Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

ТОВСТОНОГОВ. Сколько необходимо времени, чтобы получилась картинка, которая вас устроит?

КОЧЕРГИН. Две минуты. ТОВСТОНОГОВ. Пожалуйста, действуйте. КОЧЕРГИН. Опустите штанкет, пожалуйста, сдвигайте деревья, чтоб кучно было.

Пока Кочергин занимался с монтировщиками, С. Е. Розенцвейг затеял спор с Товстоноговым о

донских лесах.

РОЗЕНЦВЕЙГ. Я был в донской степи, видел лес. Там вот такие хилые березки, как сейчас, разреженно стоят. Поверьте мне.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, эти временно повесили, мы их заменим. У Шолохова описан густой настоящий лес.

РОЗЕНЦВЕЙГ. Но я всю степь исходил и густого леса не видел!

ТОВСТОНОГОВ. Вы были в лесу в наше время, а Шолохов чуть раньше! Почитайте «Тихий Дон».

КУТИКОВ. Георгий Александрович, давайте все-таки определим, что нам нужно? В каком направлении искать?

ТОВСТОНОГОВ. Что нам нужно, мы уже знаем. Вопрос в том, как это сделать? Как из настоящего войти в прошлое? Я уверен, что резкая смена времени будет читаться только в том случае, если включить совершенно новую систему освещения.

КУТИКОВ. Но как же я могу на всей сцене сделать совершенно иную с тему? ТОВСТОНОГОВ. Не понимаю вопроса, Евсей Маркович! Как это не можете? Надо подгото-

вить две системы аппаратуры: одна работает на настоящее, другая — на прошлое. ЯКОНОПУЛУС. Может быть, все-таки попробовать цветомузыку? Только с цветным све-

том? Тогда не будет так заливаться задник?

ТОВСТОНОГОВ. Ни в коем случае! Даже смотреть не буду! В этом спектакле не может быть цветного цвета! Не может быть! В крайнем случае, в наплывах, серо-сине-чахоточный, который создает ощущение ирреальности происходящего. (Кутикову.) Придумайте, как развить идею Кочергина. Тут можно обмануть зрителя: под телегу спрятать фонари, под лемеха. К сожалению, я не вижу даже попытки сделать визуально что-то принципиально новое для этого спектакля.

КУТИКОВ. Но мы же сделали цветомузыку, которой ранее не было в нашем театре. Другое дело — она не подходит.

РОЗЕНЦВЕЙГ. А что она дает?

КУТИКОВ. Что? Она дает такое сочетание дыхания света с музыкой, которое руками в регуляторной не сделать. Вот, посмотрите еще раз!

РОЗЕНЦВЕЙГ. Впечатление плохого контакта.

544

¶ТОВСТОНОГОВ. Перестаньте, Евсей Маркович, дрожать цветомузыкой! Скажите, а, может быть, поставить два могучих прожектора, как на «Ленфильме»?

КОЧЕРГИН. Нет, они ничего не дадут...

КУТИКОВ. Засветят площадку, зальют всю сцену.

ТОВСТОНОГОВ. И что? Если они пойдут только в наплывах, то и возникнет ирреальность? КУТИКОВ. Цветомузыка тоже только в наплывах, но она заливает задник светом, и вам не

нравится.

КОЧЕРГИН. Ирреальности от ленфильмовских прожекторов не будет! Они дадут яркий свет, приближенный к солнечному, бытовому, обычному.

КУТИКОВ. Может быть, Георгий Александрович, очень медленно, постепенно вводить то, что вы называете «зайчиками»? Вот, посмотрите.

КОЧЕРГИН. Ни в коем случае!

КУТИКОВ. Мы как раз делаем новый двигатель...

КОЧЕРГИН. И напрасно! «Зайчиков» не будет!

ТОВСТОНОГОВ. Эдуард Степанович прав! Елка в доме культуры или в гостинице «Метрополь» как-то не совмещается с «Тихим Доном»! Уберите «зайчиков», Евсей Маркович, продолжим репетицию! {Марлатовой.) Чуть-чуть приподнимите Дон... Нет, на такую высоту поднимать Дон не надо.

МАРЛАТОВА. Давайте установим марку.

ТОВСТОНОГОВ. Поднимайте Дон. Нет, это очень быстро. Мы же для того и организовали ручную систему подъема, чтобы можно было поднимать, прежде всего, медленно. Стоп. Ставьте марку.

Над пандусом появляется серебряная дуга Дона. {Кутикову.) Кстати, а где звезды?

КУТИКОВ. Я их снял. Они висели не на том месте. ТОВСТОНОГОВ. Как не на том? Вы же сами их вчера вешали?!

КУТИКОВ. Их вчера привезли. Что-то сделали правильно, что-то нет. Будет готов задник — повесим, как следует.

ТОВСТОНОГОВ {Бедовой). Сократили текст? Хорошо, читайте, сейчас еще вымараем. {Крючковой.) Хотелось бы, чтоб Аксинья после текста Тани Бедовой появилась из оркестровой ямы.

КРЮЧКОВА. А не страшно, что зрителям с ярусов меня будет заранее видно? ТОВСТОНОГОВ. А не надо таиться. Обыграйте яму как колодец. Вытащила одно ведро,

другое. Коро»<чсло. Пристройтесь, Светлана, пристройтесь. {Борисову.) Пожалуйста, когда Светлана будс. Вытаскивать ведра, появитесь вон там, на противоположном лемехе. Окликните, когда она будет уходить: «Здравствуй, Аксинья, дорогая», — кажется, такой текст? Да?.. Еще раз с Тани Бедовой... Какие последние слова?

БЕДОВА. «С серебристой луной».

ТОВСТОНОГОВ. Точку поставьте. И пошла Аксинья. Не сразу появляйтесь, Олег, иначе Света искусственно вас не видит. Дайте вытащить ведро, второе... Вот теперь появляйтесь. Полюбуйтесь, как надевает ведра на коромысло. Дайте ей пойти. И вот тогда вслед.

БОРИСОВ. «Здравствуй, Аксинья...»

Пауза. Аксинья замерла.

СУФЛЕР. «Дорогая», Олег... «до-ро-гая», слышите меня?

БОРИСОВ. Тамара Ивановна, дорогая, да я специально паузу делаю... {Крючковой.) ... «Дорогая».

ТОВСТОНОГОВ {Крючковой). Ставьте ведра. Шаг вперед, и пошла музыка наплыва. Повторите весь кусок... Хорошо пластически получается.

Аксинья вспоминает Листницкого-сына. Измену.

ТОВСТОНОГОВ {Борисову). Вам надо переодеться. Может быть, с музыкой наплыва уйти на второй лемех и переодеться?

545 ¶БОРИСОВ. А я не нарушу текст Светланы?

ТОВСТОНОГОВ. Давайте проверим. Положите шинель. Пока Света рассказывает — одевай-

тесь.

В центре сцены — кусочек леса. Луна. Между деревьями стоит Аксинья. Слева на лемех выходит молодой Листницкий.

(Кутикову.) И опять проблема наплыва, Сева. Как ввести прошлое? А если дать лампы дневного света?

КОЧЕРГИН. Они не дышат, Георгий Александрович, их к реостату не подключить. ТОВСТОНОГОВ. Да, кардинально надо менять световую сферу. Кардинально. Не понимаю,

неужели нельзя специально для этого спектакля развесить новую аппаратуру?

КУТИКОВ. Вешаем, Георгий Александрович, каждый день вешаем. Но двух систем, которые вы хотите видеть, пока не получается. Все работает на одну.

ТОВСТОНОГОВ (в микрофон). Товарищи, артисты. Извините, что я вас мучаю, но поверьте: без вас нам не решить проблемы наплывов. Поэтому на благо спектакля я вынужден вас мучить.

РОЗЕНЦВЕЙГ. А почему нам не сделать световой занавес? Не такой, как на Таганке — снизу вверх, а из боковых порталов. У нас, по-моему, был такой.

ТОВСТОНОГОВ (Кочергину). Эдик, может быть Семен Ефимович прав? Мы с успехом использовали световой занавес и в «Еще раз про любовь», и в «Поднятой целине». Может, и здесь он нам поможет в наплывах?

КОЧЕРГИН. Световой занавес сломан. Надо чинить.

ТОВСТОНОГОВ. Нужно чинить — починим. Меня волнует другое. В принципе, нам нужно это? Дайте прожектор в спину Листницкому-сыну.

КУТИКОВ. Нельзя, Георгий Александрович. Тень на заднике возникнет. ТОВСТОНОГОВ. А если скользящим по лемеху?

КУТИКОВ. То же самое. Ну, смотрите.

Дали прожектор. На заднике возникла большая черная тень.

Вот, тень на горизонте.

ТОВСТОНОГОВ. И что? Может, это и даст нам в наплывах ирреальность?! Мне нравится тень! Эдик, а если на тенях, которые не могут быть в бытовых сценах, построить воспоминания? А? Как вы считаете?

КОЧЕРГИН. Не будут ли тени отвлекать от актеров? Испокон века известно, что тень выразительнее актера. Поэтому и художники над ней мучаются: как прорисовать? Вот, смотрите: тень есть, актер пропал. Решайте, что вам важнее.

ТОВСТОНОГОВ. Мне важно одно: добиться ощущения ирреальности, визуально проявить смещение времени. Мне каждый день обещают, обещают, обещают, что завтра все будет готово. Прихожу — и ничего нового нет! А я не могу репетировать, не зная среды.

КОЧЕРГИН. Тогда я настаиваю, чтобы под лемехами, под пандусом, были сделаны люки! ТОВСТОНОГОВ. А я и не против, пожалуйста!

КОЧЕРГИН. Но вам придется перестраивать освещение первого акта.

ТОВСТОНОГОВ. О чем вы говорите? Какой первый акт? Освещение первого акта не построено! Мы пока еще принцип не можем найти! Думайте, совещайтесь. Дайте дежурный свет. Даю вам время до конца репетиции, чтобы найти решение. Я попытаюсь продолжить, но все обессмыслится, если решения не будет. Еще раз с выхода сына Листницкого. Вышел, с лемеха окликните: «Ксюша». (Крючковой.) А вы будто бы испугались, Света, будто бы. Отпрянули. Сделаем такую любовную взаимную игру. {Матвееву.) Валерий, попытайтесь обнять ее! А вы, Света, не давайтесь! Пробегите между деревьями, завлекая его. Понял, что завлекает. Догнал и... поцелуй. (Крючковой.) Перед уходом еще раз остановитесь, улыбнитесь ему и убегайте в портал... (Борисову.) Вышел Олег и, знаете, какое у меня предложение? Подойдя к Листницкому, как бы невзначай возьмите его плетку... Да-да, взял плетку, будто соскучился по кучерской работе. И посмейтесь: да, хороший бич у вас.

Григорий с размаху бьет Листницкого. Звук удара записан на пленку. Возникла проблема совпадения удара и записи.

БОРИСОВ. «Сука, гадина»...

ТОВСТОНОГОВ (Борисову). А нельзя сначала: «Сука, гадина», — а потом ударить? БОРИСОВ. Не-е-ет! Ну, как же так? «Сука, гадина», — лучше после удара. Холодно, спо-

койно, мол, знай, за что получила. До удара не буду говорить! Фальшиво! Да в чем проблема? Юра, включай, я пристроюсь. Все равно на первое «сиг» — замах, удар — на «пук» — успею!

(Показал, идеально вписавшись в звуковой ряд.)

АКСЕНОВ. Еще одна проблема: после ударов кончается наплыв. Олег в шинели, с котомкой. А до наплыва он был в гимнастерке. Как бы вернуться к той же одежде?

БОРИСОВ. Очень просто. Смотрите! Бью Листницкого. Ац, тебе, ац! Жарко стало, скинул шинель — и все! А котомку я не буду брать вообще. Зачем она мне? И так понятно, что я с войны пришел.

ТОВСТОНОГОВ. Молодец, Олег, очень хорошо! И у меня предложение: по окончании наплыва повторить кусочек текста про седину, про детей...

БОРИСОВ. А закончить: «...а я тебя, Аксюша, от сердца оторвать не могу»...

ТОВСТОНОГОВ. Да, подложите: и изменяла ты мне, и бил я тебя, но не могу оторвать от сердца...

БОРИСОВ. «Люблю до нынче». ТОВСТОНОГОВ. И руками развел...

Аксинья и Григорий обнялись.

БОРИСОВ. А может, отменить объятья? У меня впечатление, что вся наша линия — объятья и все! Только этим и живем, хе-хе-хе!

ТОВСТОНОГОВ. Да? Ну-ка, Света, после текста Григория медленно возьмите коромысло, скажите: «И я тоже». И резко ушла.

Да, это лучше. Без сентимента сильнее.

Что у нас дальше? Переход на дивизию? (Изотову.) Кусочек конкретной музыки дайте, пожалуйста.

Деревья уплыли вверх. Внизу появилась телега.

547 ¶Олег, в раздумье пройдите к телеге и сядьте на нее. Или нет. Останьтесь на месте. Басила-

швили здесь?

БАСИЛАШВИЛИ. Да, я готов, Георгий Александрович! Откуда мне появиться? ТОВСТОНОГОВ. Из оркестровой ямы. Вылезли наполовину, сказали авторский текст и при-

сели на сцену. Хорошо бы иметь планшет, полевую сумку, блокнот. Вам это поможет. После авторского текста наденьте пенсне.

БАСИЛАШВИЛИ. Не надо, Георгий Александрович! Очень вас прошу!

ТОВСТОНОГОВ. Мне нужно, чтобы вы из лица авторского превратились в персонажа. Должна быть какая-то отбивка.

БАСИЛАШВИЛИ. Я понял, я фуражку надену, ладно? ТОВСТОНОГОВ. Наденьте.

БОРИСОВ. Чем я живу во время авторского текста? Может, мне на телегу уйти? ТОВСТОНОГОВ. Нет-нет, постойте. Изучайте его.

БОРИСОВ. А чего мне его изучать? Я его и так знаю. ТОВСТОНОГОВ. А форма-то на нем новая. А-а-а! БОРИСОВ. Ну, да, форма новая. Буду форму изучать.

ТОВСТОНОГОВ. Изучили? Идите к телеге и по пути бросьте: «Ишь, как ты вырядился, начальник штаба». (Басилашвили.) А вы сразу же ответьте: «Новые времена — новые песни».

Копылов обвинил Григория в невежестве, мол, Мелехов — офицер, а принимает женщину не в форме, а в рубашке, в расстегнутых брюках, говорит с казацким жаргоном. Прибежал Прохор Зыков (Е. Чудаков), принес Григорию письмо и услышал, как начальник штаба отчитывает Мелехова, как Григорий со злой иронией ему отвечает.

ТОВСТОНОГОВ. Начальник штаба шокирован, а вы, Женя, с Олегом заливисто засмейтесь! Да, Женя, поддерживайте Григория! Классовая солидарность!

Григорий развернул лист письма, сказал начальнику штаба: «Ну-ка, прочти. Неразборчиво что-то».