наотрез отказывалась говорить на эту тему. «А о чем мне было рассказывать?
Единственный опыт, который у меня был, сводился к умению прятать следы засосов, оставленных пятидесятилетним мужчиной», — сказала она.
Чтобы избежать расспросов, она даже придумала и рассказала нескольким самым близким подругам историю о неудачных отношениях с мальчиком еще в родном городке. «Я чувствовала, что должна рассказать им хоть что- нибудь, какую-то историю вместо той, что произошла со мной на самом деле», — говорит Мишель. В результате она начала чувствовать себя лгуньей. «Я всегда чувствовала себя так, будто вру о тренере Марке, делаю из мухи слона, будто на самом деле мне не из-за чего так убиваться и расстраиваться и не стоит переживать. Мне казалось, что я стала одной из тех, о ком сейчас так много говорят, тех, что лгут о пережитом ими сексуальном насилии». Мишель не знала, что психологически устойчивым детям и подросткам свойственно придумывать себе «легенды»
[516]
или,
проще говоря, как им самим кажется, сюжеты своих травм, более понятные для окружающих.
Поскольку ее сексуальный опыт очень сильно отличался от опыта и отношений других людей, Мишель чувствовала себя не такой, как все.
Даже когда она находилась в компании сверстниц, а иногда и особенно в этот момент, ей казалось, что они живут на одной планете, а она на другой.
Мишель не знала, что отчуждение, всепоглощающее чувство оторванности
от людей — одно из наиболее распространенных последствий не только сексуального насилия, но и любых неблагоприятных жизненных обстоятельств. Когда с нами случается что-то плохое, мы обычно отдаляемся от тех, кто не пережил таких же невзгод и трудностей.
Изолированные и оказавшиеся наедине со своими необычными обстоятельствами, мы чувствуем себя неспособными соединиться с обычными, повседневными переживаниями и с теми, кто их испытывает.
Именно поэтому многим сверхнормальным людям мужчины и женщины,
просто живущие своей жизнью, кажутся обескураживающими примерами того, как это должно быть — когда хочешь что-то сделать и доверяешь окружающему миру.
Независимо от того, каковы их негативные обстоятельства или насколько они пострадали в результате, многие сверхнормальные действительно отличаются от остальных. Иногда это чувство кроется внутри человека — скажем, в форме убеждения «я ненормальный», — в других случаях приходит извне, например в виде убеждения «моя жизнь ненормальна». Например, Надя, чью мать и отца убили грабители, сказала о своей повседневной жизни: «После смерти родителей я больше всего мечтала о нормальности. Я просто хотела, чтобы люди смотрели на меня как обычно и так же ко мне относились. Меня волновали окружающие и их реакция. И то, что они меня жалеют. Я не хотела, чтобы это меня изменило и сделало ненормальной. Я хотела иметь возможность вести нормальную жизнь. Люди пытались помочь и сказать мне, что такова будет моя новая нормальность, но я не уверена, что после того как потеряла маму и папу,
моя жизнь вообще когда-либо была нормальной».
Людям вроде Мишель, жизненные трудности которых еще и хранятся в строжайшем секрете, часто кажется, что что-то неправильно внутри них самих. Улыбки и смех окружающих служат им жестоким напоминанием о контрасте между тем, что сверхнормальные могут видеть, и тем, что они могут чувствовать. Они чувствуют себя
[517]
:
• отличающимися от других;
• чокнутыми;
• испорченными;
• одинокими;
• тревожными;
• измученными;
• беспомощными;
• лишенными надежды;
Изолированные и оказавшиеся наедине со своими необычными обстоятельствами, мы чувствуем себя неспособными соединиться с обычными, повседневными переживаниями и с теми, кто их испытывает.
Именно поэтому многим сверхнормальным людям мужчины и женщины,
просто живущие своей жизнью, кажутся обескураживающими примерами того, как это должно быть — когда хочешь что-то сделать и доверяешь окружающему миру.
Независимо от того, каковы их негативные обстоятельства или насколько они пострадали в результате, многие сверхнормальные действительно отличаются от остальных. Иногда это чувство кроется внутри человека — скажем, в форме убеждения «я ненормальный», — в других случаях приходит извне, например в виде убеждения «моя жизнь ненормальна». Например, Надя, чью мать и отца убили грабители, сказала о своей повседневной жизни: «После смерти родителей я больше всего мечтала о нормальности. Я просто хотела, чтобы люди смотрели на меня как обычно и так же ко мне относились. Меня волновали окружающие и их реакция. И то, что они меня жалеют. Я не хотела, чтобы это меня изменило и сделало ненормальной. Я хотела иметь возможность вести нормальную жизнь. Люди пытались помочь и сказать мне, что такова будет моя новая нормальность, но я не уверена, что после того как потеряла маму и папу,
моя жизнь вообще когда-либо была нормальной».
Людям вроде Мишель, жизненные трудности которых еще и хранятся в строжайшем секрете, часто кажется, что что-то неправильно внутри них самих. Улыбки и смех окружающих служат им жестоким напоминанием о контрасте между тем, что сверхнормальные могут видеть, и тем, что они могут чувствовать. Они чувствуют себя
[517]
:
• отличающимися от других;
• чокнутыми;
• испорченными;
• одинокими;
• тревожными;
• измученными;
• беспомощными;
• лишенными надежды;
• всегда начеку;
• подозрительными;
• напуганными;
• виноватыми;
• отстраненными;
• осуждаемыми;
• теми, кому причинили боль;
• опустошенными;
• склонными к самоубийству;
• перфекционистами;
• сердитыми;
• старыми;
• жалеющими себя;
• не контролирующими свою жизнь;
• подавленными;
• жалкими;
• застрявшими в своих проблемах;
• неправильно понятыми;
• пристыженными;
• возбужденными;
• неспособными сосредоточиться;
• глупыми.
Когда Мишель впервые пришла ко мне на прием, она работала на правительство в качестве координатора — свидетеля жертвы, будучи, по сути, адвокатом людей, переживших самые разные преступления. «Я
никогда в жизни не видела справедливости. И теперь, через пятнадцать лет,
я все еще пытаюсь исправить ситуацию». Каждый день Мишель исправляла множество несправедливостей, и, хотя это была очень тяжелая работа, ее глаза сверкали, когда она рассказывала о своих клиентах,
особенно о детях и подростках, которые не боялись противостоять тем, кто причинил им боль. «Знаете, одна из моих клиенток сегодня пришла на опознание в полицию в футболке с Чудо-женщиной», — сказала она однажды, сияя гордой улыбкой.
На работе многие считали Мишель героиней, но о себе она говорила словами из приведенного выше списка, особенно такими как «виноватая»
и «чокнутая». «Если бы люди знали о моей истинной жизни, — сказала она на раннем этапе психотерапии, — они, вероятно, решили бы, что мне надо найти Бога, или хотя бы, знаете, какое-то лекарство или что-то в этом
роде». Услышав это, я спросила Мишель, как спрашивала раньше многих сверхнормальных клиентов, считала ли она когда-нибудь себя человеком с устойчивой психикой. Или просто сильным человеком. «Знаете,
психологически устойчивые люди не дремлют на кладбищах, — уверенно и горько ответила она и добавила то, что я уже слышала прежде много-много раз — И сильные люди не нуждаются в психотерапии».
* * *
По мнению психолога Эдит Вайскопф-Джолсон, самая большая трагедия для любого человека, с которым приключилась какая-то беда,
заключается в том, что он «не только несчастлив, но и стыдится быть несчастным»
[518]
. Для Мишель тот факт, что она боролась с депрессией и тревогой, судя по всему, служил лишним подтверждением — с медицинской точки зрения, официально, — что она все время была права,
считая, что с ней что-то не так, что она и правда не такая, как все. А между тем, хотя Мишель, безусловно, пережила в детстве серьезный стресс, она не уникальна.
По результатам соответствующих исследований более половины американцев
[519]
сталкиваются в детстве с теми или иными неблагоприятными обстоятельствами, и у около половины на каком-то этапе дальнейшей жизни выявляются признаки психического расстройства.
На первый взгляд, люди с проблемами психического здоровья по определению не могут считаться психологически устойчивыми, однако это не так. Быть психологически устойчивым значит «хорошо адаптироваться после пережитых неблагоприятных жизненных обстоятельств»
[520]
— что вовсе не означает отсутствия чувств и эмоций, — и во многих смыслах
Мишель адаптировалась вполне успешно. Она окончила колледж с отличием и получила степень магистра в области уголовного правосудия.
На работе она делала много добра для многих людей, а по выходным с большим успехом играла в поло.
Со стороны женщина казалась образцом психологической устойчивости, но внутри сильно страдала, что бывает довольно часто.
Согласно определению Американской психологической ассоциации, равно как и результатам многих исследований, «путь к психологической устойчивости обычно лежит через серьезные эмоциональные страдания»
[521]
. Иными словами, боль и борьба почти всегда являются
психологически устойчивые люди не дремлют на кладбищах, — уверенно и горько ответила она и добавила то, что я уже слышала прежде много-много раз — И сильные люди не нуждаются в психотерапии».
* * *
По мнению психолога Эдит Вайскопф-Джолсон, самая большая трагедия для любого человека, с которым приключилась какая-то беда,
заключается в том, что он «не только несчастлив, но и стыдится быть несчастным»
[518]
. Для Мишель тот факт, что она боролась с депрессией и тревогой, судя по всему, служил лишним подтверждением — с медицинской точки зрения, официально, — что она все время была права,
считая, что с ней что-то не так, что она и правда не такая, как все. А между тем, хотя Мишель, безусловно, пережила в детстве серьезный стресс, она не уникальна.
По результатам соответствующих исследований более половины американцев
[519]
сталкиваются в детстве с теми или иными неблагоприятными обстоятельствами, и у около половины на каком-то этапе дальнейшей жизни выявляются признаки психического расстройства.
На первый взгляд, люди с проблемами психического здоровья по определению не могут считаться психологически устойчивыми, однако это не так. Быть психологически устойчивым значит «хорошо адаптироваться после пережитых неблагоприятных жизненных обстоятельств»
[520]
— что вовсе не означает отсутствия чувств и эмоций, — и во многих смыслах
Мишель адаптировалась вполне успешно. Она окончила колледж с отличием и получила степень магистра в области уголовного правосудия.
На работе она делала много добра для многих людей, а по выходным с большим успехом играла в поло.
Со стороны женщина казалась образцом психологической устойчивости, но внутри сильно страдала, что бывает довольно часто.
Согласно определению Американской психологической ассоциации, равно как и результатам многих исследований, «путь к психологической устойчивости обычно лежит через серьезные эмоциональные страдания»
[521]
. Иными словами, боль и борьба почти всегда являются
неотъемлемой частью неповеданной истории о неблагоприятных жизненных обстоятельствах и психологической устойчивости. Когда я спросила Мишель, стала бы она меньше уважать своих клиентов, узнав,
что они обратились за помощью к психотерапевту, что она, в сущности,
довольно часто советовала им сделать, девушка ответила: «Нет, конечно же нет. Но ведь люди, с которыми я работаю, получили настоящие травмы. То,
что пережила я, ничто по сравнению с их бедами».
Человеческий мозг одинаково воспринимает и анализирует любые угрозы
[522]
, будь то змея, пистолет, пьяный родитель, медведь, грузовик насильника, дикие вопли родной сестры, угрожающий хмурый взгляд матери и тому подобное. На разные стрессоры реагируют одни и те же зоны мозга. Любой опыт, который воспринимается как потенциальная опасность, активирует амигдалу и заставляет реагировать либо вступлением в сражение, либо бегством. Но если амигдала, независимо от причины, активируется слишком часто или постоянно пребывает в состоянии повышенной бдительности, мы подвергаемся слишком сильному воздействию собственных гормонов стресса, которые, по сути, отравляют наш организм. В результате механизм адаптации, призванный спасать нам жизнь, может привести к серьезным заболеваниям
[523]
Как в 2011 году свидетельствовал в подкомитете Сената по делам детей и семьи бывший президент Американской академии педиатрии
Роберт Блок, неблагоприятные события, пережитые в детстве, «возможно,
главная причина плохого здоровья американцев»
[524]
. Нам это известно в значительной мере благодаря уже упомянутому выше «Исследованию негативного детского опыта»
[525]
. Это поистине эпохальное исследование потрясло медицинское сообщество не только выводами о степени распространения такого опыта в самом начале жизненного пути ребенка, но и тем, какой страшный вред он наносит здоровью в дальнейшей жизни на самых разных ее этапах. К сожалению, одним из самых обоснованных и последовательных открытий, сделанных благодаря этому исследованию,
стало выявление зависящей от «дозы», в основном прямой взаимосвязи
[526]
между плохими условиями в детском возрасте и проблемами со здоровьем в течение всей жизни, начиная с усталости, язвы желудка и артрита и заканчивая главными причинами смерти: сердечными заболеваниями,
онкологией, хроническими болезнями легких, заболеваниями печени и аутоиммунными заболеваниями
[527]
. Проще говоря, чем больше стресса и трудностей мы переживаем в детстве, тем больше проблем со здоровьем нас ждет во взрослой жизни. Следует отметить, что это относительно
что они обратились за помощью к психотерапевту, что она, в сущности,
довольно часто советовала им сделать, девушка ответила: «Нет, конечно же нет. Но ведь люди, с которыми я работаю, получили настоящие травмы. То,
что пережила я, ничто по сравнению с их бедами».
Человеческий мозг одинаково воспринимает и анализирует любые угрозы
[522]
, будь то змея, пистолет, пьяный родитель, медведь, грузовик насильника, дикие вопли родной сестры, угрожающий хмурый взгляд матери и тому подобное. На разные стрессоры реагируют одни и те же зоны мозга. Любой опыт, который воспринимается как потенциальная опасность, активирует амигдалу и заставляет реагировать либо вступлением в сражение, либо бегством. Но если амигдала, независимо от причины, активируется слишком часто или постоянно пребывает в состоянии повышенной бдительности, мы подвергаемся слишком сильному воздействию собственных гормонов стресса, которые, по сути, отравляют наш организм. В результате механизм адаптации, призванный спасать нам жизнь, может привести к серьезным заболеваниям
[523]
Как в 2011 году свидетельствовал в подкомитете Сената по делам детей и семьи бывший президент Американской академии педиатрии
Роберт Блок, неблагоприятные события, пережитые в детстве, «возможно,
главная причина плохого здоровья американцев»
[524]
. Нам это известно в значительной мере благодаря уже упомянутому выше «Исследованию негативного детского опыта»
[525]
. Это поистине эпохальное исследование потрясло медицинское сообщество не только выводами о степени распространения такого опыта в самом начале жизненного пути ребенка, но и тем, какой страшный вред он наносит здоровью в дальнейшей жизни на самых разных ее этапах. К сожалению, одним из самых обоснованных и последовательных открытий, сделанных благодаря этому исследованию,
стало выявление зависящей от «дозы», в основном прямой взаимосвязи
[526]
между плохими условиями в детском возрасте и проблемами со здоровьем в течение всей жизни, начиная с усталости, язвы желудка и артрита и заканчивая главными причинами смерти: сердечными заболеваниями,
онкологией, хроническими болезнями легких, заболеваниями печени и аутоиммунными заболеваниями
[527]
. Проще говоря, чем больше стресса и трудностей мы переживаем в детстве, тем больше проблем со здоровьем нас ждет во взрослой жизни. Следует отметить, что это относительно
недавнее открытие. Взаимосвязь между стрессом в детстве и здоровьем во взрослом возрасте оставалась не выявленной так долго отчасти потому, что многие распространенные виды негативного детского опыта часто держатся в секрете, а также вследствие так называемого эффекта спящего
[528]
, то есть некоторого временного зазора между стрессорами, которым мы подвергаемся в детстве, и влиянием, которое они оказывают на нас уже взрослых. Впрочем, как бы там ни было, сегодня эта взаимосвязь бесспорна, и теперь ее можно увидеть даже в отчетах о здоровье взрослого населения в далеком XIX веке
[529]
Несомненно, негативный детский опыт внедряется, образно говоря,
прямо под кожу. Дети, подвергающиеся хроническому стрессу, уже в подростковом возрасте четко демонстрируют симптомы хронических воспалений
[530]
, то есть иммунной реакции и основного фактора риска в широком спектре заболеваний. Да что там говорить, этот опыт проникает даже в наши клетки. Исследования показали, что у взрослых, которые росли в неблагоприятной обстановке, более короткие теломеры
[531]
—
концевые участки хромосомы, своего рода защитные колпачки на концах
ДНК-цепочек. С возрастом теломеры укорачиваются естественным образом, но сделать их короче может и стресс. Увы, по мере уменьшения теломеров изнашиваемся и мы; наши клетки стареют быстрее, а с ними быстрее стареет и человек. Хронологический и биологический возраст начинает восприниматься как рассинхронизированный; возможно, по этой причине люди, пережившие в детстве хронический стресс, часто говорят,
что, хотя они вроде бы хорошо выглядят, изнутри чувствуют себя так, будто им сто лет. Им трудно себе представить, что они проживут долгую и наполненную жизнь, и они совершенно правы: трудное, несчастливое детство действительно может сократить жизнь человека на целых двадцать лет
[532]
Более того, пагубное влияние детского стресса на организм не ограничивается такими органами, как сердце и легкие; возможно, больше всего от неблагоприятных обстоятельств в детстве страдает самый сложный орган — мозг
[533]
. Как известно, мозг человека развивается на протяжении всего детства, до двадцати с лишним лет. Следовательно,
хронический стресс на ранних этапах жизни может воздействовать на его архитектуру, буквально вплестись в нашу самость
[534]
. Это влияет на наше психическое здоровье, которое Роберт Блок предпочитает называть здоровьем мозга
[535]
; таким образом, между детскими невзгодами и
[528]
, то есть некоторого временного зазора между стрессорами, которым мы подвергаемся в детстве, и влиянием, которое они оказывают на нас уже взрослых. Впрочем, как бы там ни было, сегодня эта взаимосвязь бесспорна, и теперь ее можно увидеть даже в отчетах о здоровье взрослого населения в далеком XIX веке
[529]
Несомненно, негативный детский опыт внедряется, образно говоря,
прямо под кожу. Дети, подвергающиеся хроническому стрессу, уже в подростковом возрасте четко демонстрируют симптомы хронических воспалений
[530]
, то есть иммунной реакции и основного фактора риска в широком спектре заболеваний. Да что там говорить, этот опыт проникает даже в наши клетки. Исследования показали, что у взрослых, которые росли в неблагоприятной обстановке, более короткие теломеры
[531]
—
концевые участки хромосомы, своего рода защитные колпачки на концах
ДНК-цепочек. С возрастом теломеры укорачиваются естественным образом, но сделать их короче может и стресс. Увы, по мере уменьшения теломеров изнашиваемся и мы; наши клетки стареют быстрее, а с ними быстрее стареет и человек. Хронологический и биологический возраст начинает восприниматься как рассинхронизированный; возможно, по этой причине люди, пережившие в детстве хронический стресс, часто говорят,
что, хотя они вроде бы хорошо выглядят, изнутри чувствуют себя так, будто им сто лет. Им трудно себе представить, что они проживут долгую и наполненную жизнь, и они совершенно правы: трудное, несчастливое детство действительно может сократить жизнь человека на целых двадцать лет
[532]
Более того, пагубное влияние детского стресса на организм не ограничивается такими органами, как сердце и легкие; возможно, больше всего от неблагоприятных обстоятельств в детстве страдает самый сложный орган — мозг
[533]
. Как известно, мозг человека развивается на протяжении всего детства, до двадцати с лишним лет. Следовательно,
хронический стресс на ранних этапах жизни может воздействовать на его архитектуру, буквально вплестись в нашу самость
[534]
. Это влияет на наше психическое здоровье, которое Роберт Блок предпочитает называть здоровьем мозга
[535]
; таким образом, между детскими невзгодами и