Файл: Содержание предисловие переводчика введение i. Сфера индуистского тантризма.pdf

142 дают ему возможность пережить вместе с пробуждением кундалини космический экстатический опыт, где все различия исчезают в абсолюте
1
Это также движение к освобождению через достижение высших состояний сознания и слияние с энергией, а значит, прямой опыт божественного, который предлагают некоторые строфы (21 и 22, например)
«Шива-сутр», основополагающего теоретического текста недуалистического шиваизма, при этом данный мистический аспект подчеркивается в комментарии Кшемараджи
2
. Но именно прежде всего «Виджняна-бхайраву».
(«Знание (или различение) Бхайравы (грозного)»), старинный (VIII в.?) шиваитский текст, представляющий крайний интерес, следует упомянуть здесь, так как в нем содержится удивительный набор ста двадцати средств для достижения опыта мистического характера
3
. Это во многих отношениях исключительная работа по своему богатству и оригинальности, и этой работе здесь почти нельзя воздать должное. Мы приведем только несколько примеров, которые тем не менее покажут ее оригинальность.
Средства достижения мистического опыта, описанные в «Виджняна- бхайраве», являются частью системы мысли, метафизических недуалистических воззрений, присущих спанде и трике, для которых вселенная это не что иное, как манифестация божества, которое, стало быть, является вездесущим. Это божество представляет собой Сознание, чья абсолютная основа неизменна, но которое беспрестанно вибрирует, блистает, бьет ключом в спонтанности полной свободы: «udyama bhairavah», «Бхайрава это фонтан», утверждают Шива-сутры. Именно в рамках этой двойной, но единственной, мирной, но блистающей божественной реальности, чтобы постигнуть ее мистически, пролегают пути, описанные в этом тексте.
Некоторые упражнения, основанные на контроле за течением жизненной силы или дыханием, праной и связанные с подъемом кундалини, обладают хатха-йогическим характером и, стало быть, не вызывают удивления. Таким образом: «Энергия в форме дыхания не может не войти, не выйти, когда она свободно раскрывается в центральной точке благодаря угасанию всякого дискурсивного мышления. Благодаря этому обретается состояние Бхайравы» (26). Или: «Когда [энергия жизненного дыхания] обездвиживается задержанием вдоха и выдоха, ее называют умиротворенной, и отныне воцаряется покой» (27). Обездвиживание дыхания в его
1
Выше мы вели речь о практике s-au-ḥ. О śāmbhavopāya и śāktopāya см. введение к: La
Lumière sur les tantras и перевод глав 3 и 4 «Тантралоки», op. cit.
2
«Шива-сутры» наряду с «Вимаршини» Кшемараджи были переведены и прокомментированы Лилиан Сильбюрн, которая в предисловии интерпретирует их, следуя Кшемарадже, нашедшему здесь изложение трех упай Абхинавагупты.
3
«Виджняна-бхайрава» была переведена и прокомментирована Лилиан Сильбюрн. Как она это сделала для «Шива-сутр», Сильбюрн разделила эти сто двенадцать средств в соответствии с тремя упаями. Существует множество переводов, французских и иностранных, этого текста, которые не являются в одинаковой мере надежными: в библиографии мы приводим два из их числа (Раджниш посвятил «Виджняна-бхайраве» пять томов…)

143 центральной точке (madhyadhāman), то есть в сердце или в сушумне, упоминается во множестве текстов. Именно эту практику, которую можно назвать распространенной в мире тантризма, впрочем, что касается мистической жизни, этот опыт существует во многих традициях, индуистских и прочих.
Также в «Виджняна-бхайраве» мы находим достижение абсолюта через сексуальный союз, как уже видели в 8-й главе. Вот, однако, вариант, польза от которого основывается не на действенности акта, следствии бурления энергии, но на силе воображения или, точнее, на припоминании (smṛti), которое, в частности, в трике играет значительную роль, так как, связывая настоящее с прошлым, оно подчиняет время и отныне дает возможность прикоснуться к абсолютной основе, лежащей в основе повседневных явлений. Вот эта строфа 69: «О Владычица богов! Если наглядно воскрешается в памяти наслаждение, которое давала женщина своими поцелуями, ласками и объятьями, тогда, даже в отсутствие этой энергии
[этой женщины] возникает ощущение счастья». Очевидно, что здесь речь идет не о простых эротических фантазиях, но об оживлении глубокого состояния (описанного в предыдущей строфе; это состояние мы видели в 8-й главе). Эту мощь воображения, творящего образы, с его воздействием на тело, как и на дух, (на тело-дух, следовало бы нам сказать) часто призывает
Абхинавагупта в ритуальном, мистическом или эстетическом контексте
(«Виджняна-бхайрава» здесь идет дальше и глубже, чем это сделает Марсель
Пруст
1
, но речь идет о том же движении духа).
Более неожиданными являются следующие практики, где в большей степени играет роль не созидательная и действенная энергия духа, а напротив, его открытость к внешнему, его движение к объекту, как и к своему отсутствию. Именно эта фиксация взгляда на объекте или на пространстве, соединенная с остановкой дискурсивной мысли, образует это состояние поглощения: «Если сосредотачивать взгляд на сосуде, кувшине или чем-нибудь другом, оставляя без внимания его стенки, то немедленно растворишься [в этой пустоте], которая приведет к поглощению [в абсолюте]» (58); «Если сосредотачивать взгляд на месте, лишенном деревьев, стен, гор и др., мысль растворяется и становишься существом, все мысленные колебания которого исчезли»
(59); или вариант предшествующего: «Когда взгляд сосредоточен на части пространства, озаренном лучами солнца, светом лампы или чего-либо еще, там же воссияет сущность «Я» (75); или же: «Когда [человек] держится за край колодца или бездны, а его взгляд твердо сосредоточен на [дне], и всякая понятийная дуальность устранена, неожиданно произойдет растворение мысли» (115).
1
Марсель Пруст (1877–1922) – французский писатель, представитель модернизма. –
Прим. пер.

144
В большей степени не к потере «Я» в пустоте, но к другой форме, более неожиданной, тщательной концентрации внимания как к средству достижения абсолюта
1
обращены два следующих средства: «Если пронзить какую-либо часть своего тела острым предметом и сосредоточить свою мысль на этом месте, то будет открыт доступ для чистого сознания
Бхайравы» (93). Или обратное движение: «Всякое удовольствие или страдание достигают нас посредством органов чувств. А значит, если отстраниться от них, то покоишься в своем собственном «Я» (136).
Но если интенсивность мысленного сосредоточения может привести к преодолению пределов эмпирического «Я», потеря контроля над собой и даже внезапно возникающий физический феномен или стремительные движения тела могут также избавить от ощущения «Я», вызвать на краткое время потерю сознания и после этого стать причиной состояния, неожиданно открывающего врата к абсолюту: «Когда, сбившись с пути, вращались во все стороны и внезапно падали на землю, благодаря остановке бурления энергии, появилось высшее состояние» (111); или «В начале или в конце чихания
2
, охваченные ужасом или беспокойством, [на краю] пропасти, когда бегут по полю сражения, когда испытывают живое любопытство, когда начинается или прекращается голод и т.д., [открывается] состояние, которое является сущностью брахмана» (118).
Здесь представлены только некоторые из ста двадцати случаев, упомянутых в этом тексте, во многих отношениях исключительном, поэтому необходимо настоятельно рекомендовать его чтение.

145 преданностью Рудре. И то, что верно, для старинных тантр, еще более верно, как мы уже отмечали, для сохранившихся религиозных традиций.
Для ранней эпохи следует упомянуть две прекрасные мистические работы, относящиеся к недуалистическому кашмирскому шиваизму: «Шива- стотравали» («Хвалебные гимны Шиве») Утпаладевы и «Става-чинтамани»
(«Сокровище восхвалений»), также адресованная Шиве и принадлежащая
Бхаттанараяне
1
, и обе работы датируются VIII в. Эти поэмы, где смешиваются мистический порыв и метафизические представления, заслуживали бы того, чтобы их привести полностью. Вот только некоторые из заключительных строф «Шива-стотравали»: «О безгранично сладостный вкус такого нектара! Этого пылкого желания служить Шиве-разрушителю, когда, в какой момент времени я беспрестанно не испытываю его снова и снова?»; «Если бы ты вошел в мое сердце, хотя бы на мгновенье, о Шамбху, разве бы ты не избавил меня от любого несовершенства?» «Ты входишь в мое сердце, потому что оно очищено, или же именно Твой приход очищает его? – так размышляет человек. Но по этому поводу не следует сомневаться: именно само Твое присутствие очищает сердце, о Наставник, это есть завершение, это есть высшее достоинство!» «Все, что есть у меня, о могучий
Владыка, речь, дух, действие и само мое тело, пусть все это по Твоей милости будет только украшением Твоей реальности!»
Много других шиваитских поэм или собраний хвалебных гимнов, свидетельствовавших о глубоком религиозном чувстве, заслуживали бы того, чтобы быть процитированными. В частности, гимны Богине, такие как, например, Трипурасундари или «Анандалахари» (с «Саундарья-лахари»), неверно приписываемая Шанкарачарье или гимны Кали и т.д.
2
Шиваитская мистика была все-таки не только на санскрите. В 3-й главе мы упоминали представителей тамильской литературы:
Кареиккаламмеияра и читтаров, среди них знаменитого Тирумулара. Можно было бы также назвать песнопения святых-поэтов из числа тамильских шиваитов, наянмаров, а также, поскольку они достаточно любопытны, формы преданности, отличающиеся немыслимыми фанатизмом и неистовством, из Перия-пураны Челликара, произведения XII в., однако эти формы живы и поныне.
Яростные формы культового почитания и набожности, принадлежащие, прежде всего, народной религии, на деле существуют во всех традициях, по всей Индии
3
. Напомним также о наличии обширной
1
Издано, переведено и подробно прокомментировано Лилиан Сильбюрн: Le
Stavacintāmani. Именно этот перевод я цитирую здесь. «Шива-стотравали» был переведен на французский Р.-Е. Боне (Paris, 1989).
2
Они, например, были изданы Артуром Авалоном в собрании текстов «Tantric texts», из их числа некоторые были переведены и на французский; см. библиографию.
3
См. об этих культовых обрядах книгу, вышедшую под редакцией Альфа Хильтебайтеля:
Criminal Gods and Demon Devotees. Essays on the Guardians of Popular Hinduism. В своем исследовании «Cendres d’Immoralité. La crémation des veuves en Inde» (Paris, Le seuil, 1996)

146 литературы на бенгали, прославляющей различные формы Богини, чья традиция идет от XII–XIII вв. и до наших дней. Следует упомянуть еще женщину-мистика Лаллу, или Лаллешвари (ее также называют Лал Дед), которая жила в Кашмире между 1350 и 1400 гг. Ее случай столь же интересен, как и своеобразен. Йогини-брахманка, она была также ученицей суфийского наставника. Ей мы обязаны четверостишиями на языке кашмири исключительной яркости. Они все заслуживали бы того, чтобы их привести здесь. Вот два стихотворения:
Я узрела, что пребываю во всякой вещи,
Во всякой вещи я узрела блистающим Его.
Услышь же, останься слушать и ты сможешь Хару лицезреть.
Дом целиком принадлежит Ему: что же я есмь, Лалла!
Я, Лалла, умиротворю любовь в огне любви,
Еще до смерти я целиком рассталась с жизнью.
Свободная от оболочек во глубине своей природы, от скольких оболочек я отказалась?
«Я» исчезло», что же поделать мне?
1
Наконец, не следует забывать столь важное и живое проявление религиозного чувства, которое составляет паломничество: именно для того, чтобы приблизиться, чтобы увидеть и быть увиденным – иметь даршан, как говорят, божества, чьим почитателем он является, адепт будет переходить от одного святого места в другое.
Кроме того, существует, разумеется, духовность вишнуитской панчаратры, где мы равным образом находим поэтов-мистиков. Все-таки в этом случае именно о бхакти, набожности, чем о мистике, идет речь, поскольку этот аспект прежде всего получил развитие на юге Индии под влиянием, в частности, тамильских поэтов-мистиков, альваров. Следует упомянуть еще здесь существование в Бенгалии важного движения вайшнавов-сахаджиев – почитателей Радхи и Кришны, где адепт-мужчина мистически отождествляет себя с пастушкой Радхой. Мы также прежде отмечали тантрические элементы, которые можно отыскать у многих святых- поэтов севера Индии. Здесь, как и в других местах, не только бхакти, но и мистика соединяются с тантризмом в одном и том же движении, наполненном живым опытом любви к божеству, во всех формах, которые
Индия могла ему придать. Как только ведизм остался позади, религиозная жизнь в Индии стала пропитанной набожностью: бхакти смогло обрести тантрические черты, но прежде всего именно тантрический мир оказался пронизан религиозным чувством, отказом от обрядности в пользу любви к
Богу и игры его милости.
Кэтрин Уайнбергер-Томас помещает сати в «набор практик, связанных с нанесением себе увечий и принесением себя в жертву, ставших нечто вроде отличительной черты Индии».
1
Я привожу здесь эти стихотворения в переводе Маринет Бруно: Les Dits de Lalla, XIVе siècle, au Cachemire et la quête mystique (Paris, Les Deux Océans, 1999).