Файл: Джоанн Кэтлин Роулинг Гарри Поттер и философский камень.doc

– Для него это лучшее место, – твёрдо ответил Дамблдор. – Когда он повзрослеет, его тётя и дядя смогут всё ему рассказать. Я написал им письмо.

– Письмо? – очень тихо переспросила профессор МакГонагалл, садясь обратно на забор. – Помилуйте, Дамблдор, неужели вы на самом деле думаете, что сможете объяснить в письме всё, что случилось? Эти люди никогда не поймут Гарри! Он станет знаменитостью, даже легендой – я не удивлюсь, если сегодняшний день войдёт в историю как день Гарри Поттера! О нём напишут книги, каждый ребёнок в мире будет знать его имя!

– Совершенно верно, – согласился Дамблдор, очень серьёзно глядя на профессора поверх своих затемнённых очков. – И этого будет достаточно для того, чтобы вскружить голову любому мальчику: стать знаменитым прежде, чем он научится ходить и говорить! Он даже не будет помнить, что именно его прославило! Неужели вы не видите, насколько лучше для него самого, если он будет жить здесь, далеко от нашего мира, до тех пор, пока не вырастет и будет в состоянии справиться со своей славой?

Профессор МакГонагалл поспешно открыла рот, чтобы сказать что-то резкое, но, передумав, сделала глубокий вдох и перевела дыхание.


– Да… Да, конечно же вы правы. Но скажите, Дамблдор, как мальчик попадёт сюда?

Она внимательно оглядела его мантию, словно ей вдруг пришло в голову, что под ней он прячет Гарри.

– Его принесёт Хагрид.


– Вы думаете, это… Вы думаете, это разумно – доверить Хагриду столь ответственное задание?

– Я бы доверил ему свою жизнь, – просто ответил Дамблдор.

– Я не ставлю под сомнение его преданность вам, – неохотно выдавила из себя профессор МакГонагалл. – Но вы ведь не станете отрицать, что он небрежен и легкомыслен. Он… Что это там?

Ночную тишину нарушили приглушённые раскаты грома. Их звук становился всё громче. Дамблдор и МакГонагалл стали вглядываться в тёмную улицу в поисках приближающегося света фар. А когда они наконец догадались поднять головы, сверху послышался рёв, и с неба свалился огромный мопед. Он приземлился на Тисовой улице прямо перед ними.

Мопед был исполинских размеров, но сидевший на нём человек был ещё больше. Он был почти вдвое выше обычного мужчины и по меньшей мере в пять раз шире. Попросту говоря, он был непозволительно велик, и к тому же имел дикий вид – спутанная борода и заросли чёрных волос практически полностью скрывали его лицо. Его ладони были размером с крышки от мусорных баков, а обутые в кожаные сапоги ступни – величиной с маленьких дельфинов. Его гигантские мускулистые руки прижимали к груди свёрток из одеял.

---

– Ну наконец-то, Хагрид. – В голосе Дамблдора явственно слышалось облегчение. – А где ты взял этот мопед?

– Да я его одолжил, профессор Дамблдор, – ответил гигант, осторожно слезая с мопеда. – У молодого Сириуса Блэка. А насчёт ребёнка – я привёз его, сэр.


– Всё прошло спокойно?

– Да не очень, сэр, от дома, считайте, камня на камне не осталось. Маглы это заметили, конечно, но я успел забрать ребёнка, прежде чем они туда нагрянули. Он заснул, когда мы летели над Бристолем.

Дамблдор и профессор МакГонагалл склонились над свёрнутыми одеялами. Внутри, еле заметный в этой куче тряпья, лежал крепко спящий маленький мальчик. На лбу, чуть пониже хохолка иссиня-чёрных волос, был виден странный порез, похожий на молнию.

– Значит, именно сюда… – прошептала профессор МакГонагалл.

– Да, – подтвердил Дамблдор. – Этот шрам останется у него на всю жизнь.


– Вы ведь можете что-то сделать с ним, Дамблдор?

– Даже если бы мог, не стал бы. Шрамы могут сослужить хорошую службу. У меня, например, есть шрам над левым коленом, который представляет собой абсолютно точную схему лондонской подземки. Ну, Хагрид, давай ребёнка сюда, пора покончить со всем этим.

Дамблдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслей.

– Могу я… Могу я попрощаться с ним, сэр? – спросил Хагрид.

Он нагнулся над мальчиком, заслоняя его от остальных своей кудлатой головой, и поцеловал ребёнка очень колючим из-за обилия волос поцелуем. А затем вдруг завыл, как раненая собака.

– Тс-с-с! – прошипела профессор МакГонагалл. – Ты разбудишь маглов!

– П-п-простите, – прорыдал Хагрид, вытаскивая из кармана гигантский носовой платок, покрытый грязными пятнами, и пряча в нём лицо. – Но я п-п-п-просто не могу этого вынести. Лили и Джеймс умерли, а малыш Гарри, бедняжка, теперь будет жить у маглов…

– Да, да, всё это очень печально, но возьми себя в руки, Хагрид, иначе нас обнаружат, – прошептала профессор МакГонагалл, робко поглаживая Хагрида по плечу.

А Дамблдор перешагнул через невысокий забор и пошёл к крыльцу. Он бережно опустил Гарри на порог, достал из кармана мантии письмо, сунул его в одеяло и вернулся к поджидавшей его паре. Целую минуту все трое стояли и неотрывно смотрели на маленький свёрток – плечи Хагрида сотрясались, профессор МакГонагалл яростно моргала глазами, а сияние, всегда исходившее от глаз Дамблдора, сейчас померкло.

---

– Что ж, – произнёс на прощанье Дамблдор. – Вот и всё. Больше нам здесь нечего делать. Нам лучше уйти и присоединиться к празднующим.

– Ага, – сдавленным голосом согласился Хагрид. – Я это… я, пожалуй, верну Сириусу Блэку его мопед. Доброй ночи вам, профессор МакГонагалл, и вам, профессор Дамблдор.

Смахнув катящиеся из глаз слёзы рукавом куртки, Хагрид вскочил в седло мопеда, резким движением завёл мотор, с рёвом поднялся в небо и исчез в ночи.

– Надеюсь увидеть вас в самое ближайшее время, профессор МакГонагалл, – произнёс Дамблдор и склонил голову. Профессор МакГонагалл вместо ответа лишь высморкалась.

Дамблдор повернулся и пошёл вниз по улице. На углу он остановился и вытащил из кармана свою серебряную зажигалку. Он щёлкнул ею всего один раз, и двенадцать фонарей снова загорелись как ни в чём не бывало, так что вся Тисовая улица осветилась оранжевым светом. В этом свете Дамблдор заметил полосатую кошку, заворачивающую за угол на другом конце улицы. А потом посмотрел на свёрток, лежащий на пороге дома номер четыре.

– Удачи тебе, Гарри, – прошептал он, повернулся на каблуках и исчез, шурша мантией.

Ветер, налетевший на Тисовую улицу, шевелил аккуратно подстриженные кусты, ухоженная улица тихо спала под чернильным небом, и казалось, что если где-то и могут происходить загадочные вещи, то уж никак не здесь. Гарри Поттер ворочался во сне в своих одеялах. Маленькая ручка нащупала письмо и стиснула его. Он продолжал спать, не зная о том, что он особенный, о том, что стал знаменитостью. Не зная, что он проснётся через несколько часов от крика миссис Дурсль, которая перед приходом молочника откроет дверь, чтобы выставить за неё пустые молочные бутылки. Не зная о том, что несколько следующих недель кузен Дадли будет щипать и тыкать его – да и несколько последующих лет тоже…

И ещё он не знал, что в то время, пока он спал, люди, тайно либо открыто собиравшиеся по всей стране, чтобы отметить праздник, поднимали бокалы и произносили шёпотом или во весь голос:

– За Гарри Поттера – за мальчика, который выжил!

---

Глава 2
Исчезнувшее стекло

Почти десять лет прошло с того утра, когда Дурсли обнаружили на своём пороге невесть откуда взявшегося племянника, но Тисовая улица за это время почти не изменилась. Солнце вставало над теми же ухоженными садиками и освещало ту же самую бронзовую четвёрку на входной двери дома Дурслей; оно пробиралось в гостиную, оставшуюся почти неизменной с того вечера, когда мистер Дурсль смотрел по телевизору пророческий выпуск новостей.

Только стоящие на камине фотографии в рамках свидетельствовали о том, что с тех пор прошло немало времени. Десять лет назад на фотографиях было запечатлено нечто, напоминавшее большой розовый мяч в разноцветных чепчиках, но с тех пор Дадли Дурсль вырос, и теперь на фотографиях был крупный светловолосый мальчик, сидящий на своём первом велосипеде, кружащийся на ярмарочной карусели, играющий с отцом в компьютерные игры, мальчик в объятиях целующей его матери. Однако ничто на этих фотографиях не говорило о том, что в доме живёт ещё один ребёнок.

Тем не менее Гарри Поттер всё ещё жил здесь, и в настоящий момент он крепко спал, хотя спать ему оставалось недолго. Тётя Петунья уже проснулась и подходила к его двери, и через мгновение утреннюю тишину прорезал её пронзительный визгливый голос:

– Подъём! Вставай! Поднимайся!

Гарри вздрогнул и проснулся. Тётя продолжала барабанить в дверь.

– Живо! – провизжала она.

Гарри услышал её удаляющиеся шаги, а затем до него донёсся звук плюхнувшейся на плиту сковородки. Он перевернулся на спину и попытался вспомнить, что же ему снилось. Это был хороший сон. В этом сне он летел по воздуху на мопеде. У него было странное ощущение, что когда-то он уже видел этот сон.

Тётя вернулась к его двери.

– Ты что, ещё не встал? – настойчиво поинтересовалась она.

– Почти, – уклончиво ответил Гарри.

– Шевелись побыстрее, я хочу, чтобы ты присмотрел за беконом. И смотри, чтобы он не подгорел, – сегодня день рождения Дадли, и всё должно быть идеально.

В ответ Гарри застонал.

– Что ты там говоришь? – рявкнула тётя из-за двери.

– Нет, ничего. Ничего…

День рождения Дадли – как он мог забыть? Гарри медленно выбрался из постели и огляделся в поисках носков. Он обнаружил их под кроватью и, надевая, стряхнул ползающего по ним паука. Гарри привык к паукам – их было много в чулане под лестницей, а именно в чулане было его место.

---

Одевшись, он пошёл на кухню. Весь стол был завален приготовленными для Дадли подарками. Похоже, что Дадли подарили новый компьютер, который тот так хотел, ещё один телевизор и гоночный велосипед – это не говоря обо всём прочем. Для Гарри оставалось загадкой, почему Дадли хотел гоночный велосипед, ведь кузен был очень толстым и ненавидел физические упражнения – хотя отлупить кого-нибудь он был совсем не против. Любимой «грушей» Дадли был Гарри, но Дадли далеко не всегда удавалось поймать кузена. Хотя поверить в то, что Гарри мог быстро бегать, было довольно сложно.

Возможно, именно жизнь в тёмном чулане привела к тому, что Гарри выглядел меньше и слабее своих сверстников. К тому же он казался ещё меньше и тоньше, чем был на самом деле, потому что ему приходилось донашивать старые вещи Дадли, а Дадли был раза в четыре крупнее его, так что одежда висела на Гарри мешком. У Гарри было худое лицо, острые коленки, чёрные волосы и ярко-зелёные глаза. Он носил круглые очки, заклеенные скотчем и только благодаря этому не разваливающиеся – Дадли сломал их, ударив Гарри по носу.

Единственное, что Гарри нравилось в собственной внешности – это тонкий шрам на лбу, напоминавший молнию. Шрам был у него с самого детства, и первый осмысленный вопрос, который он задал тёте Петунье, был как раз о том, откуда у него взялся этот шрам.

– Ты получил его в автокатастрофе, в которой погибли твои родители, – отрезала тётя. – И не приставай ко мне со своими вопросами.

«Не приставай ко мне со своими вопросами» – это было первое правило, которому он должен был следовать, чтобы жить в мире с Дурслями.

Когда Гарри переворачивал подрумянившиеся ломтики бекона, в кухню вошёл дядя Вернон.

– Причешись! – рявкнул он вместо утреннего приветствия.

Примерно раз в неделю дядя Вернон смотрел на Гарри поверх газеты и кричал, что племянника надо подстричь. Наверное, Гарри стригли чаще, чем остальных его одноклассников, но это не давало никакого результата, потому что его волосы так и торчали во все стороны, к тому же они очень быстро отрастали.

К моменту когда на кухне появились Дадли и его мать, Гарри уже вылил на сковородку яйца и готовил яичницу с беконом. Дадли как две капли воды походил на своего папашу. У него было крупное розовое лицо, почти полностью отсутствовала шея, маленькие глаза были водянисто-голубыми, а густые светлые волосы аккуратно лежали на большой жирной голове. Тётя Петунья часто твердила, что Дадли похож на маленького ангела, а Гарри говорил про себя, что Дадли похож на свинью в парике.

---