ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 16.05.2024

Просмотров: 730

Скачиваний: 0

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Изображение пикрохолинской войны полно аллюзий на этот реальный конфликт. Даже некоторые имена со­ответствуют действительности. Так, парламентарием Грангузье, защищающим его дело, выступает Галле: мы видели, что реальный Галле действительно вел дело общин против Гоше Сент-Марта. Избитый знаменосец пекарей, из-за которого отчасти и разгорелась война, но­сит имя Марке. Это — имя зятя Сент-Марта. В главе XLVII Рабле перечисляет имена тридцати двух феодаль­ных владений (одно из характерных для Рабле длинных перечислений-номинаций), которые составляли «ста­ринную конфедерацию» и которые предложили Гран­гузье свою помощь. Здесь нет ни одного выдуманного имени. Все это имена городов, городков, сел и деревушек, которые были расположены на берегах Луары и Виенны или вблизи от них и которые были непосредственно за­интересованы в луарском торговом судоходстве. Все они действительно составляли союз в процессе против Сент-Марта. Весьма возможно, что и эпизод драки между пе­карями Лерне и виноградарями Сейи также имел место в действительности. Абель Лефран указывает, что между этими двумя поселками и до настоящего времени еще живо древнее соперничество — глухая память о какой-то стародавней вражде.

Таким образом, центральные эпизоды второй кни­ги — «Гаргантюа» — совершаются в реальной действи­тельности, в интимно-знакомомивиден­ном миреродногодома и егоближай­шихокрестностей.Топография родных мест дана со всеми мельчайшими подробностями и с исклю­чительной точностью. Весь этот мир — от вещей и долиц — носит индивидуально-именной и со­вершенно конкретный характер. Такие фантастические события, как, например, проглатывание паломников в салате и затопление их мочой, совершаются во дворе и в саду мызы Девиньер, которые обозначены со всею топографическою точностью (они сохранились почти без изменений и до настоящего времени).

Такой же характер носят и все остальные эпизоды как этой, так и последующих двух книг романа. За боль­шинством из них раблезистика вскрывает реальные ме­ста, реальных лиц, действительные события. Так, ряд действующих лиц третьей книги отождествлен с совре­менниками Рабле: Гер-Триппа — Агриппа Неттесгейм-ский, богослов Гиппофадей — Лефевр д'Этапль, поэт Котанмордан — Жан Лемер, доктор Рондибилис — врач Ронделе и др. Деревушка Панзу (в эпизоде с панзуй-ской сивиллой) существовала и существует на самом деле, и в ней действительно жила популярная в свое вре­мя пророчица; и в наши дни еще показывают грот в ска­ле, где, по преданию, жила эта ворожея.


То же самое нужно сказать и о «Четвертой книге», хотя здесь раблезистика и не располагает еще таким бо­гатым и точным материалом, как для первых книг. Ограничимся одним примером — вставным рассказом о проделке Виллона. Действие этого «трагического фар­са» происходит в Сен-Максане (т. е. в столь хорошо зна­комой Рабле провинции Пуату). Здесь в окрестностях этого городка до сих пор еще сохранился от времен Рабле тот придорожный крест, который имел в виду автор, указывая, что мозги Пошеям «вывалились у придорож­ного креста». Возможно, что, кроме книжных источни­ков, новелла эта была навеяна каким-нибудь местным рассказом, так как один из ближайших к Сен-Максану приходов называется до сих пор еще «приходом мертво­го монаха».

Ограничимся приведенными примерами. Они доста­точно освещают нам существенную сторону раблезиан­ских образов — их связь с реальной и непосредственно

490

491

близкой автору действительностью. Ближайший объект изображения, первый план всех образов — это мирхорошоизвестныхобжитыхмест, жи­выхзнакомыхлюдей,виденныхи пере­щупанныхвещей.

В этом ближайшем мире (первом плане изображе­ния) все индивидуально-единственно, исторично. Роль общего и нарицательного минимальна: каждый предмет здесь как бы хочет быть названным собственным именем.Характерно, что даже в сравнениях и сопо­ставлениях Рабле стремится всегда привлекать совер­шенно индивидуальные, исторически единственные предметы и явления. Например, когда Пантагрюэль на пиру после сожжения рыцарей говорит о том, что хорошо бы подвесить колокола под жующие челюсти, то он не ог­раничивается образом церковных колоколов вообще, а называет совершенно определенные —колоколасколоколенПуатье,Тура иКомбре.Дру­гой пример: в главеLXIV «Четвертой книги» есть такое сравнение: «Брат Жан с помощью дворецких, пекарей, стольников, чашников, виночерпиев, поваров и других внес на палубу четыре страшных пирога с ветчиной: при взгляде на них мне пришли на памятьчетыребас­тионагородаТурина».Подобных примеров можно привести множество. Образы Рабле повсюду тя­готеют к лично увиденным исторически единственнымпредметам(разновидностью этого является и особое пристрастие его, разделяемое со всею эпохой, к курьезам, раритетам, диковинкам).


Характерно, что большинство объектов из разобран­ных нами примеров можно видеть еще и сегодня: так, можно видеть «королевскую резиденцию» Грангузье и его семейный очаг — этот символ миролюбивой поли­тики, можно видеть монастырский виноградник брата Жана, каменную голову Жофруа Большой Зуб, камен­ный стол для студенческих пирушек в Пуатье, придо­рожный крест в Сен-Максане, у которого вывалились мозги Пошеям.

Но этим ближайшим миром (точнее мирком) обжи­тых мест, виденных вещей и знакомых людей современ­ная Рабле действительность, отраженная в его романе, вовсе еще не исчерпывается. Это только ближайший к нему (к его личности, к его жизни, к его глазу) план образов романа. За ним раскрывается второй — более широкий и более исторически значительный план,

492

входящий в ту же современную ему действительность, но измеряемый иными масштабами.

Вернемся к образам пикрохолинской войны. В осно­ве их, как мы видели, лежит местный провинци­альныйи даже почтисемейныйконфликт луар-ских общин с соседом Антуана Рабле — Сент-Мартом. Арена их —узкоепространствоближай­шихокрестностейДевиньера.Это —первыйближайшийпланобразовпик­рохолинскойвойны,исхоженныйса­мимРабле,привычныйдля его глаз,перещупанныйегоруками,связанный с егоблизкимиидрузьями.

Но современники и ближайшие потомки Рабле узна­вали в образе Пикрохола вовсе не Гоше де Сент-Марта, а КарлаV, а отчасти и другихагрессивных властителейтой эпохи — Людовика Сфорца или Фердинанда Арагонского. И они были правы. Весь роман Рабле теснейшим образом связан с политическими со­бытиями и проблемами своего времени. А первые три книги романа (в особенности же «Гаргантюа» и «Третья книга»)—сборьбоюФранциисКарломV. В частности, пикрохолинская война являетсяпрямым откликомна этуборьбу.Например, в изуми­тельной сцене военного совета Пикрохола есть элемент прямой сатиры на завоевательную политику КарлаV. Эта сцена совета есть ответ Рабле на аналогичную же сцену в «Утопии» Томаса Мора, где претензии на миро­вую монархию и агрессивность приписываются Фран­цискуI. Рабле переадресовал эти обвинения КарлуV. Источником речи Галле, в которой он обвиняет в агрес­сии Пикрохола и защищает мирную политику Гран­гузье, послужила аналогичная речь о причинах войны между Францией и КарломV, обращенная Гильомом Дю Белле (будущим покровителем и другом Рабле) к гер­манским князьям.

Вопрособопределенииагрессорав эпоху Рабле стоял очень остро и притом в совершенно конкретной форме в связи с войнами между КарломV и ФранцискомI. Этому вопросу посвящен ряд аноним­ных произведений того времени, вышедших из окруже­ния братьев Дю Белле, к которому принадлежал и Рабле.


Образы пикрохолинской войны являются живым откликомна эту актуальную полити­ческуютему обагрессоре.Рабле дал свое

493

решение этому вопросу, и в лице Пикрохола и его со­ветников он создал неумирающий образ агрессивного военного политика. Не подлежит сомнению, что он при­дал ему и некоторые черты КарлаV. Эта связь с полити­ческой проблематикой эпохи создаетвторой— ак­туально-политическийпланобразов пик-рохолинской войны.

Но в XV иXVI веках проблема войны и мира ста­вилась и более широко и принципиально, чем, так ска­зать,частныйвопрос об агрессоре в определенном военном конфликте. Речь шлаопринципиальном правевластителей и народов вести войну и о раз­личиивойнсправедливыхи неспра­ведливых.Обсуждались и вопросы организации все­общего мира. Достаточно назвать Томаса Мора и Эразма.

Образы пикрохолинской войны тесно связаны и с этой более широкой и принципиальной политической проблематикой эпохи. Второй план этих образов расши­рен и углублен ею.

Конечно, и весь второй план образов конкретен и индивидуально-историчен. Здесь нет абстрактногообобщения итипизации,ноэто — индивидуальность более широких историческихи смысловых масштабов. От м а л о й индивидуальности мы переходим к боль­шой,объемлющейиндивидуальности (а не к от­влеченному типу); в большем повторяется структура меньшего.

За вторым планом поднимается последний — тре­тий — план образов пикрохолинской войны — гротеск­ное тело великанов, пиршественные образы, разъятое на части тело, потоки мочи, превращение крови в вино и битвы в пир, карнавальное развенчание короля Пикро­хола и т. п., то есть народно-праздничный карнаваль­ный план пикрохолинской войны, разобранный нами ранее.

Этот третий — народно-праздничный — план также индивидуалени конкретен, но это —наи­болееширокая,всеобъемлющаяуни­версальнаяиндивидуальность.В то же время в народно-праздничных образах этого плана рас­крывается наиболее глубокий смысл ис­торическогопроцесса,выходящийда­леко запределынетолькосовремен­ностив узком смысле, но и всей эпохи

494

Рабле.В них раскрываетсянароднаяточка зренияна войну и мир, на агрессора, на власть, на будущее. В свете этой народной, тысячелетиями слагав­шейся и отстаивавшейся точки зрения раскрываетсявеселаяотносительностькак самих собы­тий, так и всей политической проблематики эпохи. В этой веселой относительности нестираются,ко­нечно,различиямежду справедливым и несправед­ливым, правым и неправым, прогрессивным и реакцион­ным вразрезеданнойэпохииближай­шейсовременности,—но различия эти утра­чиваютсвоюабсолютность,свою одно­стороннююиограниченнуюсерьез­ность.


Народно-праздничный универсализм проникает во все образы Рабле, он осмысливает и приобщает к п о с -леднемуцеломукаждую деталь, каждую подроб­ность. Все эти знакомые, увиденные индивидуально-единственные вещи и топографические подробности, наполняющие первый план образов, приобщены боль­шомуиндивидуальномуцеломумира,двутелому,становящемусяцелому, раскрывающемусявпотокехвалыибрани.В этих условиях не может быть и речи ни о каком натуралистическомраспылениидействи­тельности и ни о какой отвлеченной тен­денциозности.

Мы говорили об образах пикрохолинской войны. Но второй расширенный план действительности есть и у всех образов романа Рабле. Все они связаны с актуаль­нейшими политическими событиями и проблемами сво­его времени.

Во всех вопросах высокой политики своей эпохи Рабле был отлично осведомлен. С 1532 года начинается его тесная связь с братьями Дю Белле. Оба брата стояли в самом центре политической жизни своего времени. При Франциске I кардинал Жан Дю Белле возглавлял как бы бюро дипломатической и литературной пропа­ганды, которой в то время стали придавать исключи­тельно большое значение. Целый ряд памфлетов, вы­ходивших в Германии, Нидерландах, Италии и, конеч­но, в самой Франции, писался или инспирировался братьями Дю Белле. Они повсюду, во всех странах, имели свою дипломатическую и литературную аген­туру-

495

Тесно связанный с братьями Дю Белле, Рабле мог овладеть высокой политикой эпохи в ее, так сказать, пер­воисточниках. Он был непосредственным свидетелем то­го, как эта высокая политика творилась. Он был, вероят­но, посвящен во многие секретные замыслы и планы ко­ролевской власти, осуществляемые руками братьев Дю Белле. Он сопровождал Жана Дю Белле во время трех его поездок в Италию с весьма важными дипломатиче­скими миссиями к папе. Он состоял при Гильоме Дю Белле во время оккупации Францией Пьемонта. Он при­сутствовал при историческом свидании ФранцискаI с КарломV в Эг-Морт, находясь в свите короля. Таким образом, Рабле оказывался непосредственным сви­детелем важнейших политических акций своего време­ни. Они совершались на его глазах и в непосредственной близости от него.

Начиная с «Гаргантюа» (т. е. хронологически со второй книги), актуально-политические вопросы игра­ют в романе весьма существенную роль. Помимо прямой политической тематики, последние три книги романа полны более или менее ясных для нас аллюзий на раз­личные политические события и на различных деятелей эпохи.