Файл: 2-1.doc

Land of the Living

Земля живых (на русском языке издано под названием «Голоса в темноте»)

2003, By Nicci French

2003, Никки Френч

To Timmy and Eve Askews

Посвящается Тимми и Ив

перевод А. Соколова

Part One

Часть первая

Darkness. Darkness for a long time. Open my eyes and close, open and close. The same. Darkness inside, darkness outside.

Темнота. Непроглядная тьма с незапамятных времен. Открываю глаза, закрываю, снова открываю и закрываю. Ничего не изменяется. Чернота внутри и снаружи.

I'd been dreaming. Tossed around in a black dark sea. Staked out on a mountain in the night. An animal I couldn't see sniffed and snuffled around me. I felt a wet nose on my skin. When you know you're dreaming you wake up. Sometimes you wake into another dream. But when you wake and nothing changes, that must be reality.

Я спала. Заброшенная в темное море, вознесенная на ночную гору. Слышала, как рядом принюхивался и фыркал зверь, но не видела его. Только чувствовала, как касался кожи его мокрый нос. Если понимаешь, что спишь, в конце концов пробуждаешься. Иногда оказываешься в другом сне. Но если просыпаешься и ничего не меняется, значит, сон и есть сама реальность.

Darkness and things out there in the darkness. Pain. It was far away from her and then closer to her and then part of her. Part of me. I was filled to the brim with hot, liquid pain. Although the darkness remained, I could see the pain. Flashes of yellow and red and blue, fireworks exploding silently behind my eyes.

Боль. Сначала она была отдельно от тьмы, потом приблизилась и стала частью меня. Горячая, влажная боль перехлестывала через край. И хотя по-прежнему оставалось темно, я могла видеть только ее. Вспышки желтого, красного и синего — беззвучный фейерверк перед глазами.

I started to search for something without really knowing what it was. I didn't know where it was. I didn't know what it was. Nightingale. Farthingale. It took an effort, like hauling a package out of the water of a deep dark lake. That was it. Abigail. I recognized that. My name was Abigail. Abbie. Tabbie. Abbie the Tabbie. The other name was harder. There were bits missing from my head and it seemed to have got lost among the missing bits. I remembered a class register. Auster, Bishop, Brown, Byrne, Cassini, Cole, Daley, Devereaux, Eve, Finch, Fry. No, stop. Go back. Finch. No. Devereaux. Yes, that was it. A rhyme came to me. A rhyme from long, long ago. Not Deverox like box. Nor Deveroo like shoe. But Devereaux like show. Abbie Devereaux. I clung to the name as if it was a life-ring that had been thrown to me in a stormy sea. The stormy sea was in my head mostly. Wave after wave of pain rolling in and dashing itself against the inside of my skull.

Я стала искать, сама не понимая, что именно. Я не знала, где это находилось. Юбка? Голубка? Потребовалось усилие, словно тянешь мешок из глубокого темного озера. Вот так. Эбигейл. Это я вспомнила. Меня звали Эбигейл. Эбби. Тэбби. Эбби-Тэбби. А вот с фамилией оказалось сложнее. Какие-то куски повыскакивали у меня из головы. И среди них затерялась фамилия. Я стала вспоминать классный журнал: Астер, Бирр, Бишоп, Браун, Девероу, Дейли, Ив, Кассини, Коул, Финч, Фрай. Стоп. Назад. Финч? Нет. Девероу. Не Деверон, как "он". Не Деверу, как "у". А Девероу — как "шоу". Я вцепилась в имя и фамилию, словно это был спасательный круг, который мне бросили в штормовом море. Сейчас этот образ был главным в моей голове. Волна за волной накатывали и разбивались о внутреннюю поверхность черепа.

I closed my eyes again. I let my name go. Everything was part of everything else. Everything existed at the same time as everything else. How long was it like that? Minutes. Hours. And then, like figures emerging from a fog, things resolved and separated. There was a taste of metal in my mouth and a smell of metal stinging my nostrils but the smell became a mustiness that made me think of garden sheds, tunnels, basements, cellars, damp dirty forgotten places.

Я снова закрыла глаза и отпустила имя — пусть уходит. Все было частью всего остального и существовало одновременно с ним. Как долго это продолжалось? Минуты? Часы? А затем, словно выступившие из тумана силуэты, предметы отделились друг от друга. Во рту возник вкус металла, его запах щекотал ноздри, но он тут же начал отдавать затхлостью плесени, и я подумала о садовых навесах, тоннелях, подвалах, полуподвалах и заброшенных сырых местах.

I listened. Just the sound of my own breathing, unnaturally loud. I held my breath. No sound. Just the beating of my heart. Was that a noise or just the blood pumping inside my body, pushing against my ears?

Я прислушивалась. Только звук моего дыхания, неестественно громкий. Я перестала дышать. Тишина. Лишь стук сердца. Что это: шум или просто ток крови, которая бьет в уши?

I was uncomfortable. There was an ache down my back, my pelvis, my legs. I turned over. No. I didn't turn over. I didn't move. I couldn't move. I pulled up my arms as if to fend something off. No. The arms didn't move. I couldn't turn. Was I paralysed? I couldn't feel my legs. My toes. I concentrated everything on my toes. Left big toe rubbing against the toe beside. Right big toe rubbing against the toe beside. No problem. I could do it. Inside a sock. No shoe. I wasn't wearing shoes.

Мне стало неудобно. Болели поясница, таз и ноги. Я перевернулась. Нет, даже не двинулась. Не смогла. Вытянула руки, будто от чего-то отмахиваясь. Ничего подобного — даже не сумела ими пошевелить. Неужели я парализована? Я не чувствовала ног. Не ощущала на ногах пальцев. Я сконцентрировала на них все свое внимание. Потерла большой палец левой ноги о правую и наоборот. Без проблем. Это у меня получилось. В носках. Я была в носках, но без обуви.

My fingers. I drummed them. The tips touched something rough. Cement or brick. Was this a hospital? Injured. An accident. Lying somewhere, waiting to be found. A railway accident. The wreckage of a train. Machinery on top of me. Wreckage. In a tunnel. Help coming. Heat-seeking equipment. I tried to remember the train. Couldn't remember. Or a plane. Or a car. Car more likely. Driving late at night, headlights on the windscreen, falling asleep. I knew the feeling, pinching myself to stay awake, slapping my cheeks, shouting, opening the window so the cold air hit my eyeballs. Maybe this time I failed. Veered off the road, down an embankment, rolled over, the car lost in undergrowth. When would I be reported missing? How do you look for a lost car?

Теперь пальцы рук. Я постучала ими. Подушечки коснулись чего-то грубого. Что это — цемент? Кирпичи? Где я — в больнице? Ранена? Несчастный случай? Лежу и жду, когда меня найдут? Железнодорожная катастрофа? Крушение поезда? Меня обязательно спасут. У них есть специальное оборудование, которое реагирует на тепло. Я постаралась вспомнить поезд. И не смогла. Самолет? Машина? Скорее всего машина. Ехала поздно вечером, фары, ветровое стекло, заснула. Я знала, как это бывает: чтобы отогнать сон, щиплешь себя, бьешь по щекам, кричишь, открываешь окно, чтобы холодный ветер бил в глаза. Видимо, на этот раз все оказалось напрасным. Машина вильнула с дороги, слетела с насыпи и рухнула в кусты. Когда меня хватятся? Когда отыщут машину?

I mustn't wait to be rescued. I might die of dehydration or blood loss just yards from people driving to work. I would have to move. If only I could see the way. No moon. No stars. It might only be twenty yards to safety. Up an embankment. If I could feel my toes, then I could move. Turn over first. Ignore the pain. I turned but this time I felt something hold me back. I flexed my legs and arms, tightened and loosened the muscles. There were restraints. Over my forearms and just above my elbows. My ankles and thighs. My chest. I could lift my head, as if in the feeble beginning of an attempt at a sit-up. Something else. Not just dark. It was dark but not just that. My head was covered.

Нельзя ждать, пока меня спасут. Я могу умереть от обезвоживания и кровопотери в нескольких ярдах от того места, где люди проезжают на работу. Надо шевелиться. Только бы найти дорогу. На небе ни звезд, ни луны. Спасение рядом — в двадцати ярдах. На насыпи. Если я чувствую пальцы ног, значит, могу двигаться. И не обращать внимания на боль. Я перевернулась, но на этот раз почувствовала, будто что-то держит меня. Я размяла руки и ноги — напрягла мышцы, расслабилась. Что-то мешало, ограничивало подвижность рук и плеч, лодыжек и бедер. Груди. Я сумела поднять голову, будто предприняла слабую попытку сесть. Что это? Темнота? Да. Но не только. Моя голова была чем-то накрыта.

Think clearly. There must be a reason for this. Think. People in prison were restrained. Not relevant. What else? Patients in hospitals can have restraints placed on them in order to prevent them harming themselves. Lying on a trolley. Restrained on a trolley prior to being wheeled in for an operation. I've been in an accident. Say, a car accident, which is most likely. Statistically. Severe but not life-threatening. Any sudden movement could cause, and the phrase came to me out of nowhere, severe internal bleeding. The patient could fall off the trolley. It's just a matter of waiting for the nurse or the anaesthetist. Perhaps I had been given the anaesthetic already. Or a pre-anaesthetic. Hence the vacancies in my brain. Strange quiet, but you do hear of people in hospitals lying around on trolleys for hours waiting for a free operating theatre.

Думай лучше. Должна быть какая-то причина. Заключенных связывают в тюрьмах. Не подходит. А что еще? Иногда пеленают пациентов в больницах, чтобы они не причинили себе вред. Я лежу, пристегнутая на каталке, и меня везут в операционную. Я попала в аварию. Скорее всего автомобильную. Сильно покалечена, но угрозы жизни нет. Однако любое движение — и тут фраза сама пришла мне в голову — может вызвать сильное внутреннее кровотечение. Больная может упасть с каталки. Это мера предосторожности. Скоро придет сестра или анестезиолог. Может быть, мне уже сделали анестезию или предварительно ввели другие препараты. Тогда понятно, почему так пусто в голове. Странно, что очень тихо. Ведь в больницах можно слышать других людей, которые тоже лежат на каталках и дожидаются, когда освободится операционная.

Problems with the theory. I didn't seem to be lying on a trolley. The smell was of darkness, mildew, things that were old and decaying. All I could feel with my fingers was concrete, or stone. My body was lying on something hard. I tried to think of other possibilities. After famous disasters bodies were stored in improvised morgues. School gymnasiums. Church halls. I could have been in a disaster. The injured could have been placed wherever there was room. Restrained to prevent them injuring themselves. Would they be hooded as well? Surgeons were hooded. But not their eyes. Perhaps to prevent infection.

Версия не очень. Вокруг пахло плесенью, старьем и тленом. А пальцы ощущали только цемент или камень. Тело лежало на чем-то твердом. Я постаралась представить другие варианты. После крупных катастроф тела помещали в импровизированные морги: школьные спортивные залы, церкви. Видимо, это как раз тот случай. Раненых размещали там, где нашлось место, и ограничивали в движениях, чтобы они не покалечили друг друга. Но зачем надевать на голову мешок? Шапочки надевают хирурги, но больным глаза не завязывают. Чтобы предотвратить распространение инфекции?

I raised my head again. With my chin I felt a shirt. I was wearing clothes. Yes. I could feel them on my skin. A shirt, trousers, socks. No shoes.

Я снова подняла голову. И уперлась подбородком в рубашку. На мне была одежда. Да, я чувствовала ее кожей. Рубашка. Брюки. Носки. Но без обуви.

There were other things at the edge, clamouring to be admitted to my brain. Bad things. Restrained. In the dark. Hooded. Ridiculous. Could it be a joke? I remembered stories of students. They get you paralytic ally drunk, put you on a train at Aberdeen. You wake up in London dressed only in your underwear with a fifty-pence piece in your hand. Everyone will jump out in a minute, pull off the blindfold and shout, "April fool." We'll all laugh. But was it April? I remembered cold. Had summer been? Was summer still to come? But of course a summer had always been and there was always another summer to come.

В мозг настойчиво стучались другие неприятные мысли. Связана. Полная темнота. На голове мешок. Смешно. Что это? Я вспомнила студенческие шутки. Человека накачивали спиртным до потери сознания и сажали в поезд в Абердине. А потом бедняга просыпался в Лондоне в одном исподнем с пятидесятипенсовиком в кулаке. Не пройдет и минуты, как объявятся остальные, стащат повязку с глаз и закричат: "Первоапрельская шутка!" И мы все покатимся со смеху. Но какое теперь время года? Апрель? Я никак не могла вспомнить. Лето прошло? Или только должно наступить? Ведь лето всегда кончается. А потом наступает другое.

***

***

All the alleys were blind. I had gone up them all and found nothing. Something had happened. I knew that. One possibility was that it was something funny. It didn't feel funny. Another possibility, possibility number two, was that something had happened and it was in the process of being officially dealt with. The hood or bandage, yes, very possibly a bandage. That was a thought. I might have received a head wound, eye or ear damage and my entire head was bandaged and hooded for my own protection. They would be removed. There would be some stinging. The cheery face of a nurse. A doctor frowning at me. Don't worry, nothing to worry about. That's what they'd say. Call me 'dear'.

Все тропинки вели в тупик. Я шла по ним, но никуда не попадала. Что-то произошло. Первый вариант — это чья-то шутка. Но мне было не смешно. Причина номер два: что-то случилось, и с этим разбираются. Отсюда капюшон на голове или, вполне возможно, бинты. У меня повреждены череп, ухо или глаз, поэтому мне забинтовали голову, чтобы предохранить рану. Бинты снимут. Будет немножко больно. А потом появится живое лицо сестры. Надо мной нахмурится врач. "Не тревожьтесь ни о чем", — скажут они мне. И станут называть "дорогой".

There were other possibilities. Bad ones. I thought of the stone under my fingers. The damp air, like a cave. Until now, there had been only the pain and also the mess of my thoughts, but now there was something else. Fear in my chest like sludge. I made a sound. A low groan. I was able to speak. I didn't know who to call or what to say. I shouted more loudly. I thought the echoing or harshness of the sound might tell me something about where I was but it was muffled by my hood. I shouted again so that my throat hurt.

Были и другие версии. Плохие. Я вспомнила камень под подушечками пальцев. Сырой, словно в пещере, воздух. До сих пор была только боль и путаница мыслей, но теперь я ощутила что-то еще. Тягучий, как тина, страх в груди. Я издала глухой стон. Значит, я могла говорить. Но не знала, кого звать и что сказать. Я надеялась, что эхо или приглушенность звука подскажет мне, где я нахожусь. Но голос заглушал капюшон. Я крикнула снова, да так, что заболело в горле.

Now there was a movement nearby. Smells. Sweat and scent. A sound of breathing, somebody scrambling. Now my mouth was full of cloth. I couldn't breathe. Only through my nose. Something tied hard around my face. Breath on me, hot on my cheek, and then, out of the darkness, a voice, little more than a whisper, hoarse, strained, thick so I could barely make it out.

На этот раз рядом что-то шевельнулось. Запахи. Пот и одеколон. Кто-то поскребся. Мой рот оказался забит тканью. Я могла дышать. Только носом. Лицо чем-то обвязали. Чужое дыхание на щеке. Голос. Чуть громче шепота — грубый, искаженный, низкий, так что я едва разобрала слова:

"No," it said. "Make another sound and I'll block your nose as well."

— Только пикни еще раз, и я заткну тебе нос.

I was gagging on the cloth. It filled my mouth, bulged in my cheeks, rubbed against my gums. The taste of grease and rancid cabbage filled my throat. A spasm jerked my body, nausea rising through me like damp. I mustn't be sick. I tried to take a breath, tried to gasp through the cloth but I couldn't. I couldn't. I was all stopped up. I tugged with my arms and my ankles against the restraints and tried to take a breath and it was as if my whole body was twitching and shuddering on the rough stone floor and no air inside me, just violent space and red behind my bulging eyes and a heart that was jolting up through my throat and a strange dry sound coming from me, like a cough that wouldn't form. I was a dying fish. A fish thrashing on the hard floor. I was hooked and tied down, but inside me I was coming loose, all my innards tearing apart. Is this what it's like? To die? To be buried alive.

Я давилась кляпом. Он переполнял рот, раздирал щеки, натирал десны. Горло забивал вкус сала и прогорклой капусты. Тело потряс спазм, тошнота рвалась вверх, как рудничный газ. Никак нельзя, чтобы меня стошнило. Я попыталась вздохнуть, вобрать в себя воздух через ткань. Но у меня ничего не вышло. Кляп сидел надежно. Я тянула запястьями и лодыжками путы, тело дергалось и извивалось на грубом каменном полу, внутри совсем не оставалось воздуха — только пустое отчаяние, красный огонь за вспученными глазами, выскакивающее из горла сердце и странный сухой звук, напоминавший несформировавшийся кашель. Я превратилась в умиравшую рыбу, выброшенную на твердый пол. Меня изловили на крючок и связали, но во мне все разъединилось, будто внутренности оторвали друг от друга. Неужели вот так и умирают? Погребенными заживо?

I had to breathe. How do you breathe? Through your nose. He'd said so. The voice had said he'd block my nose next. Breathe through my nose. Breathe now. I couldn't take enough air in that way. I couldn't stop myself trying to gasp, trying to fill myself up with air. My tongue was too big to fit in the tiny space left in my mouth. It kept pushing against the cloth. I felt my body buck again. Breathe slowly. Calmly. In and out, in and out. Breathe like that until there's nothing except the sense of it. This is how to keep alive. Breathe. Thick, musty air in my nostrils, oily rottenness running down my throat. I tried not to swallow but then I had to and again biliousness flowed through me, filled my mouth. I couldn't bear it. I could bear it, I could, I could, I could.

Надо было дышать. Но как? Только через нос. Он так сказал. Голос сказал, что в следующий раз он заткнет мне и его. "Дыши, пока можно". Но воздуха не хватало. Я не могла сдержаться и пыталась втянуть его через рот. Язык был слишком велик — ему не хватало крохотного места, которое оставалось во рту. И я все время старалась вытолкнуть тряпку. Тело опять выгнулось. "Дыши медленно, спокойно". Вдох, выдох. Вдох, выдох. Лишь так можно сохранить жизнь. Затхлый воздух в ноздрях, масленый, прокисший вкус в горле. Я пыталась не глотать, но не могла сдержаться. И внутри опять разлилась желчь, наполнила рот. Это было невыносимо!

Breathe in and out, Abbie. Abbie. I am Abbie. Abigail Devereaux. In and out. Don't think. Breathe. You are alive.

Вдох, выдох. Я Эбби. Эбигейл Девероу. Вдох, выдох. "Только не думай. Дыши. Ты жива".

The pain inside my skull rolled back. I lifted my head a bit and the pain surged towards my eyes. I blinked my eyes and it was the same deep darkness when they were open and when they were closed. My eyelashes scraped against the hood. I was cold. I could feel that now. My feet were chilly inside the socks. Were they my socks? They felt too big and rough; unfamiliar. My left calf ached. I tried to flex my leg muscles to get rid of the crampy feeling. There was an itch on my cheek, under the hood. I lay there for a few seconds, concentrating only on the itch, then I turned my head and tried to rub the itch against a hunched shoulder. No good. So I squirmed until I could scrape my face along the floor.

Снова накатила боль в черепе. Я слегка приподняла голову, и боль переместилась к глазам. Я моргнула: та же чернота. Веки терлись о капюшон. Холодно. Теперь я ощущала, что ноги стыли. Но мои ли это носки? Слишком большие и грубые — незнакомые. Левая икра болела. Я попыталась расслабить мышцы, чтобы избавиться от скованности. Зачесалась щека. Я сосредоточилась и некоторое время думала только об этом неприятном ощущении, а потом склонила голову набок и попыталась почесаться о сгорбленное плечо. Ничего не получилось. Так я извивалась до тех пор, пока не потерлась лицом о пол.

And I was damp. Between my legs and under my thighs, stinging my skin beneath my trousers. Were they my trousers? I was lying in my own piss, in the dark, in a hood, tied down, gagged. Breathe in and out, I told myself. Breathe in and out all the time. Try to let thoughts out slowly, bit by bit, so you don't drown in them. I felt the pressure of the fears dammed up inside me, and my body was a fragile, cracking shell full of pounding waters. I made myself think only of breathing, in and out of my nostrils. In and out.

И еще я была мокрой — между ног и под ягодицами. Кожу ело под тканью брюк. Но вот вопрос: чьи это брюки? Я купалась в собственной моче — лежала в темноте, связанная, с мешком на голове и давилась кляпом. Только постоянно твердила себе: "Вдыхай, выдыхай. И постарайся понемногу прогнать из головы мысли — одну за другой, иначе ты в них утонешь". Я чувствовала, как внутри накапливался страх — тело было словно хрупкая скорлупа, в которой плескалась вода, способная расколоть ее. Я заставляла себя думать только о дыхании — в себя, из себя через нос. Вдох и затем выдох.

Someone a man, the man who had pushed this cloth into my mouth had put me in this place. He had taken me, strapped me down. I was his prisoner. Why? I couldn't think about that yet. I listened for a sound, any sound except the sound of my breath and the sound of my heart and, when I moved, the rasp of my hands or feet against the rough floor. Perhaps he was here with me, in the room, crouching somewhere. But there was no other sound. For the moment I was alone. I lay there. I listened to my heart. Silence pressed down on me.

Кто-то, наверное, мужчина — тот самый, который засунул в рот кляп, — захватил меня, связал, притащил в это место и сделал своей пленницей. Но почему? Пока мне ничего не приходило в голову. Я прислушивалась к любому звуку — каждому, кроме своего дыхания и биения сердца. А когда шевелилась — к ощущениям от грубого пола под руками и ногами. Может быть, этот человек был где-то здесь, притаился поблизости. Но я не различала иных звуков. Наверное, осталась одна. Лежала и прислушивалась к ударам сердца. Тишина тяжелым грузом навалилась на меня.

An image flitted through my head. A yellow butterfly on a leaf, wings quivering. It was like a sudden ray of light. Was it something I was remembering, a moment rescued out of the past and stored away till now? Or was it just my brain throwing up a picture, some kind of reflex, a short circuit?

В голове возникла картина: желтая бабочка на листе трепетала крылышками. Словно внезапный лучик света. Что это: образ из прошлого — некогда виденное и до сих пор хранившееся в памяти? Или игра ума, своего рода рефлекс, короткое замыкание?

A man had tied me in a dark place. He must have snatched me and taken me here. But I had no memory of that happening. I scrabbled in my brain, but it was blank an empty room, an abandoned house, no echoes. Nothing. I could remember nothing. A sob rose in my throat. I mustn't cry. I must think, but carefully now, hold back the fear. I must not go deep down. I must stay on the surface. Just think of what I know. Facts. Slowly I will make up a picture and then I'll be able to look at it.

Человек связал меня в каком-то темном месте. Схватил и приволок сюда. Но я совершенно не помнила, как это произошло. И сколько ни копалась в голове, ничего там не находилось — пустая комната, покинутый дом и никакого эха. Абсолютный вакуум. К горлу подкатили рыдания. Но плакать нельзя. "Отгоняй страх. Ни в коем случае не позволяй себе в него погружаться. Необходимо оставаться на поверхности. Думай лишь о том, что тебе известно. О фактах". Постепенно сложится картина, и я сумею ее обозреть.

My name is Abigail; Abbie. I am twenty-five years old, and I live with my boyfriend, Terry, Terence Wilmott, in a poky flat on Westcott Road. That's it: Terry. Terry will be worried. He will phone the police. Hell tell them I have gone missing. They'll drive here with flashing lights and wailing sirens and hammer down the door and light and air will come flooding in. No, just facts. I work at Jay and Joiner's, designing office interiors. I have a desk, with a white and blue lap-top computer, a small grey phone, a pile of paper, an oval ashtray full of paperclips and elastic bands.

Меня зовут Эбигейл. Мне двадцать пять лет. Я живу со своим приятелем. Терри. С Теренсом Уилмоттом — в тесной квартирке на Уэсткотт-роуд. Вот оно: Терри начнет волноваться. Он позвонит в полицию и заявит, что я пропала. Полицейские приедут сюда со своими мигалками и воющими сиренами, станут барабанить в дверь, и на меня снова хлынет поток воздуха и света. "Нет, давай только факты". Я работаю в интерьер-дизайн-бюро "Джей и Джойнер". У меня есть стол с бело-синим портативным компьютером, маленьким серым телефоном, кучей бумаг и овальной пепельницей со скрепками и резинками.