Файл: В.doc

44, 54), И две трагедии, отделенные в творчестве Софокла примерно четырьмя

десятилетиями, позволяют нам проникнуть в сущность этой нормативности.

Первая из них - "Аякс" {Сведения о датировке и история мифа дается в

преамбулах комментария к каждой трагедии.}, в основе которой лежит широко

известный в античности эпизод из троянского цикла мифов: негодование Аякса

на ахейских вождей, присудивших доспехи убитого Ахилла не ему, а Одиссею, и

последствия этого гнева, обратившегося против самого героя.

При толковании образа Аякса надо прежде всего избавиться от

современного представления о некоем патриотическом долге, будто бы

объединявшем в походе под Трою ахейских вождей. Возможность такой

интерпретации, вообще говоря, содержалась в мифе и могла быть по-разному

использована и до софокловского "Аякса" и много лет спустя после него: во

всеобъемлющей картине мира, созданной Эсхилом в "Орестее", на поведение

Агамемнона накладывает несомненный отпечаток его долг перед союзным войском,

готовящимся отмстить за осквернение домашнего очага Менелая, и в идеальном

образе еврипидовской Ифигении (в Авлиде), созданном уже в самом конце

Пелопоннесской войны, мы видим призыв к объединению всех эллинов против

надменных варваров. В "Аяксе" ничего этого нет: саламинский герой, как и

многие другие участники похода, принял в нем участие только потому, что был

верен клятве, данной однажды всеми претендентами на руку Елены (1113). В

остальном он ни в коей мере не признает над собой господства Атридов, и

задуманная им месть находится в полном соответствии с исконной обязанностью

эпического героя защищать всеми доступными средствами свою рыцарскую честь.

Присуждение Ахилловых доспехов Одиссею Аякс рассматривает как позорное для

себя и, следовательно, имеет такое же право мстить, как гомеровский Ахилл,

устранившийся от боев после нанесенного ему бесчестья. Добавим, что

готовность всячески помогать другу и вредить врагу считали естественным

стремлением человека не только гомеровские герои, но и афиняне V в. Таким

образом, трагедия Аякса вовсе не в том, что он покусился на жизнь обидчиков,

а в том, что месть его - не по его вине! - приняла такую форму, которая

сделала его предметом позора и осмеяния.

Насланное Афиной на Аякса помрачение разума, ведущее его к нападению на

---

ахейский скот, дает нам еще один повод осознать все различие в нравственных

постулатах, как их ставит перед собой современный человек и как их

воспринимали герои Софокла. Причиной безумия древние греки обычно считали

вмешательство божественных сил. Так, еще гомеровский Агамемнон объяснял

обиду, нанесенную им Ахиллу, воздействием Аты - богини ослепления и Эриний,

способных лишить человека здравого образа мыслей. И саламинская свита в

"Аяксе" перебирает целую вереницу богов (172-185), размышляя, кто из них мог

бы отмстить ее предводителю за проявленное когда-нибудь неуважение. Точно

так же еще двадцать лет спустя трезенские женщины в "Ипполите" Еврипида

будут искать божественный источник исступления, охватившего Федру. Но как у

Еврипида, так и у Софокла, хор не обладает достаточной проницательностью,

чтобы установить истинную виновницу, вызвавшую к жизни нарушение нормального

психического состояния человека, - там - Киприду, здесь - Афину.

Причину своего вмешательства в исполнение плана Аякса Афина нигде не

называет, но зритель о ней, конечно, легко догадывался: если бы месть Аякса

удалась, ахейское войско лишилось бы своих вождей и тем была бы спасена

столь ненавистная Афине Троя. Для нас, впрочем, интереснее другое. В глазах

современного человека невменяемость при р.овершеЭии преступления -

смягчающее обстоятельство; убийца, признанный душевнобольным, найдет себе

место не в тюремной камере, а в психиатрической клинике. Герои Софокла

меряют свое поведение другой мерой, исходя не из причины, а из результата.

Если бы Аякс, находясь в здравом уме и твердой памяти, зарезал обоих Атридов

и до смерти исполосовал ударами бича Одиссея, это могло бы вызвать кровавую

распрю в ахейском лагере, но не дало бы никому оснований насмехаться над

убийцей: он осуществил свое право на месть. Теперь же, когда временная

невменяемость героя дает ему, казалось бы, право на снисхождение, ему и его

спутникам грозит расправа со стороны остального войска, разгневанного

бессмысленным истреблением общего стада. Еще важнее, что не ищет ни

самооправдания, ни снисхождения сам Аякс: объективно позорный исход его

справедливой расправы с обидчиками оставляет ему только один путь для

восстановления утраченного достоинства - самоубийство.

Можно ли рассматривать суд, который вершит сам над собой Аякс, как

---

новое вмешательство Афины? Ведь поспешно разыскивающий его вестник передает

слова Калханта о гневе, который затаила против героя Афина: и отправляясь в

поход, и сражаясь на поле брани, Аякс отказался от ее помощи (770-777). Для

обидчивых греческих богов этого достаточно, чтобы навсегда возненавидеть

смертного. Заметим, однако, что в софокловской трагедии гнев Афины является

совершенно второстепенным мотивом: и Аякс вовсе не предстает богоборцем, -

просто он привык рассчитывать только на свои силы; и действие гнева Афины

ограничено, по неисповедимым причинам, одним днем. Мотив этот играет скорее

сюжетообразующую роль: не узнай хор и Текмесса об опасности, угрожающей

сегодня Аяксу, они бы спокойно дожидались его возвращения и сообщение о его

смерти получили бы только от какого-нибудь вестника; с прекрасным

предсмертным монологом Аякса Софоклу пришлось бы расстаться. Но и это

соображение, исходящее из нужд сценической техники, тоже не главное в

определении того значения, которое мог бы получить в трагедии гнев Афины.

Главное же состоит в том, что сам Аякс ничего об этом не знает: в Афине он,

судя по прологу, видит достаточно благожелательное к нему божество, и

решение о самоубийстве принимает совершенно независимо от своих

взаимоотношений с ней в прошлом. "Аякс" вовсе не трагедия богоборчества, а

трагедия благородной личности, от природы не предназначенной приспособляться

ни к обстоятельствам, ни к окружающим ее людям.

Жить прекрасно или не жить совсем - таков нравственный кодекс

благородной натуры, который она отстаивает от всяких попыток вмешательства

извне. Нетерпимость к чужому мнению, непримиримость к врагам и к себе

самому, неукротимость в достижении цели - эти свойства, присущие всем

истинным трагическим героям Софокла, так зримо предстают перед нами уже в

образе Аякса. Он остается глухим к призывам и мольбам хора "уступить"

обстоятельствам, которые оказались сильнее его, - когда сам Аякс употребляет

это слово (666), оно звучит в его устах трагической иронией, ибо зрители

заранее знают, что он приведет свой план в исполнение.

Знаменитый монолог Аякса, в котором он выражает притворную готовность

примириться с Атридами, вызвал много волнений у исследователей. Суть их

недоумений сводится к тому, что Аякс, не привыкший идти кривым путем, здесь

---

явно прибегает к обману, чтобы развязать себе руки и избавиться от опеки

Текмессы и хора. Как совместить благородную прямоту Аякса с его же

хитростью? Вопрос решается, на наш взгляд, двусмысленностью монолога: речь

Аякса может быть истолкована и буквально (так понимает ее хор), и с

проникновением в ее скрытое значение, которое придает каждому слову верный

себе герой. Поэтому правильнее будет не подозревать Аякса в измене своей

благородной и прямой натуре, а признать, что он остается так же верен ей в

"обманном" монологе, как и в тех, которые произносит до и после него.

Нравственная проблема, встающая в "Аяксе", снова привлечет внимание

Софокла в "Филоктете", написанном за несколько лет до смерти драматурга.

Многое изменилось за эти годы в родных Афинах. "Школа Эллады", увенчанная

почти готовым ансамблем Акрополя, из последних сил отбивалась от врагов.

Впереди было еще, правда, несколько удачных операций на море, но и

окончательное поражение. В далекое прошлое ушли те героические идеалы,

которые питали благородную "природу" софокловских героев. Уже упоминалось,

что в годы Пелопоннесской войны человеческая природа гораздо чаще давала

знать о себе совсем виных проявлениях. Несмотря на все это, Софокл снова

возвращается к теме человеческого благородства, соотнося его на этот раз с

прагматически понимаемым "общим благом". В "Аяксе" проблема личного и

общественного возникала только в одном аспекте: каким сохранится в

общественном мнении облик Аякса - как достойный прославления или

посрамления? Материальный ущерб, нанесенный Аяксом своим соплеменникам, мерк

перед трагедией благородного героя, опозорившего себя бессмысленным

поведением.

В "Филоктете" свойства натуры Аякса оказываются поделенными между двумя

персонажами, и трудно сказать, какому из них приходится разрешать более

трудные противоречия.

Филоктет унаследовал от Аякса его непримиримость к врагам и

неукротимость в гневе: брошенный Атридами на произвол судьбы и десять лет

терзаемый муками болезни и одиночества, он ни на каких условиях не хочет

примирения с ними. Даже надежда на излечение, пока ее сулит смертный, не

может склонить его к участию в захвате Трои. Неоптолем близок к Аяксу своей

благородной природой, которую он, однако, вынужден на время предать в

---

интересах "пользы". Мы помним, что Неоптолем с самого начала неохотно

слушает советы своего наставника в прагматизме - Одиссея. Уже в прологе

искренний и бесхитростный Неоптолем противопоставляется готовому на всякие

уловки многоопытному Одиссею. При этом последний руководствуется

соображениями отнюдь не личной выгоды, - возвращение Филоктета под Трою

соответствует интересам всего греческого войска. Сознавая значение

исторической миссииг возложенной на ахейских вождей, Неоптолем поначалу

соглашается использовать против Филоктета явный вымысел и заведомую ложь.

Однако по мере того, как юноша проникается сочувствием к страданиям

Филоктета и, в конце концов, становится свидетелем его мучительного

припадка, он все более осознает несовместимость обмана по отношению к

доверившемуся ему страдальцу с внутренним долгом честного человека, каким от

природы призван быть сын прямого и бесхитростного Ахилла. В результате

Неоптолем возвращает Филоктету его лук и соглашается выполнить прежнее

обещание, т. е. доставить его на родину. Понимая, что этим он вызывает

против себя ненависть Атридов и месть всего ахейского войска, Неоптолем, тем

не менее, предпочитает остаться верным своей природе и достойным своего

отца. Нравственный долг человека приходит в непримиримый конфликт с

интересами общества; прямота и честность Неоптолема заводят все дело в

тупик, и Софоклу не остается ничего другого, как искать разрешение всех

противоречий в появлении сверхъестественной силы - обожествленного Геракла,

который на правах старого друга, некогда вручившего Филоктету свой лук,

передает ему волю богов: герой должен поехать под Трою, получить там

исцеление и помочь соотечественникам взять вражеский город. Единственная из

всех сохранившихся трагедий Софокла, построенная с применением deus ex

machina, завершается без обычных смертей или самоубийств. Вмешательство

Геракла разрешает конфликт между справедливым гневом индивидуума и

интересами целого, между благородной природой героя и потребностями общего

дела.

Благополучный финал "Филоктета" не должен привести нас к заключению,

что возникающие здесь проблемы лишены трагизма или были неактуальны для

своего времени. Наоборот, в известном смысле "Филоктет" был ближе к

непосредственным жизненным конфликтам, чем более ранние произведения

---