Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

коммуникации, поскольку общение многими концепциями рассматривается как источник формирования социальной психики [см.: Руденский 1997: 55 и cл.].

6.1.3 Формальность

Категория формальность может рассматриваться как один из параметров аудитории [Casmir 1974: 138], как составляющая категории контактность [Киселева 1978: 25] или как фактор речевой констелляции [Redekonstellation — Schlieben-Lange 1975: 104; Steger e. a. 1974: 1028; Kalverkämper 1981: 84], как один из стилеобразующих факторов [Кристал, Дэйви 1980]

или в связи с понятием регистр [Gumperz, Hymes 1972; Coulthard 1977: 34; 1985; Halliday 1978; Gumperz 1982a; Thomas 1995: 154], как один из параметров речевого общения [Henne, Rehbock 1982: 32], как совокупность речевых признаков, отличающая официальную интеракцию от разговорной, т. e. от конверсации [Atkinson 1982; Irvine 1979]. Большинство относит формальность к ситуативному контексту [Labov 1972b: 181; Cazden 1972: 305; Lyons 1977; Brown, Fraser 1979: 45; Giles e. a. 1979; Holmes 1992: 12].

По мнению многих языковедов, лингвистические принципы формальности, по крайней мере некоторые из них, универсальны [Brown, Fraser 1979: 46; Levinson 1983: 46 и др.]. Здесь следует поместить одно важное замечание о том, что выводы, сделанные в работе, нельзя без эмпирической проверки экстраполировать на другие лингвокультуры, хотя это допустимо в отношении модели анализа. Межкультурный аспект анализа не столь отчетливо был выделен в данной работе, но это не означает приверженности к универсалистскому подходу: существует достаточно материалов и данных, чтобы многие формы языкового общения считать культурноспецифическими. Для англо-американской лингвокультуры, например, самым естественным или первичным проявлением коммуникативности является речь, или умение говорить, но для индейцев племени Black Feet, живущих на границе Канады и США (шт. Монтана), главное проявление коммуникативности — молчание, умение слушать; именно это они имеют в виду, если о ком-то отзываются фразой

211

He is a great communicator. Поэтому панкультурный универсализм здесь просто недопустим. Тем не менее, среди языковых признаков формальной речи часто упоминаются ее более высокая структурная организация, синтаксическая, лексическая и фонетическая нормативность

итщательность, падение скорости речепроизводства и увеличение объема, высокий уровень когезии и когеренции, упорядоченность мены коммуникативных ролей, фиксированность темы

ит. д. [ср.: Brown, Fraser 1979; Levinson 1979; Irvine 1979; Fillmore 1981; Atkinson 1982; Holmes 1992 и др.]. Неформальной речи, наоборот, свойственны меньшая структурированность, эллипсис, повторы слов, хезитации, более высокий темп и ритм речи, а значит, меньшая длина

ее единиц, тематическое разнообразие, снижение уровня когезии и т. д. Кое-что из этого списка давно и успешно изучается стилистикой, но вот мена коммуникативных ролей не входит в ее компетенцию. К тому же в неформальном общении заметнее роль непосредственного контекста общения и невербальной составляющей коммуникации [см.: Tannen 1984b].

Психологически формальность может быть охарактеризована по «количеству внимания, которого требует в данной ситуации речь» [Cazden 1972: 305; Labov 1972b: 181].

6.1.4 Предварительная подготовленность

Естественным образом формальность коррелирует с понятием предварительной подготовленности речи и дискурса [Casmir 1974: 57; Levinson 1979: 308; Brown, Fraser 1979:49; Fillmore 1981: 148 и др.]. Данный фактор довольно подробно был разобран Элинор Окс [Ochs 1979b; Ochs, Schieffelin 1983: 129ff], которая в этом явлении выделяла два аспекта: предварительное обдумывание и планирование (что сегодня мы могли бы назвать когнитивным аспектом), а также организацию языковых средств для оптимального выражения идей (риторический аспект). Как пишет А. И. Новиков [1983: 22], «результатом предварительной подготовленности текста является то, что он ... характеризуется большей развернутостью, последовательностью, связанностью, законченностью». Данная корреляция имеет еще одно измерение: предварительно подготовленный текст обретает очень многие качества письменной формы речи, пусть даже этот текст и озвучен посредством чтения [scripted speech — Atkinson 1982: 109; reading from manuscript — Casmir 1974: 165; Ochs 1979b: 58; Ochs, Schieffelin 1983: 136]. В этом предположении утверждает также сравнение особенностей письменной и устной

речи [Brown, Yule 1983: 15— 17; Cmerjkova e. a. 1994; Salkie 1995 и др.].

212

К признакам спонтанной речи, помимо упомянутых выше синтаксической простоты, меньшей длины предложений и слов и эллипсиса, добавим преобладание действительных конструкций. В подготовленном дискурсе, наоборот, возрастает удельный вес неагентивных конструкций (пассив, статив) и предложений с безличным it, синтаксическая сложность реализуется в увеличении доли подчинительных связей, большей частотности особых логических межпропозициональных коннекторов: when, while, besides, moreover, however; в то время как в спонтанной речи их место занимают полифункциональные and, but, then, реже if. В предварительно подготовленном дискурсе логическая или риторическая организация обычно охватывает куда большее пространство, широко используя структурные маркеры firstly... then...

in conclusion. Там же встречаются атрибутивные фразы с двумя и более определениями, да еще отягощенные наречиями, в препозиции, чего почти не бывает в спонтанной речи, где, как правило, одному тематическому референту соответствует только один предикат по признаку в постпозиции, следующий же акт предикации подается «отнесенным» просодически: It's a biggish cat... tabby... with torn years. В подготовленном тексте нормативно эксплицитное субъектно-предикатное строение предложения по схеме SVO, а в устной речи часты конструкции «topic-comment»: The cats... did you let them out?; иногда одно слово оказывается в структуре сразу двух соположенных фраз, имея правую и левую валентность: / left them on the table I saw them. В тех случаях, когда в подготовленных текстах употребляются конструкции, не называющие действующее лицо: пассивные, стативные и просто безличные, в спонтанной речи предпочитаются неопределенно-личные предложения типа Oh, everything they do in London, they do it far too slowly. В спонтанном устном дискурсе, естественно, появляются клишированные заполнители пауз well, I think, you know; часты случаи коррекции, редактирования фраз, велика доля более частотной лексики: a lot of, got, do, thing, nice, stuff, pretty, things like that.

Говорить об этих признаках как отличиях устного и письменного дискурса было бы некорректно: не форма реализации сообщения породила эти различия, а сама природа спонтанного и предварительно подготовленного дискурса. Есть много способов придать письменному тексту, скажем, художественному диалогу «образ» разговорной спонтанности, а устному выступлению — свойства письменного текста (что с успехом делали депутаты «застойного» Верховного Совета СССР).

В прагматике традиционно различаются «сильный» и «слабый» стили речи [power vs. powerless speech — Макаров 1988; Ng, Bradac 1993: сh. 1; Lind, O'Barr 1979; Kaiin 1982].

Сильный вариант, хотя и не совпадает полностью с предварительно подготовленным дискурсом, имеет с ним много общего.

213

Он обычно ассоциируется с мужским языком — именно так его нарекла одна из «вождей» лингвистического феминизма Р. Лаков [Lakoff 1990]. Слабый вариант, соответственно, коррелирует с женским языком, для которого характерны интенсификаторы, «пустые» прилагательные вроде pretty, частые повышения интонации, вводные слова и фразы, гиперкоррекция в грамматике, избыточная вежливость и т. п. В зале суда слабый вариант присущ свидетелям с более низким статусом [Lind, O'Barr 1979: 71; Kaiin 1982: 151—152]. А

сильный язык свойственен официальному [Burton, Carlen 1979], или формальному дискурсу, символизируя собой высокий статус говорящих, данного социального института и ситуации [см.: Карасик 1992]. И стиль речи, и стиль интеракции выполняют важную социальнодейктическую функцию: они функционируют как индексы социально-психологических реалий, имеющих символическую значимость для культуры.

6.1.5 Социальный дейксис

Социальный дейксис выделяется некоторыми авторами, как и дейксис текста или дискурса, в дополнение к традиционному трио дейксиса лица, времени и места [Fillmore 1975: 70ff; Rauch 1983: 38; Levinson 1983: 85—89; Renkema 1993: 78; Yule 1996: 10]. Социальный дейксис касается «тех аспектов предложений, которые отражают, устанавливают или обусловлены какими-то реальностями социальной ситуации, где совершается речевой акт» [Fillmore 1975: 76; ср.: Bean 1978: 9; Levinson 1983: 89]. Отнюдь не все признают дейктическую отмеченность социальных параметров коммуникации [Lyons 1977: 574ff], но большинство специалистов сошлись во мнении, что как минимум отношения говорящего и адресата, говорящего и

референта индексируются в речи, символически обозначая степени социальной дистанции между говорящим и адресатом или говорящим и тем(и), о ком идет речь [degrees of social distance — Карасик 1992; Head 1978; Rauch 1983: 38; Leech 1983: 126; Adamzik 1984: 137; Holmes 1992: 12; Thomas 1995: 129]. Часто, говоря о социальном дейксисе, подразумевают грамматикализованные (до морфологического уровня) системы вежливости honorofics,

характерные для языков Юго-Восточной Азии [Harada 1976; Renkema 1993: 78; Yule 1996: 10].

Отсутствие таких систем в европейских языках отражает разницу в средствах и способах символизации социального.

Степени дистанции психологически могут коррелировать с отношениями солидарности, власти и подчинения (имеющего разные причины: межличностное и эмоциональное воздействие, статусно-ролевую и институциональную иерархию, разницу в знаниях и т. п.), социальная дистанция задается набором феноменологически интерпретируемых переменных

[Brown, Gilman

214

1972; Muhlhauser, Harré 1990; Holmes 1992: 12; Brown 1995; Thomas 1995: 129; Spencer-Oatey 1996 и др.].

Кроме относительной социально-дейктической информации об уровне социальной дистанции по четырем осям: к референту, адресату, слушателям (присутствующим), а также к обстановке или ситуации в целом, в дискурсе есть абсолютная информация социальнодейктического свойства, например, символизирующая социальные роли коммуникантов, имеющих в рамках данного института особый статус [ср.: Fillmore 1975; authorized speaker and recipient — Levinson 1983: 91; marked status — Ervin-Tripp 1973: 306 и др.].

Важную социально-дейктическую роль играют обращения. Позволим себе небольшое отступление, чтобы привести пример из рассказа В. Притчетта Матрос, персонаж которого на улице обращается к незнакомому человеку несколько фамильярно, демонстрируя предполагаемую солидарность: «Beg pardon, chum. Is that Whitechapel?». Однако очень скоро он сменил форму обращения, и вот что стояло за этим: «Within the next two hours I had given him a job. I was chum no longer, but sir. Chum was anarchy and the name of any twisty bleeder you knocked up against, but sir [for Thompson, out of the naval nursery] was hierarchy, order, pay-day and peace... «Beg pardon, sir» he said.» В этом маленьком фрагменте хорошо показано, как в обращении сливаются весь предыдущий личный опыт и его социальная, интерсубъективная интерпретация как некий социально-психологический конструкт, «тема фантазии», нередко достигающая уровня социального представления.

Элементы социального дейксиса получают жестовую реализацию с опорой на сиюминутный контекст и символическую — с опорой на координаты контекста, доступные до акта коммуникации [gestural vs. symbolic usage — Fillmore 1975; Levinson 1983: 65—66].

6.2. КОММУНИКАТИВНАЯ ИНИЦИАТИВА

6.2.1 Сказка — ложь?

Этот параграф хотелось бы начать с маленького «детского» примера, который был позаимствован из сказки А. Милна. Для удобства текст стилизован: убраны вводящие прямую речь фразы типа «said Owl», но оставлены в качестве комментария другие; диалог разбит на ходы; соответствующим образом скорректирована пунктуация.

C l: I say, Owl,

2isn't this fun?

3I'm on an island!

215

О4: The atmospheric conditions have been very unfavourable lately.

С5: The what?

О10: There's a lot of water about.