Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

деньги.

ТОВСТОНОГОВ. Тогда предполагается сговор Колпакова со своей женой. Тогда, логически рассуждая, получается, что Колпаков знал, что придет жена, и они сговорились ограбить вместе бедную хористку. Вот так они всегда обкрадывают содержанок! Уже не раз! Это их способ добывания денег. А что вы так удивляетесь? Я довожу ваши обстоятельства до максимума обострения! И низвожу рассказ до примитива: отдаст деньги Паша или не отдаст? Еще раз повторяю: это лишь дополнительный момент, который создает определенную оплетку.

—А почему муж не выходит? ТОВСТОНОГОВ. Потому что боится жены.

ГЕННАДИЙ Т. Причем у Чехова есть хорошая ремарка: Колпаков надел сюртук, который снял со стула, только после ухода жены. Видимо, там маленькая комната, и он дрожал, как мышь.

ВЯЧЕСЛАВ Г. А вот жанровое определение сейчас не играет роль?

ТОВСТОНОГОВ. Когда мы говорим, что жена хочет «сохранить честь семьи», «выйти с честью из клоаки», то в это определения мы же добавляем кавычки, и значит, уже есть предчувствие жанра.

ВАРВАРА Ш. А откуда взять это предчувствие жанра? Это работа интуиции? ТОВСТОНОГОВ. Идите по логике, которая вам задана автором, а о жанре не думайте. Логи-

ка автора все подскажет.

ВАРВАРА Ш. И все-таки, какое сквозное действие Паши, если не защитить свое человеческое достоинство?

ТОВСТОНОГОВ. Нет, сквозное действие сознательный акт, а такого слова хористка не знает. Я же говорил вам, что должен быть взгляд изнутри, субъективное оправдание персонажа, которое в результате помогало бы нам раскрыть объективные моменты, понять тему.

ВАСИЛИЙ Б. Она все время пытается защитить Колпакова.

ТОВСТОНОГОВ. Правильно! Спасти! Сохранить! И заметьте, какой прекрасный венец ее сквозного действия! Спасая Колпакова, получить плевок в лицо!

ВЯЧЕСЛАВ Г. А почему Паша, в конце концов, набрасывается на Колпакова? ТОВСТОНОГОВ. Она не выдала его! Она где-то в душе обижена, что он не вышел и не за-

щитил ее в присутствии жены! Она продолжает его считать честнейшим человеком! Она уверена, что и он ее считает честной! Тут такое ваша супруга наговорила! Объясните мне! Найдите аргументы! Ответьте!

Вернемся к сквозному рассказа. Если тема — человеческое достоинство, то субъективно никто из персонажей об этом не думает! И что самое интересное? Разваленная изнутри семья сохранила видимость своей респектабельности путем отдачи драгоценностей, плевка в хористку, которая объективно помогла ей сохраниться!

ГЕННАДИЙ Т. Паша поверила в растрату?

—Она ее допускает.

—А почему у Паши текст «богатейте», когда она отдает деньги?

—«Богатейте», значит, берите мое, «богатейте» за счет меня! Берите то, что вам не принадлежит!

ВАЛЕРИЙ Г. От чего Паша спасает Колпакова?

—От позора! От семейного скандала! От публичной огласки!

ВАРВАРА Ш. Почему все-таки «защитить достоинство» не может быть сквозным действием Паши?

—Вы хотите приписать героине тот моральный, нравственный вывод, который принадлежит Чехову? Зачем? Ее субъективная правда должна нас вывести на общечеловеческие размышления, а не наоборот! Не надо авторские мысли о жизни, его философское осмысление отождествлять с действием персонажа.

Она спасает Колпакова. Она готова все отдать ради его спасения! Все, что давали ей ее посетители! А он за это ей плюнул в морду! Поэтому ей обидно, поэтому она плачет! А мы считаем,

237

что ей сапогом наступили на душу! То, что внешне выглядело респектабельно, оказалось пошло и неискренне! А то, что внешне выглядело низко, оказалось чистым! Вот он — конфликт подлинных и мнимых ценностей!

ГЕННАДИЙ Т. Только в этом конфликте надо, по-моему, определить конкретный предмет борьбы, чтобы дать возможность артисту ежесекундно действовать! Я — Паша — не хочу впускать барыню, а она хочет войти!

ТОВСТОНОГОВ. Типичная ошибка — пример лобового столкновения, которое ведет к одному: вульгаризации конфликта! Дойти до малого — это не значит перекрыть мадам Колпаковой дверь! А ей непременно войти! Лобовое столкновение противопоказано Чехову. Неделимое должно крыться в точно определенных объектах, целях, взаимоотношениях в данную единицу времени! Чехов сложнее прямых ходов! Точно вскрыть локальный конфликт — огромная творческая радость! Но об этом — центральном процессе профессии — позже, а сегодня надо запомнить, что главная ошибка, которую нам удалось выявить, — это, когда идейная высота отождествляется с субъективной правдой персонажа. Это путать не надо, это категории разные. Важно, что исходным предлагаемым обстоятельством является чувство вины Паши перед Колпаковым. Важно, что Паша не думала о человеческом достоинстве, а итог ее сквозного подводит нас к размышлению о попранном, как справедливо было сказано, достоинстве! А вот столкновение субъективных правд высекает самые глобальные философские выводы. Понимаете? Постановка темы не адекватна сквозным действиям. Объективно человек может выглядеть и злодеем, но это не должно вам мешать найти его субъективное оправдание! Не нужно понимать меня примитивно, мол, ищите хорошее в плохом, просто, субъективно ни один человек себя плохим не считает. Возьмем крайний пример: Гитлер. Даже в нем надо обнаружить субъективную правду. Скажем, он искренне верил, что спасает германский народ. Другое дело, в чем он видел счастье германского народа? Но без субъективной правды живой человек не возникнет! И как бы вы не хотели заклеймить злодея, без субъективной правды кроме шаржа или плаката ничего не получится! Или еще один крайний пример: Ричард Третий. Он тоже считал себя лучшим правителем. Его кредо: высокая цель оправдывает абсолютно любые средства. Таким образом, зависимость между идеей, темой и субъективной правдой не прямая, а скорее обратная. И чем выше произведение искусства, тем резче эта зависимость.

ВАРВАРА Ш. Какое же сквозное действие рассказа? За что идет борьба?

ТОВСТОНОГОВ. Мне кажется, как это не парадоксально, но все персонажи «Хористки» включены в борьбу за сохранение семьи.

ВСЕ. Точно!

ТОВСТОНОГОВ. Вот так, путем анализа предлагаемых обстоятельств, определения субъективной правды персонажей, найти сквозное произведения, приблизиться к теме и через нее к сверхзадаче! Сверхзадача — это уже слово в зрительный зал! Помните: сверхзадача не в персонажах! Сверхзадача должна в идеале возникнуть в зале! Понимаете? Возникнуть через личностные цели, через гармонию субъективного, которое должно к этому итогу подвести! А это самое сложное в анализе материала. На этом мы сегодня закончим. В следующий раз этот рассказ и рассказ Чехова «Ведьма» попытаемся проанализировать уже событийно.

3 ноября 1975 года

До прихода Г. А. Товстоногова обсуждается вопрос определения исходного события. А. И. Кацман назвал исходным событием реальный факт, происходящий на наших глазах. Он говорит, что событие должно быть воссоздано при открытии занавеса, мы должны видеть продолжение того, что произошло совсем недавно, пока зрители устраивались в зале. По сути, он отождествил исходное событие с первым. И объяснение простое. Все то, что мы не видим — по мнению А. И. Кацмана — это обстоятельства. Таким образом, в «Ревизоре» исходное событие «Ночной сбор», «Экстренный вызов». В «Хористке» — «Будни Колпакова» или «Очередной визит Колпакова».

238

Возражать Кацману начали аспиранты. Многие из них присутствовали на лекциях Товстоногова не только на этом курсе, но и на других выпусках. И слышали определение исходного события как ведущего предлагаемого обстоятельства произведения, чаще всего стоящего далеко за рамками пьесы, исходно дающего толчок к данной истории, связывающего всех персонажей. В «Ревизоре» у Товстоногова — «Разграбленный город», у Плучека «Стукачество друг на друга, дошедшее до Петербурга». Но суть в том, что режиссер, изучая автора, становясь на его точку

зрения, впитывая его, стараясь разгадать импульс создания произведения, выбирает исходное в зависимости от того, про что произведение сегодня. Режиссер, уже в поиске исходного события, имеет возможность искать варианты трактовок! А по Кацману получается — исходное событие одно на всех и навсегда!

Аркадий Иосифович настоятельно попросил не путать обстоятельства и события. «Разграбленный город» действительно важное исходное обстоятельство в спектакле Товстоногова, оно окрашивает событийный ряд в определенный цвет, но исходное событие иное: «Ночной сбор», «Экстренный вызов». Исходное событие то, в течение которого открывается занавес.

В спор с Аркадием Иосифовичем включились студенты. Почему в «Хористке» исходным событием не может быть «Незаконная прогулка, на которую наткнулась жена Колпакова в прошлый четверг»?

«Да, это исходные обстоятельства, но не события», — настаивал Кацман. Наверное, впервые объединившись, аспиранты были не менее настоятельны. «Почему первое событие спектакля надо отождествлять с исходным? — упрямо повторяли они. — Что это дает? Что важнее, четко отделить обстоятельства от событий и что-то выиграть в борьбе за чистоту языка методологии, или откинуть эту границу и решить иную проблему: взаимосвязь исходного и главного событий?» По логике Аркадия Иосифовича этой взаимосвязи нет. Исходное и главное должны быть связаны! А если они связаны, если главное событие входит в мысль произведения, то в исходном она должна зарождаться. Главное событие выходит на большой круг обстоятельств! Значит, и исходное должно быть глобальным!? Но первое событие на это не претендует. И значит, если принять за исходное событие определение Аркадия Иосифовича, никакой связи между главным и исходным нет! У Мейерхольда в «Горе от ума» исходное — «Восстание декабристов». У Товстоногова — «Сам факт неординарного ума и таланта», недаром в воздухе возникал эпиграф: «Догадал меня чорт родиться в России с умом и талантом». А по Кацману получается, что исходное, одно на всех режиссеров, на все времена: «Ночное свидание Софьи и Молчалина». Почему «Гамлет» одна из самых великих пьес? Потому что безграничен выбор из исходных обстоятельств одного того, которое режиссер сегодня считает ведущим: «Неожиданная смерть короля», «Подозрительная смерть», «Мать вышла замуж в дни траура», «Дядя вместо отца», «Слухи о призраке в замке», «Дания стала тюрьмой». И сколько еще обстоятельств может претендовать на роль ведущих.

Кацман какое-то время слушал, а потом закричал: «В таком случае нет разницы между событиями и обстоятельствами! Как вы этого не понимаете?»

КАЦМАН. Если сюжет — клубок событий, то исходное — один конец клубка, главное — другой. Исходное событие — один из концов истории, реально происходящей на наших глазах! Событие — реально! Обстоятельства в прошлом. Это можно понять?

АСПИРАНТЫ. А исходное — тоже один из концов клубка. «Разграбленный город» в «Ревизоре» важнее для истории, чем «Ночное собрание у Городничего».

—Кстати, обстоятельства есть и в настоящем и в будущем!

—У меня ребенок должен родиться! — Будущее.

—Это предстоящее событие.

—Правильно! Но пока обстоятельство.

—Сегодня морозно. Сейчас на нас это не влияет, но это обстоятельство настоящего времени.

КАЦМАН. Мы должны договориться! Нам надо освоить один язык рассуждений!

И больше Аркадий Иосифович никого не слышал! Он сделал методологическое открытие, а его не признавали. Этого Кацман пережить не мог! Ему было физически плохо.

239

Но профессия безжалостна. Или безжалостен поиск истины. И выждав паузу, сто раз извинившись за настырность, аспиранты попытались привести еще один аргумент. Если событие — это сумма предлагаемых обстоятельств с

одним действием, если событие — это ведущее обстоятельство малого круга, то важно ли, есть разница между событиями и обстоятельствами? Не лучше ли наоборот установить между ними

взаимосвязь?! Исходное событие по Товстоногову — это ведущее предлагаемое обстоятельство большого круга, находящееся в прошлом, которое определяет будущую историю, уже там соединяя всех персонажей. Неужели Товстоногов отказался от своего же определения?

И вот тут все встали. Все. И Аркадий Иосифович легко поднялся со своего с кресла. Вошел Георгий Александрович. Не секрет, что при нем атмосфера занятия менялась. Но что такое атмосфера, которая создавалась с его приходом или которую он вносил? Атмосфера, которая как шлейф стелилась за ним, обволакивала аудиторию? Что ее создавало? Его обязательно новый пиджак или рубашка? Или костюм? Тот же Товстоногов, но обязательно зарубежно новый!? Вот он идет. Он, когда-то поставивший «Лису и виноград», «Идиота», «Горе от ума», а только что «Хануму» или «Чулимск», или здесь, в театральном, «Зримую песню» и «Люди и мыши». Его проход с нескрываемо шумным дыханием. Брошенный по пути вопрос: «Чем занимаемся?» Он не торопится, пробираясь сквозь два зрительских ряда аспирантов, театроведов, обходя стол, к своему кожаному креслу. Говорят, у него болят ноги, но он это тщательно скрывает. Вот сейчас он сядет, войдет в курс дела и поведет занятие. И станет не просто режиссером-постановщиком одного из лучших театров страны, а Учителем. А каждый из присутствующих снова и снова будет пробовать завоевать право быть его учеником. Вот она — атмосфера? Взмах руки — садитесь. Наконец, вздох, нет стон кресла под ним, запах загадочно-тонкой туалетной воды, «Marlboro», «Ronson», и... зажигание! Будто завелся мотор его белой «Волги» или «Мерседеса»: «Куда сегодня едем?» И вот он уже летит, бросая по пути новые, только что сочиненные формулы, как золотые монеты или драгоценные камни! Нет, скорее, как булгаковский Воланд, разбрасывает в театре купюры. Ловишь и думаешь: все, я поймал, я богат, ан, нет, надо заработать самому. До тех пор, пока методология не пропущена через себя, не открыта тобой, все умозрительно. Он прав. Что делать? Пока так. И его скоростной иронический бас, органные выдохи, когда слушает, бесконечные «м-да», «м-да», и пепел, падающий на брюки, пиджак. Но он этого не замечает или ему все равно, пиджак небрежно кинут на спинку кресла, играя подтяжками, прохаживается по аудитории, как Немирович, показывая не результат, а импульс к действию.

Ничего вне лаконичной мысли, вне какой-то, точно рассчитанной по пропорциям, смеси серьеза и иронии. Как он сочиняет внутренние монологи, как попадает в стиль автора! Как после его показов легко играть! Как освобождается природа и как, о чудо, у всех на глазах проявляются лучшие качества студента! А как он читает стихи или пьесы в театре! Завораживающий тембр. С его хрипловатым басом, с его даром читать по мысли, с его чувством юмора, иронии — дублировать бы ему Габена! Кстати, у него же была блестящая проба в документальном кино: он озвучил дневники Эйзенштейна! И, конечно, он сам идеальный Воланд! Только он, только в нем есть ка- кая-то необъяснимая сверхъестественная сила, все остальные будут прикидываться, строить из себя, делать вид. Только он действительно энциклопедически образован, словно им впитана мировая история. И как он внимателен, когда слушает. Вот оно: так слушал Воланд, так взвешивал фразу собеседника, так видел насквозь. И как непосредствен, даже наивен, когда смотрит им построенное. Будто впервые видя, не стесняясь, показывая пример полного публичного одиночества. На каком нерве, на каком градусе проживания! А когда он смеется? Кто-то

240

сравнил: так заразительно смеялся только Николай Константинович Симонов. Да, все это атмосфера. Но что-то не сказано. Что? Конечно! Не сказано о главном. Главное обстоятельство — уровень. Прежде всего, уровень. Все понимали, что сегодня, сейчас, вот с этой минуты начнется иной уровень общего существования. Вот за время его хода от двери до кресла, до пачки «Marlboro» и зажигалки «Ronson», каждый раз возникало особое чувство ответственности. Что нужно, чтобы соответствовать его уровню? И ожидание, предвкушение чуда. Это как в «Золушке» Шварца. Король говорит: «Я чувствую, сегодня должно произойти что-то необыкновенное». Его приход и наше чувство ожидания необыкновенного. Наверное, отсюда ощущение праздника, у всех, даже у тех, на которых в прошлый раз рушился его гнев. Ведь ни просто же так, ни с того, ни с сего?! А за абстрактность формулировки, за литературоведческий ход мысли, за не усвоенный материал, за лень. И у всех учеников были бессонные ночи. И отчаянье. И страх. И обида. Потому что — наотмашь! Но ему все прощалось. Он создавал праздник профессиональной мысли и разрешал приобщаться к нему. Приглашал, заманивал, впускал, заражал! Об этом часто потом, докуривая болгарское «Солнце», обрывками фраз, быстро, спеша вернуться в аудиторию, делились в перерыве в

коридоре. Но он умел сам забывать позавчерашний гнев и начинать с чистого листа. И вдруг похвалить: за конкретность формулировки, за действенный ход мысли, за работоспособность. И возвращалась вера!

Но и это еще не все. Георгий Александрович как-то сказал: «Я спокоен за курс в институте, потому что там Аркадий!» И аспиранты, и студенты прекрасно понимали, что А. И. Кацман — идеальный помощник, соратник Г. А. Товстоногова. Так впитать его методологию и применять ее в процессе обучения не удавалось никому, даже М. Л. Рехельсу и Р. С. Агамирзяну.

Кстати, сам Товстоногов отрицал, что у него есть какой-то свой метод. Он считал, что даже не преподает, а проповедует метод К. С. Станиславского. Но вот один пример, касающийся именно данного занятия. Никто из студентов, аспирантов, педагогов, перечитавших всего Станиславского, не нашел ни строчки о кругах предлагаемых обстоятельств. Круги внимания — да. Но где круги обстоятельств? Почему Георгий Александрович уверен, что где-то Станиславский об этом писал? Однажды я набрался смелости и в кабинете — один на один — сказал ему об этом. Сказал, что не нашел у Станиславского ни строчки о кругах обстоятельств. Он сверкнул очками и издал какой-то звук, междометие какое-то, что-то недоговоренное, вроде: «Ну, как это, как это...» «И никто из моих знакомых читающих педагогов не нашел, — добавил я. — Это вы открыли». Георгий Александрович отмахнулся: «Нет, я слышал это у него на лекции!» Правда или выдумал? Не знаю. В любом случае, он хотел, чтобы круги обстоятельств открыл не он, а Станиславский. Я это увидел в его глазах за толстыми стеклами очков. Я увидел искренность желания.

Один из критиков, сравнивая Товстоногова со Станиславским и Немировичем-Данченко, считал, что он ближе к Немировичу. Как великий строитель театра, наверное. Как переводчик метода на сегодняшний день — да. И Немирович многие положения перевел на свой язык. Но назвать Георгия Александровича переводчиком — это будет неправдой. Он творец, откинувший догмы, взявший из методологии все живое, и здесь он ближе к Станиславскому.

Так вот о А. И. Кацмане — популяризаторе методологии Георгия Александровича. Товстоногов мчался, сочиняя, открывая, раскидывая идеи, формулы, закономерности! А Кацман, не имея магнитофона, не держа авторучки в руках, ловил их, заглатывал и на следующий день кидал сам, но, уже не торопясь, по одной, в обертке примеров, проверяя, почувствовали ли мы вкус открытия? Мастер огранки. Если идеи Товстоногов разбрасывал, как драгоценные камни, то огранку мог сделать только Аркадий Иосифович. Ювелир. Но это не означает, что Аркадий Иосифович был свободен только в добровольном подчинении Георгию Александровичу. В борьбе за истину Кацман спорил с ним, порой на равных, — тому был необходим сильный оппонент.

«Конек» Товстоногова — определение действия. А построение? И построение тоже «конек». Если хватало времени. В БДТ хватало. А в институте «был Аркадий». Уже разводились мосты, но Кацману казалось: нет точных условий игры в поздравлении студентов, которое они должны показать в АБДТ на юбилее К. Ю. Лаврова. И курс искал. До свода мостов. А Кацман придирался к неточностям. К рассвету условия игры нашли, но его не устраивали внутренние моно-

241

логи студентов... Зато результаты. «Зримая песня», «Вестсайдская история», — все знают, что это спектакли Товстоногова. Но вся муравьиная подготовительная работа его, Аркадия Иосифовича. А к некоторым зримым песням, к некоторым эпизодам в «Вестсайдской» Георгий Александрович прикоснулся, лишь поддержав показанное. И когда Кацману, как он рассказал однажды, на рецензию попалась одна диссертация, где было написано: «Ничего не получалось в «Зримых песнях», но вот пришел Г.А.», — Аркадий Иосифович не стал рубить автора, улыбнулся, пожал плечами, спросив: «Скажите, ну что это? А впрочем, не кажется ли вам, что из нашей профессии исчезает этика?»

Бывали занятия, которые Георгий Александрович проводил один. Когда Аркадий Иосифович болел. Обычно, студенты подтягивались как никогда. Георгий Александрович даже бросал на время театр, увлекался, сочинял, раскрывал в студентах такое импровизационное самочувствие, что, казалось, именно здесь рождается новое поколение БДТ. Но иногда вдруг: «Вы репетируете сами между моими появлениями? А почему — нет? Иначе вы не идете вглубь! Не растете! Жаль, что Аркадий Иосифович болен...» Умение работать вдвоем. В связке. Не сбивая, а обогащая результат. Да, без А. И. Кацмана что-то менялось в атмосфере. Исчезало. И не затягивался вакуум.

На первом курсе студенты всегда боялись Кацмана. Планка требований настолько высока,