ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 16.05.2024
Просмотров: 730
Скачиваний: 0
Изображение пикрохолинской войны полно аллюзий на этот реальный конфликт. Даже некоторые имена соответствуют действительности. Так, парламентарием Грангузье, защищающим его дело, выступает Галле: мы видели, что реальный Галле действительно вел дело общин против Гоше Сент-Марта. Избитый знаменосец пекарей, из-за которого отчасти и разгорелась война, носит имя Марке. Это — имя зятя Сент-Марта. В главе XLVII Рабле перечисляет имена тридцати двух феодальных владений (одно из характерных для Рабле длинных перечислений-номинаций), которые составляли «старинную конфедерацию» и которые предложили Грангузье свою помощь. Здесь нет ни одного выдуманного имени. Все это имена городов, городков, сел и деревушек, которые были расположены на берегах Луары и Виенны или вблизи от них и которые были непосредственно заинтересованы в луарском торговом судоходстве. Все они действительно составляли союз в процессе против Сент-Марта. Весьма возможно, что и эпизод драки между пекарями Лерне и виноградарями Сейи также имел место в действительности. Абель Лефран указывает, что между этими двумя поселками и до настоящего времени еще живо древнее соперничество — глухая память о какой-то стародавней вражде.
Таким образом, центральные эпизоды второй книги — «Гаргантюа» — совершаются в реальной действительности, в интимно-знакомомивиденном миреродногодома и егоближайшихокрестностей.Топография родных мест дана со всеми мельчайшими подробностями и с исключительной точностью. Весь этот мир — от вещей и долиц — носит индивидуально-именной и совершенно конкретный характер. Такие фантастические события, как, например, проглатывание паломников в салате и затопление их мочой, совершаются во дворе и в саду мызы Девиньер, которые обозначены со всею топографическою точностью (они сохранились почти без изменений и до настоящего времени).
Такой же характер носят и все остальные эпизоды как этой, так и последующих двух книг романа. За большинством из них раблезистика вскрывает реальные места, реальных лиц, действительные события. Так, ряд действующих лиц третьей книги отождествлен с современниками Рабле: Гер-Триппа — Агриппа Неттесгейм-ский, богослов Гиппофадей — Лефевр д'Этапль, поэт Котанмордан — Жан Лемер, доктор Рондибилис — врач Ронделе и др. Деревушка Панзу (в эпизоде с панзуй-ской сивиллой) существовала и существует на самом деле, и в ней действительно жила популярная в свое время пророчица; и в наши дни еще показывают грот в скале, где, по преданию, жила эта ворожея.
То же самое нужно сказать и о «Четвертой книге», хотя здесь раблезистика и не располагает еще таким богатым и точным материалом, как для первых книг. Ограничимся одним примером — вставным рассказом о проделке Виллона. Действие этого «трагического фарса» происходит в Сен-Максане (т. е. в столь хорошо знакомой Рабле провинции Пуату). Здесь в окрестностях этого городка до сих пор еще сохранился от времен Рабле тот придорожный крест, который имел в виду автор, указывая, что мозги Пошеям «вывалились у придорожного креста». Возможно, что, кроме книжных источников, новелла эта была навеяна каким-нибудь местным рассказом, так как один из ближайших к Сен-Максану приходов называется до сих пор еще «приходом мертвого монаха».
Ограничимся приведенными примерами. Они достаточно освещают нам существенную сторону раблезианских образов — их связь с реальной и непосредственно
490
491
близкой автору действительностью. Ближайший объект изображения, первый план всех образов — это мирхорошоизвестныхобжитыхмест, живыхзнакомыхлюдей,виденныхи перещупанныхвещей.
В этом ближайшем мире (первом плане изображения) все индивидуально-единственно, исторично. Роль общего и нарицательного минимальна: каждый предмет здесь как бы хочет быть названным собственным именем.Характерно, что даже в сравнениях и сопоставлениях Рабле стремится всегда привлекать совершенно индивидуальные, исторически единственные предметы и явления. Например, когда Пантагрюэль на пиру после сожжения рыцарей говорит о том, что хорошо бы подвесить колокола под жующие челюсти, то он не ограничивается образом церковных колоколов вообще, а называет совершенно определенные —колоколасколоколенПуатье,Тура иКомбре.Другой пример: в главеLXIV «Четвертой книги» есть такое сравнение: «Брат Жан с помощью дворецких, пекарей, стольников, чашников, виночерпиев, поваров и других внес на палубу четыре страшных пирога с ветчиной: при взгляде на них мне пришли на памятьчетыребастионагородаТурина».Подобных примеров можно привести множество. Образы Рабле повсюду тяготеют к лично увиденным исторически единственнымпредметам(разновидностью этого является и особое пристрастие его, разделяемое со всею эпохой, к курьезам, раритетам, диковинкам).
Характерно, что большинство объектов из разобранных нами примеров можно видеть еще и сегодня: так, можно видеть «королевскую резиденцию» Грангузье и его семейный очаг — этот символ миролюбивой политики, можно видеть монастырский виноградник брата Жана, каменную голову Жофруа Большой Зуб, каменный стол для студенческих пирушек в Пуатье, придорожный крест в Сен-Максане, у которого вывалились мозги Пошеям.
Но этим ближайшим миром (точнее мирком) обжитых мест, виденных вещей и знакомых людей современная Рабле действительность, отраженная в его романе, вовсе еще не исчерпывается. Это только ближайший к нему (к его личности, к его жизни, к его глазу) план образов романа. За ним раскрывается второй — более широкий и более исторически значительный план,
492
входящий в ту же современную ему действительность, но измеряемый иными масштабами.
Вернемся к образам пикрохолинской войны. В основе их, как мы видели, лежит местный провинциальныйи даже почтисемейныйконфликт луар-ских общин с соседом Антуана Рабле — Сент-Мартом. Арена их —узкоепространствоближайшихокрестностейДевиньера.Это —первыйближайшийпланобразовпикрохолинскойвойны,исхоженныйсамимРабле,привычныйдля его глаз,перещупанныйегоруками,связанный с егоблизкимиидрузьями.
Но современники и ближайшие потомки Рабле узнавали в образе Пикрохола вовсе не Гоше де Сент-Марта, а КарлаV, а отчасти и другихагрессивных властителейтой эпохи — Людовика Сфорца или Фердинанда Арагонского. И они были правы. Весь роман Рабле теснейшим образом связан с политическими событиями и проблемами своего времени. А первые три книги романа (в особенности же «Гаргантюа» и «Третья книга»)—сборьбоюФранциисКарломV. В частности, пикрохолинская война являетсяпрямым откликомна этуборьбу.Например, в изумительной сцене военного совета Пикрохола есть элемент прямой сатиры на завоевательную политику КарлаV. Эта сцена совета есть ответ Рабле на аналогичную же сцену в «Утопии» Томаса Мора, где претензии на мировую монархию и агрессивность приписываются ФранцискуI. Рабле переадресовал эти обвинения КарлуV. Источником речи Галле, в которой он обвиняет в агрессии Пикрохола и защищает мирную политику Грангузье, послужила аналогичная речь о причинах войны между Францией и КарломV, обращенная Гильомом Дю Белле (будущим покровителем и другом Рабле) к германским князьям.
Вопрособопределенииагрессорав эпоху Рабле стоял очень остро и притом в совершенно конкретной форме в связи с войнами между КарломV и ФранцискомI. Этому вопросу посвящен ряд анонимных произведений того времени, вышедших из окружения братьев Дю Белле, к которому принадлежал и Рабле.
Образы пикрохолинской войны являются живым откликомна эту актуальную политическуютему обагрессоре.Рабле дал свое
493
решение этому вопросу, и в лице Пикрохола и его советников он создал неумирающий образ агрессивного военного политика. Не подлежит сомнению, что он придал ему и некоторые черты КарлаV. Эта связь с политической проблематикой эпохи создаетвторой— актуально-политическийпланобразов пик-рохолинской войны.
Но в XV иXVI веках проблема войны и мира ставилась и более широко и принципиально, чем, так сказать,частныйвопрос об агрессоре в определенном военном конфликте. Речь шлаопринципиальном правевластителей и народов вести войну и о различиивойнсправедливыхи несправедливых.Обсуждались и вопросы организации всеобщего мира. Достаточно назвать Томаса Мора и Эразма.
Образы пикрохолинской войны тесно связаны и с этой более широкой и принципиальной политической проблематикой эпохи. Второй план этих образов расширен и углублен ею.
Конечно, и весь второй план образов конкретен и индивидуально-историчен. Здесь нет абстрактногообобщения итипизации,ноэто — индивидуальность более широких историческихи смысловых масштабов. От м а л о й индивидуальности мы переходим к большой,объемлющейиндивидуальности (а не к отвлеченному типу); в большем повторяется структура меньшего.
За вторым планом поднимается последний — третий — план образов пикрохолинской войны — гротескное тело великанов, пиршественные образы, разъятое на части тело, потоки мочи, превращение крови в вино и битвы в пир, карнавальное развенчание короля Пикрохола и т. п., то есть народно-праздничный карнавальный план пикрохолинской войны, разобранный нами ранее.
Этот третий — народно-праздничный — план также индивидуалени конкретен, но это —наиболееширокая,всеобъемлющаяуниверсальнаяиндивидуальность.В то же время в народно-праздничных образах этого плана раскрывается наиболее глубокий смысл историческогопроцесса,выходящийдалеко запределынетолькосовременностив узком смысле, но и всей эпохи
494
Рабле.В них раскрываетсянароднаяточка зренияна войну и мир, на агрессора, на власть, на будущее. В свете этой народной, тысячелетиями слагавшейся и отстаивавшейся точки зрения раскрываетсявеселаяотносительностькак самих событий, так и всей политической проблематики эпохи. В этой веселой относительности нестираются,конечно,различиямежду справедливым и несправедливым, правым и неправым, прогрессивным и реакционным вразрезеданнойэпохииближайшейсовременности,—но различия эти утрачиваютсвоюабсолютность,свою одностороннююиограниченнуюсерьезность.
Народно-праздничный универсализм проникает во все образы Рабле, он осмысливает и приобщает к п о с -леднемуцеломукаждую деталь, каждую подробность. Все эти знакомые, увиденные индивидуально-единственные вещи и топографические подробности, наполняющие первый план образов, приобщены большомуиндивидуальномуцеломумира,двутелому,становящемусяцелому, раскрывающемусявпотокехвалыибрани.В этих условиях не может быть и речи ни о каком натуралистическомраспылениидействительности и ни о какой отвлеченной тенденциозности.
Мы говорили об образах пикрохолинской войны. Но второй расширенный план действительности есть и у всех образов романа Рабле. Все они связаны с актуальнейшими политическими событиями и проблемами своего времени.
Во всех вопросах высокой политики своей эпохи Рабле был отлично осведомлен. С 1532 года начинается его тесная связь с братьями Дю Белле. Оба брата стояли в самом центре политической жизни своего времени. При Франциске I кардинал Жан Дю Белле возглавлял как бы бюро дипломатической и литературной пропаганды, которой в то время стали придавать исключительно большое значение. Целый ряд памфлетов, выходивших в Германии, Нидерландах, Италии и, конечно, в самой Франции, писался или инспирировался братьями Дю Белле. Они повсюду, во всех странах, имели свою дипломатическую и литературную агентуру-
495
Тесно связанный с братьями Дю Белле, Рабле мог овладеть высокой политикой эпохи в ее, так сказать, первоисточниках. Он был непосредственным свидетелем того, как эта высокая политика творилась. Он был, вероятно, посвящен во многие секретные замыслы и планы королевской власти, осуществляемые руками братьев Дю Белле. Он сопровождал Жана Дю Белле во время трех его поездок в Италию с весьма важными дипломатическими миссиями к папе. Он состоял при Гильоме Дю Белле во время оккупации Францией Пьемонта. Он присутствовал при историческом свидании ФранцискаI с КарломV в Эг-Морт, находясь в свите короля. Таким образом, Рабле оказывался непосредственным свидетелем важнейших политических акций своего времени. Они совершались на его глазах и в непосредственной близости от него.
Начиная с «Гаргантюа» (т. е. хронологически со второй книги), актуально-политические вопросы играют в романе весьма существенную роль. Помимо прямой политической тематики, последние три книги романа полны более или менее ясных для нас аллюзий на различные политические события и на различных деятелей эпохи.