Файл: Пиранделло Луиджи - Шесть персонажей в поисках автора.doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.09.2024
Просмотров: 101
Скачиваний: 0
Директор. Потрясающе! Вы что, хотите, чтобы зрительный зал пришел в негодование?
Падчерица. Но ведь это правда!
Директор. Бросьте вы свою правду! Вы в театре! И правда здесь хороша только до известного предела!
Падчерица. А что вы предлагаете?
Директор. Увидите, увидите! Предоставьте это дело мне!
Падчерица. Нет, господин директор! Весь этот наворот грязных и постыдных фактов, сделавших меня «такой», какая я есть теперь, я не позволю заменить сентиментально-романтичной сценкой: он спрашивает о причине траура, а я, всхлипывая и утирая слезы, рассказываю ему о недавней кончине дорогого папочки! Нет, нет и нет! Нужно, чтобы он сказал все так, как было на самом деле: «Чудесно! Ну, так снимите его скорее!» А я с щемящей болью в сердце от недавно пережитой утраты пошла, видите, туда... за ширму, и вот этими самыми пальцами, которые и теперь еще дрожат от стыда и отвращения, расстегнула корсаж, юбку...
Директор (хватаясь за голову). Ради бога! Подумайте, что вы говорите?
Падчерица (в исступлении). Правду! Самую неприкрытую правду, господин директор!
Директор. Да я... я и не отрицаю, что это правда... мне понятно ваше отвращение; но согласитесь, что на сцене все это решительно невозможно!
Падчерица. Невозможно? Ну что ж, тогда простите, я отказываюсь играть!
Директор. Да нет, видите ли...
Падчерица. Отказываюсь, отказываюсь — и все! То, что может подойти для сцены, вы уже обдумали вдвоем, спасибо! О, я отлично понимаю вас! Ему (показывает на Отца) не терпится вытащить на сцену свои душевные терзания, а я хочу показать вам свою драму! Именно свою!
Директор (пожимая плечами, сухо и высокомерно). Скажите пожалуйста, «свою драму»! Нет уж, извините, драма эта отнюдь не только ваша! Это и их драма тоже! Например его (показывает на Отца) и вашей матери. Поймите, что сцена не терпит, чтобы один какой-нибудь персонаж действовал в ущерб другим. Все персонажи должны представлять одно слаженное целое, на сцене может играться только то, что целесообразно! Мне и самому известно, что у каждого есть своя особая внутренняя жизнь, которую он хотел бы выразить как можно полнее. Но в том-то вся загвоздка: выражать нужно ровно столько, сколько необходимо для партнера, а все остальное остается «внутри», должно угадываться! Конечно, было бы куда проще и удобнее, если бы каждый персонаж мог в пространном монологе... или даже в специальном обращении к зрителю... выложить все, что у него накипело! (Уже более добродушным, примирительным тоном.) Нужно уметь ограничивать себя, сударыня, это в ваших же интересах. Могу заверить вас, что ваша излишняя откровенность может произвести на публику тяжелое впечатление!
Падчерица (потупившись, прочувствованным тоном, после некоторой паузы). Верно! Но не забудьте, что, говоря о других мужчинах, я все равно подразумеваю только его!
Директор (сбитый с толку). Как так? Что вы хотите сказать?
Падчерица. А разве в глазах согрешившего виновником его падения является не тот, кто первый толкнул его в пропасть? Для меня первым был он... еще до моего рождения. Подумайте, и вы увидите, что это так.
Директор. Допустим! Но разве груз совести, тяготеющий над ним, представляется вам таким уж ничтожным? Дайте возможность и ему излить душу!
Падчерица. Позвольте! Как может он излить душу, выставить напоказ свои «благородные» страдания, свои душераздирающие нравственные сомнения, если вы не даете ему возможности сперва ощутить весь ужас объятий с падшей женщиной — той, которой он предлагал сбросить траурное платье и которая оказалась тем самым ребенком, которого он когда-то ходил встречать у дверей школы? (Последние слова она произносит дрожащим от волнения голосом.)
При последних словах дочери Мать разражается рыданиями. Все взволнованы. Длительная пауза.
(Едва рыдания Матери стихают, добавляет мрачно и решительно.) Здесь все свои. Публики тут нет. Завтра можете показывать ей все, что вам заблагорассудится. А сейчас хотите посмотреть драму такой, какой она была в действительности? Хотите видеть, как развивалась она в жизни?
Директор. Ну да, конечно! Все, что я смогу оттуда взять, я, понятно, возьму!
Падчерица. Тогда уведите отсюда эту бедняжку. (Показывает на Мать.)
Мать (подымаясь, истерически). Нет, нет! Не позволяйте ей, господин директор! Не позволяйте!
Директор. Мы только посмотрим!
Мать. Я не могу! Не могу!
Директор. Но раз это уже все в прошлом! Я вас не понимаю!
Мать. Нет, это происходит и сейчас, это происходит всегда. Мои мучения еще не кончились, господин директор! Я жива, и свои страдания переживаю вновь и вновь, и нет мне от них избавления! А вот эти крошки, вы слышали их? Они молчат, они безмолвствуют, господин директор! Они цепляются за меня, чтобы вечно продлить мои мучения, но сами по себе они не существуют... больше не существуют! Вот она (показывает на Падчерицу) покинула... бежала от меня, и теперь она пропащая, пропащая... Если сейчас я ее увижу здесь, на сцене, то лишь для того, чтобы разбередить и без того незаживающие раны!
Отец (торжественно). О вечный миг! Она (указывает на Падчерицу) здесь для того, чтобы схватить меня, связать и приковать к позорному столбу навечно, придравшись к одному позорному мгновению моей жизни. Она не может от этого отказаться, а вы не в силах меня избавить.
Директор. Я не говорю, что не надо этого показывать: пусть эта сцена будет основой всего первого акта — вплоть до неожиданного ее появления. (Показывает на Мать.)
Отец. Точно так, господин директор. Тот миг явился тяжким приговором для меня. В ее крике заключены все наши страсти. (Показывает на Мать.)
Падчерица. Он у меня еще стоит в ушах! Ее крик чуть не лишил меня рассудка! Вы можете изображать меня на сцене как вам угодно, господин директор, даже в одежде... оставьте только руки обнаженными, одни руки... Мы находились в такой вот позе. (Подходит к Отцу и склоняет голову к нему на грудь.) Голова здесь, руки обвили шею... Я видела, как бешено пульсирует вена на моей руке... Я закрыла глаза и уткнулась ему в грудь! (Поворачиваясь к Матери.) Кричи, кричи! (Прячет голову на груди Отца; плечи вздернуты, словно для того, чтобы не слышать крика. Сдавленным голосом.) Кричи, кричи, как ты кричала тогда!
Мать (бросаясь вперед, чтобы разнять их). Нет! Дочь! Дочь моя! (Оторвав ее от Отца.) Несчастный, ведь это моя дочь! Не видишь, что это моя дочь?
Директор отшатывается при этом крике к самой рампе; чувствительные восклицания актеров:
«Отлично!», «Превосходно!», «Занавес! Занавес!»
Отец (в сильном возбуждении подбегает к Директору). Вот видите, вот... И все потому, что так оно и было на самом деле!
Директор (в восхищении, убежденный виденным). Ну да! Это как раз то, что нам нужно! Занавес! Занавес!
Как бы в ответ на многократные выкрики Директора, Машинист дает занавес;
у рампы, на фоне опущенного занавеса, остаются Директор и Отец.
(Глядя наверх, размахивает руками.) Идиот! Я говорил «занавес» в том смысле, что так кончается акт, а он и в самом деле опустил занавес! (Отцу, приподымая краешек занавеса, чтобы пройти на сцену.) Просто великолепно! Зрители будто в восторге! Успех первого действия я гарантирую!
Вместе с Отцом уходит за занавес.
* * *
Занавес подымается — на сцене новая декорация. Вместо комнаты в заведении мадам Паче — уголок сада
с небольшим бассейном. По одну сторону сцены сидят рассаженные в ряд актеры, по другую — персонажи. Директор стоит посреди сцены, подперев щеку кулаком, в позе крайней задумчивости.
Директор (после короткой паузы, будто стряхивая оцепенение). Да-с! Значит, переходим ко второму действию! Предоставьте это дело мне, как мы условились, и все пойдет отлично!
Падчерица. Мы переселяемся к нему в дом (жест в сторону Отца) вопреки его желанию (жест в сторону Сына).
Директор (нетерпеливо). Ладно, ладно! Говорят вам, предоставьте все мне!
Падчерица. Только не забудьте подчеркнуть его злость и раздражение. (Снова жест в сторону Сына.)
Мать (покачивая головой). При всем том, что было хорошего...
Падчерица (обрывая Мать). Какое это имеет значение! Чем больше он причинил нам зла, тем сильнее должна его мучить совесть!
Директор (раздраженно). Все понятно! Мы это будем иметь в виду, особенно в начале сцены! Можете не волноваться!
Мать (умоляюще). Очень прошу вас, господин директор, постарайтесь ради моего спокойствия сделать так, чтобы было сразу понятно, что я всеми силами пыталась...
Падчерица (грубо перебивая Мать, заканчивает ее фразу). ...утихомирить меня, примирить с ним. (Директору.) Сделайте, как она просит... ведь это сущая правда! Я даже рада буду. А какой результат? Чем больше она просила его, чем больше пыталась снискать его расположение, тем больше он отдалялся, сторонился ее. Вот награда!
Директор. Будем мы, наконец, репетировать дальше или нет?
Падчерица. Я умолкаю! Но разве это правдоподобно, чтобы действие целиком шло тут, в саду?
Директор. Почему же нет?
Падчерица. Потому что он (показывает на Сына) всегда держался в стороне, запершись в своей комнате! И жизнь вот этого несчастного малютки (показывает на Мальчика) протекала только в стенах дома.
Директор. Какое это имеет значение! Мы же не можем развешивать таблички, извещающие зрителя о том, что где происходит! Не можем мы и менять декорации по три, по четыре раза в течение одного действия!
Премьер. Так делалось только в старину...
Директор. Во времена, когда публика была не разумнее вот этой маленькой девочки!
Премьерша. И создать иллюзию тогда было — пара пустяков!
Отец (внезапно прорываясь, даже встав со своего места). Иллюзию? Сделайте милость, только не произносите этого слова! Для нас оно звучит особенно жестоко!
Директор (удивленно). Простите, почему жестоко?
Отец. Жестоко, даже очень жестоко! И вы должны это понять!
Директор. А как же надо говорить? Именно иллюзию, сударь... Иллюзию, которую необходимо вызвать у зрителя...
Премьер. ...с помощью нашего исполнения...
Директор. ...иллюзию реальности происходящего!
Отец. Я понимаю, господин директор. А вот вы, простите, не можете нас понять. Видите ли, для вас и ваших актеров дело заключается только в самой вашей игре...
Премьерша (перебивает его, с возмущением). Игре? Вы что, принимаете нас за детей? Для нас это серьезная работа, а не игра!
Отец. Я с вами не спорю! Под игрой я понимаю только ваше мастерство, которое, как говорил господин директор, и должно дать полную иллюзию реальности.
Директор. Наконец мы поняли друг друга!
Отец. Хорошо, но неужели вы думаете всерьез, что мы (показывает на себя и на пятерых своих спутников — персонажей), такие, какие есть, не имеем никакой другой реальности, кроме этой вашей иллюзии?
Директор (сбитый с толку, смотрит на растерявшихся актеров). Что вы хотите сказать?
Отец (некоторое время молча, едва заметно улыбаясь, смотрит на Директора). Именно, так, господа! Какая другая реальность? То, что для вас является игрой, поводом для создания иллюзии, для нас является единственной нашей реальностью. (Короткая пауза. Сделав несколько шагов в сторону Директора.) И не только для нас, подумайте об этом! Подумайте хорошенько! (Смотрит Директору прямо в глаза.) Вы можете сказать, кто вы такой? (Ждет ответа, не убирая вытянутой руки с указующим перстом.)
Директор (смущенно, с какой-то кислой полуулыбкой). Как — кто я такой? Я — это я!
Отец. А если я скажу, что это неправда, что вы — это я?
Директор. Я отвечу, что вы сумасшедший!
Актеры хохочут.
Отец. Они правы, что смеются: ведь здесь все собрались для игры. (Директору.) Вы можете сказать мне, что с помощью простой игры этот господин (показывает на Премьера), являясь «самим собой», должен стать «мной» и что «я» — это, собственно, не я, а «он»! Видите, я поймал вас в ловушку!