Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

форме причастия настоящего времени. Во многих отечественных работах, особенно в русле лингвистики текста, закрепился термин когерентность [см.: НЗЛ: Вып. 8, 1978: 469], что представляется неточным употреблением, так как в русской терминологической традиции для латинской основы этого типа нормативным будет слово, оканчивающееся на -енция, по аналогии с конференция, аудиенция... Это подтверждается и параллелями из новых европейских языков (ср.: англ. coherence, conference, audience, нем. Kohärenz, Konferenz, Audienz и др.).

В современном употреблении когезия и когеренция получили собственные «сферы влияния», хотя не обошлось без некоторой терминологической путаницы, объяснимой кровным родством двух слов [ср.: Halliday, Hasan 1976; Hobbs 1982; Craig, Tracy 1983; Werth 1984; Gernsbacher 1995; Heydrich 1989; Norgard-Sörensen 1992; Rickheit, Habel 1995; Tannen 1984a и др.].

Когезия, или формально-грамматическая связанность дискурса

Когезия, или формально-грамматическая связанность дискурса определяется различными типами языковых отношений между предложениями, составляющими текст или высказываниями в дискурсе. В своей ставшей уже классической работе по когезии текста М. А. К. Хэллидей и Р. Гасан [Halliday, Hasan 1976] предлагают рассматривать пять аспектов таких отношений: указательную, личную и сравнительную референцию; субституцию имени, глагола и предикативной группы; эллипсис имени, глагола и предикативной группы; союзные слова и другие коннекторы, выражающие одно из ограниченного набора отношений, причем весьма общих, связывающих разные части текста; а также лексическую когезию, часто достигаемую повтором лексических единиц в смежных предложениях: посредством повтора одного и того же слова или лексического эквивалента исходного слова, повтора родового понятия, коллокации и т. д. К явлениям этого уровня относятся механизмы ко- и кросс-референции, анафоры и прономинализации, широко изучающиеся в лингвистике текста.

Когеренция шире когезии, она охватывает не только формально-грамматические аспекты связи высказываний,

Когеренция шире когезии, она охватывает не только формально-грамматические аспекты связи высказываний, но и семантико-прагматические (тематические и функциональные в том числе) аспекты смысловой и деятельностной (интерактивной) связности дискурса, как

локальной, так и глобальной [van Dijk 1977: 10; 1981: 124; Lanigan 1977: 24; Levy 1979:207— 208; Edmondson 1981: 18; Lux 1981: 19—22; Fritz 1982; Hobbs 1982; Carlson 1983: 146—149; Brown, Yule 1983: 223; Tannen 1984b: 151—154; Werth 1984: 93].

Возвращаясь к игровой аналогии, определим, что дискурс, формально не нарушающий правил игры («грамматичный»), обладает когезией; когеренция

195

проявляется во взаимодействии стратегий в «удачно разыгранном» диалоге, в котором все ходы участников соответствуют их общим, глобальным целям [Carlson 1983: 149]. Это сравнение образно раскрывает идею глобальной когеренции, как отношения каждого конкретного высказывания к общему плану коммуникации: обмен высказываниями в речи обусловлен стратегиями, планами, сценариями, когнитивными схемами, находящимися в сознании интерактантов, причем каждый новый ход заставляет их корректировать свои планы и стратегии [Hobbs 1982: 226—227]. О глобальной когеренции как соответствии каждого коммуникативного действия своему месту в общей макроструктуре взаимодействия, соответствии каждой реплики своей роли в целом коммуникативном событии пишут многие исследователи [ср.: global coherence — van Dijk 1977: 246; makrostrukturelle Kohärenz — Lux 1981: 22; discourse, interactive coherence — Edmondson 1981: 19 и др.].

Среди целей, которые преследуют коммуниканты, особо выделяются так называемые собственно текстовые цели (цели, сосредоточенные непосредственно на порождении и структуре дискурса: дать необходимую фоновую информацию, привести пример, предложить аргумент). Как правило, в развернутых суждениях, монологах, предварительно подготовленном общении и письменных текстах по мере продвижения говорящего или пишущего к уровню конкретизации идеи, ее детализации, такие текстовые цели становятся доминирующими. Именно в этом аспекте предлагается говорить о локальной когеренции [Hobbs 1982: 227]. Некоторые авторы относят к этой группе явлений тема-рематическую связанность дискурса, сосредоточиваясь на различных типах прогрессий (переходах рем предшествующих высказываний в темы последующих). Это, безусловно, важный механизм, но он не является ни достаточным, ни необходимым для определения локальной когеренции, которая включает все аспекты сочлененности (connectivity) дискурса: грамматическую, лексическую (например,

коллокацию), логическую (коннекторы, риторические фигуры) и смысловую, семантикопрагматическую (экспликатуры и импликатуры, инференции, пресуппозиции).

Нельзя обойти вниманием такую важную категорию, как тематическая когеренция [ср.: thematic, topical coherence — Coulthard 1977: 80; Edmondson 1981: 18; Hobbs 1982: 228]. Этот тип когеренции формируется вокруг глобальной темы дискурса или темы говорящего.

Особенно наглядно это качество дискурса проявляется не в коротких фрагментах, а в более или менее значительных по объему текстах. Оно выражается в повторении определенных «мотивов» и «тем»: ключевых объектов, фактов, верований, когнитивных структур, социальных представлений, эксплицитно или имплицитно выраженных в дискурсе. Все они входят в семантическую макроструктуру глобальной

196

темы дискурса, когнитивно опирающейся на макропропозицию или вершину модели референтной ситуации.

Итак, когеренция, с одной стороны, это не просто понятность текста и его смысловая цельность; с другой стороны, это нечто большее, чем использование соответствующих грамматических форм и эксплицитных коннекторов, которые, как ни странно, больше всего нужны там, где когеренция представлена меньше.

Когеренция зависит от многих факторов, не в последнюю очередь — от типа социума как совокупного субъекта языкового общения (его однородности, статусно-ролевой структуры, типа деятельности и социального института, степени формальности, фиксированности темы и предварительной подготовленности, способа мены коммуникативных ролей и многого другого). Социально-психологические факторы, определяющие специфику общения и какоголибо коммуникативного события, оказываются важными регулятивами обменных отношений речевого взаимодействия: на более глубоком социо-психическом уровне коммуникативным ходам в структуре обменов соответствуют такие действия, как вызов, защита, отступление

[challenges, defences, retreats — Labov, Fanshell 1977: 60]. Их правильное сочетание способствует обеспечению смысловой связности дискурса, воплощающейся в реализации соответствующих стратегий. Взаимообусловленность когеренции дискурса и его стратегической организации нам представляется весьма важным теоретическим моментом.

5.3.4 Метакоммуникация и дейксис дискурса

Метакоммуникация в самых общих чертах составляет ту часть общения, которая направлена на самое себя, на общение в целом и его различные аспекты: языковую ткань дискурса, его стратегическую динамику,

структуру обменов и трансакций — фаз интеракции, мену коммуникативных ролей, представление тем, взаимодействие с контекстом, регуляцию межличностных и социальных аспектов взаимодействия, нормы общения, процессы обмена информацией и ее интерпретации,

эффективность канала коммуникации [Lanigan 1977: 79—82; Leech 1980: 33; Stubbs 1983: 48— 66; Brown, Yule 1983: 132—133 и др.].

Метакоммуникативные функции выполняют разнообразные элементы дискурса, от звука и интонации, частицы, междометия или слова до самостоятельных ходов и обменов.

Особый интерес исследователей дискурса привлекли знаки, сообщающие координаты данного высказывания в потоке речи относительно предыдущих и последующих коммуникативных действий (аналогично тому, как тради-

197

ционный дейксис лица, места, времени ориентирует высказывание в физическом пространстве). В связи с этим языковые средства — индексы по своей природе, обслуживающие метакоммуникативную функцию в отношении звучащего или письменного текста, зачисляются в разряд единиц дейксиса дискурса или дейксиса текста [discourse deixis

— Fillmore 1975: 70; Levinson 1983: 85; Textdeixis — Rauch 1983: 48 и др.]. Хотя в отличие от традиционных дейктических категорий лица, числа и времени, дейксис дискурса не обладает собственным набором языковых единиц, он часто использует для обозначения точки отсчета в системе координат какого-либо текста или дискурсивного процесса индексы места и времени

(As I said before... I've already told you earlier. Later I'll explain this rule... abovementioned, hereinafter represented by...).

Дейксис дискурса — это лишь одно из многих проявлений метакоммуникации в естественном общении. Принадлежащие к универсальному свойству самоорганизации дискурса

явления Д. Вундерлих, например, описывает под именем речеорганизующие речевые акты

[Redeorganisierende Sprechakte — Wunderlich 1976: 330—334], выделяя четыре основные группы:

а) вербальные сигналы мены коммуникативных ролей; б) структурные, «рамочные» элементы, дейксис дискурса, определители темы, указания на

значимость своего сообщения; в) заполнители пауз, соответствующие явлениям хезитации, во время которых говорящий

когнитивно готовит высказывание или «подыскивает слово», а также акты коррекции, уточнения, редактирования уже сказанного;

г) процедуры, направленные на обеспечение понимание, как, например, взаимные подтверждения об успешном вводе/выводе информации.

Не все из перечисленного выше может по праву называться метакоммуникацией, например, не все вербальные сигналы мены коммуникативных ролей могут быть квалифицированы как акты по поводу общения: инициативный, предписывающий речевой ход предполагает смену говорящего, но сам по себе не сообщает ничего о ходе коммуникации (в этом случае можно сказать, что этот ход выполняет метакоммуникативную функцию, не будучи собственно метакоммуникативным ходом); в то же время акт предоставления слова в регламентированном общении (например, в зале суда) признается метакоммуникативным, так как этот компонент ситуации общения является темой хода и объектом регулятивного воздействия данного высказывания. Иначе говоря, метакоммуникативный элемент должен отсылать к общению.

М. Стабз, говоря о метакоммуникации, имеет в виду прежде всего рефлексию, отображение компонентов речевой ситуации в дискурсе [monitoring of the speech situation — Stubbs, 1983: 48]. Слово мониторинг в этой формулировке

198

дает наглядный образ метакоммуникации — адаптивного функционального самоконтроля дискурса.

Анализируя транскрипты обычных школьных уроков, М. Стабз выделяет восемь различных типов метакоммуникативных речевых актов, отчасти совпадающих с теми, о которых пишет Д. Вундерлих [Stubbs 1983: 50—53]: привлечение или поддержание внимания, его демонстрация; контроль «количества сказанного»; проверка или подтверждение понимания; подведение итогов или обобщение; определение или перефразирование; редактирование; коррекция; уточнение темы.

Если кратко представить типы метакоммуникативных ходов по функциональной нацеленности на мониторинг того или иного аспекта ситуации общения, то одними из наиболее значимых категорий безо всякого сомнения будут контакт и канал. Сюда относится спектр явлений, которые некоторые исследователи именуют фатической метакоммуникацией [Почепцов 1981; Чхетиани 1987]. Должна учитываться также характеристика носителей знака: звук или письмо, их физические особенности, например, артикуляция или почерк; а также технические средства коммуникации, такие как телефон, факс, электронная почта. К этому разряду надо отнести элементы и ходы, обеспечивающие привлечение и поддержание внимания (например, широко распространенные «вводные» слова well, look, you know, listen, а также целый арсенал обращений по имени, титулу, прозвищу Mr. Speaker, Mickie, Madam, Sir, Doc, Officer; Hey, mister и т. п.). Довольно близки им обеспечивающие мониторинг восприятия и понимания подтверждающие сигналы (yes, yeah, ok, I see, all/right, I am listening, I hear you perfectly, I understand), контролирующие запросы со стороны говорящего (Do you follow me? Repeat what I've said. Is it clear? Are you with me? Are you listening?), переспросы-«петли» со стороны адресата (what? pardon? I don't get it. Sorry, could you say this again?), а также исходящее от любой стороны информирование о неудаче общения в целом (/ can't get through to you. We don't seem to be on the same wavelength), причем неудача может быть обусловлена или когнитивной, или физиологической неспособностью принять и интерпретировать сообщение (например, неразборчивая речь или письмо, много помех и т. д.). Иногда это отражается в высказываниях и их компонентах, регулирующих физические параметры канала (Speak up! I can't hear you. The feedback's awful, I'll call you back in a minute. Don't talk with your mouth full! No one can read your scribbles). В специализированных регистрах регламентированного общения иногда встречаются целые обмены, контролирующие канал связи и понимание сообщения, например, в диалоге пилота с диспетчером: Zero-five, do you read me? — Roger. Copy.

199

К интеракционным аспектам общения относятся следующие категории, воплотившиеся в метакоммуникативных элементах дискурса: тип общения, процедурный сценарий взаимодействия и, соответственно, тип дискурса; субъект общения и связанные с ним типологические особенности группы, социально-ролевые и межличностные отношения; разнообразные нормы общения, его тональность, степень фиксированности темы, структура обменов, мена коммуникативных ролей, уровень формальности (см. ниже) и степень предварительной подготовленности и т. д. Мониторинг межличностных и социальных отношений в речи весьма часто осуществляется самостоятельными ходами (Don't you dare talk to me like that! Who do you think you're talking to ? You are the boss. You must know your place. Don't sir me. Now I'm talking not as your boss, but as your friend). Контроль за соблюдением норм общения включает обширную группу элементов разного уровня, а также разной функциональной направленности. Некоторые из этих элементов регулируют стиль речи и тональность общения, в частности вежливость (Don't use that tone of voice with me! Watch your tongue! You're not in the barracks!). Другие охраняют нормы взаимодействия и типа института (Mr. Speaker, off the record! Each of you may ask only one short question), причем даже ощущаемые как норма дискурсивные отношения в паре «вопрос—ответ» могут стать предметом отдельного метакоммуникативного хода (You didn't answer my question). Безусловно, производится мониторинг

мены коммуникативных ролей (Senator Jones will have the floor now. Mr. Brown, you cannot have the floor twice. John, let your brother say a word. If I may interrupt you...). Другие единицы регулируют тему, вводят ее, уточняют, закрывают или меняют (We shall discuss the pollution problem first. Speaking of discourse markers... By the way... Enough politics! Let's talk about the holidays).

Узко коммуникативный аспект направлен на мониторинг формы и содержания сообщения. Содержание далее реализуется в категориях количества (объема и достаточности сообщения), качества (истинности и достоверности хода), релевантности и уместности (темы и предмета общения, отношения к контексту), искренности, предварительных условий и других семантикопрагматических свойств дискурса, соответствующих в общем и целом постулатам кооперативного общения Грайса и условиям успешности речевых актов. Формально-языковая организация сообщения обусловлена процессуальным характером общения, что предполагает маркирование его начала, конца и структурных фаз («рамка»), например, выделение элементов аргументативных структур, редактирование лингвистической формы сразу по ходу общения: перефразирование и коррекцию; заполнение пауз, «холостые» или «пустые» ходы, выигрывающие время и т. д. Из числа формальных метакоммуникативных элементов нетрудно выделить маркеры начала, структурирования и оконча-

200

ния (first of all, before I answer your question, on one hand — on the other hand, to conclude, finally), элементы редактирования (in other words, to recapitulate, to sum it up, anyway, as I was saying).

Очень много встречается метакоммуникативных элементов, отражающих содержание сообщения, во-первых, его качество, т. e. истинность, достоверность, его оценку самим говорящим и в связи с этим — искренность автора высказывания, короче, все то, что относится к вербализации пропозициональных установок (Do you believe it is really true? I'm dead sure. I mean it. Frankly. Evidently. Metaphorically speaking); во-вторых, количество речи (You've said enough! This letter is just wordy. Is that all you want to tell us?); в-третьих, его релевантность (This has nothing to do with the problem. Are you sure this is the case?); в-четвертых, уместность в ситуации (Not here! I don't want to discuss it now. Not over the phone).

Необходимо отметить, что в дискурсе метакоммуникативные единицы и акты, как правило, полифункциональны, например, фразы типа Well..., You know..., By the way не только отмечают структурное членение дискурса или представление темы, но и привлекают внимание адресата, облегчают восприятие и т. д.

Бирмингемская школа не выделяет метакоммуникативных единиц как таковых, но так же отличает обмены, организующие дискурс, от «собственно коммуникативных» [ср.: organizational vs. conversational exchanges — Francis, Hunston 1992: 125]. К тому же в их функционально-структурной типологии актов довольно легко опознать фактически метакоммуникативные [framer, marker, starter, metastatement, summons, return, loop, prompt, reformulate, engage — Francis, Hunston 1992: 128—133].

* * *

В пятой главе, начав с анализа теории речевых актов, мы пришли к выводу о ее неприменимости, по крайней мере без серьезных изменений, к изучению реально происходящего языкового общения. Намного интереснее выглядят инференционные модели дискурса и теория релевантности, хотя в объяснении когнитивных механизмов коммуникации и они страдают от абсолютизации логико-дедуктивного способа. Дополнив перечисленные направления принципом интерсубъективности и коллективной интенциональности, поставив их на фундамент интеракционной модели, можно применить их к изучению общения в группе.

Дискурс, безусловно, имеет свою структуру, качественно отличающуюся от структуры лингвистических единиц разных уровней. Другими важными

201

отличительными чертами дискурса являются его связность (когеренция), а также метакоммуникативная самоорганизация. Нормальная структура дискурса — психологическая реальность, так как отклонения от нормы без труда фиксируются носителями каждой языковой общности. То же справедливо и в отношении связности дискурса.

По всей видимости, у традиционно выделяемых структурных единиц дискурса (акт, ход, обмен, трансакция, речевое событие) есть когнитивные корреляты: границы трансакции определяются или по границам декларативной модели предметно-референтной ситуации, или по границам типа деятельности в процедурном сценарии; границы обмена помогают установить коммуникативный фокус, внимание и активация. Речевое событие выделяется категориально по ситуационной модели эпизода с его символической значимостью в координатах культуры: институтов, ритуалов, обычаев, норм деятельности.