Файл: Грамматические и синтаксические особенности перевода газетных статей.pdf

Приложение 1

Playing chicken with Vladimir Putin

The only way to stop Russia's escalating displays of aggression is to show western strength

An official end to the Cold War was declared at a summit between President George H. Bush and Mikhail Gorbachev on a Soviet cruise ship moored at Malta on 2 December 1989. It is only a matter of time before western governments will have to admit that it has recommenced. While the rhetoric against Islamic State has been at full volume for the past few months, a soft and diminishing response has greeted Vladimir Putin’s escalating aggression. It is as if, Crimea having been ceded, western governments want their citizens to think that the rest of Ukraine is settling down into a mere domestic disagreement. The truth is very different: Putin’s ambitions have not retreated an inch since March.

This week, the European Leadership Network published a report into 40 incidents of militaristic aggression by Russia during the past eight months. Together they constitute a huge escalation from the occasional skirmishes between Russian and Nato forces which continued after the end of the Cold War. From the Black Sea to the Baltic, the North Atlantic to the Pacific, Russia has engaged in what appears to be a deliberate and concerted effort to test the West’s defences. On four occasions, US and Swedish reconnaissance aircraft have been harassed by Russian fighters in international airspace. Russian fighters, unarmed, have buzzed US warships in the Black Sea. On one occasion Russian forces carried out what appeared to be a mock bombing mission on the Danish island of Bornholm — with planes turning away at the last moment. In September, Russian bombers appeared to stage a mock missile launch in the Labrador Sea. Most grave of all, an airliner en route from Copenhagen to Rome narrowly avoided a collision with a Russian fighter in the western Baltic; the fighter plane had not signalled its position to air traffic controllers. That near miss, we can assume, was an accident. But there is nothing accidental in the repeated targeting of the Baltic states in military exercises. On six occasions Estonia has reported violations of its airspace. In September, an Estonian security official was seized from a border post and taken to Moscow for questioning over accusations of spying. The incident registered as little more than a faint blip on the radar of news channels.

No one should underestimate the threat of terror attacks posed by IS. But that organisation does not pose an existential threat to any western nation. Putin does. Whether he has active plans or not, the pattern of incidents over the past six months suggests that he is at least carrying out a mental invasion of the Baltic states, to fit with his ominous declaration that the break-up of the Soviet Empire was a great tragedy. It is inconceivable that he has not asked himself: what if I invaded a Baltic state? Would article five of the Nato Treaty — which declares ‘an armed attack against one or more of them in Europe or North America shall be considered an attack against them all’ — be enacted or would the more powerful members of the alliance shuffle their feet and just mutter about sanctions?

The Russian economy has been greatly harmed by western sanctions imposed after the annexation of Crimea and the downing of flight MH17. Finance minister Anton Siluanov warned this week that sanctions, combined with a falling oil price, will cost Russia $140 billion this year. But it doesn’t necessarily follow that Putin will draw from this the conclusion that he needs to tone down activities in Ukraine in order to get the sanctions lifted and open up trade again with the West. It might lead him to the opposite conclusion: that Russia was better off when it was a closed empire. If you can’t open up to what you see as your natural markets, there is always the possibility — at least for a country the size and strength of Russia — of invading them. The challenge to the West is to make this an unthinkable option for Putin. There is really only one way to do this: to make felt the presence of western military might. It isn’t necessary to issue great threats; just to assert that Nato is still the organisation it was during the Cold War. At present, this is far from clear.

The eastward march of Nato was more of a branding exercise than a military one. There was no great deployment of firepower in the former Soviet bloc states; no extra troops were stationed east of the Elbe. This didn’t matter so long as Russia was fully engaged on a path towards democracy and the observation of international law. But under Putin Russia is pursuing a different path. Subtly but unmistakably, Nato needs to draw a new line in the sand along the borders of its easternmost neighbours. There are signs that this is happening.

Sweden was thought by the Russians to have been a possible weak spot in western defence, but Sweden’s response to incursion of its waters by a Russian submarine in September suggested otherwise. The Swedish navy pursued the submarine and threatened to use military action to bring it to the surface. A little more of that stern vigilance could go a long way. As in the Cold War, peace will best be assured when Russia is left under no illusions that invasion and expansion is not a sensible option.

Опасные игры с Владимиром Путиным — у кого крепче нервы?

Официально окончание холодной войны было провозглашено 2 декабря 1989 года на саммите с участием президента Джорджа Буша старшего и Михаила Горбачева на советском круизном судне, вставшем на якорь на Мальте. Но сегодня признание западными правительствами факта ее возобновления является всего лишь вопросом времени. В последние несколько месяцев риторика, направленная против Исламского государства, звучала на полную громкость, тогда как лишь мягкий и постоянно уменьшающийся по силе ответ был реакцией на эскалацию агрессии со стороны Владимира Путина. Создается впечатление, что Крым уже сдали, а западные политики хотят, чтобы их граждане рассуждали примерно так: остальная Украина успокаивается, и конфликт там имеет лишь внутренний характер. Но истинная ситуация совершенно иная — амбиции Путина не уменьшились ни на дюйм после событий в марте. 

На этой неделе организация European Leadership Network опубликовала доклад о 40 воинственных и агрессивных по своему характеру инцидентах с участием России за последние восемь месяцев. Взятые вместе они свидетельствуют о колоссальной эскалации в сравнении с происходившими время от времени незначительными столкновениями между российскими военными и силами НАТО после окончания холодной войны. От Черного моря до Балтийского моря, и от Атлантического океана до Тихого океана Россия, судя по всему, проводит умышленные и скоординированные действия, направленные на проверку прочности обороны Запада. В четырех случаях американские и шведские разведывательные самолеты становились объектами агрессивных действий со стороны российских истребителей в международном воздушном пространстве. Российские истребители, не имея на борту вооружений, на бреющем полете проносились над американскими военными кораблями в Черном море. В одном случае российские войска совершили имитацию боевого нападения на датский остров Борнхольм — самолеты отвернули в сторону лишь в самый последний момент. В сентябре российские бомбардировщики, судя по всему, провели имитацию нанесения ракетного удара в море Лабрадор. Наиболее серьезный инцидент произошел в тот момент, когда летевший из Копенгагена в Рим авиалайнер едва не столкнулся с российским истребителем в воздушном пространстве в западной части Балтийского моря, и при этом истребитель не сообщил свои координаты диспетчерам службы управления воздушным движением. Мы можем предположить, что это опасное маневрирование было случайностью. Однако нет ничего случайного в постоянном выборе прибалтийских государств в качестве потенциальных целей во время проведения военных учений. В шести случаях Эстония сообщала о нарушении своего воздушного пространства. В сентябре сотрудник службы безопасности Эстонии был захвачен на своем пограничном посту и доставлен для допроса в Москву по обвинению в шпионаже. Этот инцидент был воспринят лишь как слабая метка на радаре новостных каналов. 

Не следует недооценивать угрозу террористического нападения, исходящую от Исламского государства. Однако эта организация не угрожает существованию какого-либо западного государства. Тогда как от Путина исходит подобного рода угроза. Независимо от того, имеет ли он активные планы или нет, характер инцидентов за последние шесть месяцев свидетельствует о том, что он, по крайней мере, совершает психологическую агрессию против прибалтийских государств, что соответствует его угрожающему заявлению о том, что развал советской империи был величайшей трагедией. Нельзя себе представить, чтобы он не задавал себе такого вопроса: а что будет, если я вторгнусь в прибалтийские государства? Будет ли введена в силу Статья 5 Североатлантического договора — в ней договаривающиеся стороны признают, что «вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на всех» — или более мощные страны-члены Альянса не предпримут никаких быстрых ответных действий, а будут только болтать о санкциях?

Российской экономике наносят большой ущерб западные санкции, введенные после аннексии Крыма и крушения авиалайнера MH17. Министр финансов Антон Силуанов сообщил на этой неделе, что санкции вместе с падающими ценами на нефть обойдутся России в 140 миллиардов долларов в этом году. Однако из этого не следует, что Путин сделает соответствующие выводы и примет решение снизить свою активность на Украине для того, чтобы санкции были сняты и возобновлена торговля с Западом. Это может привести его к противоположному выводу о том, что положение России было лучше, когда она была закрытой империей. Если вы не может получить доступ к тому, что вы считаете своими естественными рынками, то всегда есть возможность — по крайней мере, у такой большой и сильной страны как Россия — напасть на них. Вызов для Запада состоит в том, чтобы сделать подобную опцию немыслимой для Путина. И существует лишь один способ добиться этого — дать почувствовать присутствие западной военной мощи. Нет необходимости выступать с серьезными угрозами, нужно просто заявить, что НАТО продолжает оставаться той организацией, которой она была во время холодной войны. В настоящее время это не столь очевидно.

Марш НАТО на восток был в большей степени продвижением товарного знака, чем военной операцией. Не было масштабной концентрации огневой мощи в бывших странах советского блока, как не были размещены и дополнительные подразделения к востоку от Эльбы. Это не имело особого значения, пока Россия двигалась по направлению к демократии и соблюдала международное право. Но при Путине Россия идет по другому пути. Постепенно, но неотвратимо НАТО нужно начертить новую линию вдоль границ самых дальних своих соседей на востоке. Есть признаки того, что это уже делается. 

Швецию русские считали одним из возможных слабых мест в западной обороне, однако ее ответ на вторжение российской подводной лодки в ее территориальные воды в сентябре свидетельствует об обратном. Шведские военно-морские силы организовали преследование российской субмарины и угрожали предпринять военные действия для того, чтобы заставить ее всплыть на поверхность. Если добавить еще немного подобного рода бдительности, то результат будет иметь большое значение. Как и во времена холодной войны, мир будет надежно гарантирован, если Россия будет убеждена в том, что агрессия и экспансия не являются разумным выбором.

Приложение 2

War photography at Tate Modern

Memories of battle and destruction, and the effects of time passing, are the themes of a new, thought-provoking exhibition in London

Simon Baker, Tate’s curator of photographs, has devised a war memorial exhibition which has one brilliant schematic device at its core. Instead of following a geographical scheme or a categorical one or a chronological one, Baker has arranged a show that considers the kinds of photographs made as war recedes into memory.

Conflict, Time, Photography starts with the immediate: the smoke still hanging beautifully in the air above Taliban positions in Luc Delahaye’s landscape under bombardment in Afghanistan in 2001. But gradually the exhibition pulls focus until we’re looking at wars 100 years ago. The sections have names such as “Moments Later” or “Months Later”. The question we are asked to consider throughout is how wars shift in memory from instant savagery, through regime change and post-traumatic stress disorder to the slower facts of assimilation and historical judgment. Knowledge emerges slowly, about what was done to whom, often long after the rubble has been cleared and the maimed and the maddened carted off.

Baker’s invention is original. It allows him to arrange a huge show of dozens of very fine pictures on the subjects of pain and shame and grief that carries almost no moral position at all. War is harrowing – we can see that well enough in picture after picture – but it is harrowing for all, right or wrong, heroes or crooks.

By being constructed around memory, the show avoids becoming a gore-fest (one into which the World Press Photo contest habitually falls). Plenty of horrors make it on to the walls, but with a few exceptions the pictures are about horror, not of it.

Baker has chosen photographs that are almost all parts of series and, this being Tate Modern, he has the room to run whole walls on each. The effect is greatest where the design throws different treatments of different conflicts into proximity. In one fairly narrow space, a procedurally complex work by Taryn Simon about Bosnian Muslim families ripped apart is placed opposite an archive recovered by Walid Raad of newsy pictures of car engines blown through the streets of Beirut. Next to both is a high wall covered in the many pictures of Broomberg and Chanarin’s “People in Trouble Laughing Pushed to the Ground”.

Adam Broomberg and Oliver Chanarin are conceptual war photographers, and sometimes they risk too much and make pretentious tosh. A piece at the very opening of the show is just that: a long roll of photographic paper exposed to the sunlight in Afghanistan by way of objection to the “embedding” process. Seen next to a thoughtful series (itself about memory) by Simon Norfolk from the same war, its lack of subject looks merely childish.

Two pictures in Broomberg and Chanarin’s ‘People in Trouble Laughing…’

But their Irish work, “People in Trouble Laughing”, is a success. They found a photography archive from the Troubles in Northern Ireland in which pictures that had been reproduced were marked with coloured dots. Broomberg and Chanarin peeled away the dots and enlarged the area hidden beneath. This haphazard process produced tiny circular vignettes of Ulster life during wartime which add up to something far more moving than the dotty procedure might suggest.

Much of the show exhibits procedures of this kind, although few are so extreme. Photographers have to find ways to limit their seeing, to constrain it within patterns more orderly than simply keeping one’s eyes open. Some are interesting, some not, but added together they make a welcome demonstration that photography is not only, as has so often been written, an aggressive practice. Baker’s show tends the other way, to reveal photographers using all the vigour and variety of a complex cultural practice to arrive at understanding or argument.

It’s a powerful show. Baker has chosen many things of great emotion or beauty or both. A series by Emeric Lhuisset is easily missed but is a revelation. He displayed unfixed pictures of a murdered Kurdish journalist in the street, their gradual darkening and vanishing in the sunlight forming a specifically photographic tribute to his absence.

Plenty of horrors make it to the walls, but with a few exceptions the pictures are about horror, not of it

Inevitably, it also contains pictures I like less. The British photographer Chloe Dewe Mathews represents a let-down in quality at a crucial period near the end of the show. Her dull landscapes would have been better represented by others on similar themes: for instance, the British photographer Jonathan Olley, who went looking for unexploded ordnance around Verdun, still there almost 100 years later, sprayed orange if the security teams had found it, shockingly unnatural in the lush green vegetation. Or a similar job could have been done by Paola de Pietri’s study of long-overgrown trenches high in the Italian mountains.

In the same way, I find Jane and Louise Wilson’s routine views of the structures of the Atlantic Wall a waste: we already have Paul Virilio’s much more thoughtful ones of the same buildings, and we could easily have had Peter Mackertich’s, which are even better.

Occasionally the balances are awry, too. The rooms with contrasting views are a success, but the ones devoted to a single artist (Sophie Ristelhueber in Iraq, for example, a wonderful series of pictures, but exhibited alone) or to a single issue (the atom bombs in 1945 in Japan) are less satisfactory.

There seem to be few pictures from the “war on terror” and too many from what used to be thought Imperial War Museum territory. There’s a very problematic section of the show completely farmed out to another organisation, the Archive of Modern Conflict, which is private and not answerable to the public, as Tate is. It has a separate labelling, style and manner. I don’t know that Tate has ever given over a space to an independent institution within one of its own major shows, and I’m not at all sure that it was the right thing to do.

These add up to quite a number of quibbles. Yet this show has real intellectual range and weight of emotion; overall, it is effective and justifiable. And it really is a powerful experience, to walk through so many ways of recovering from war something of human value.

Военная фотография в Тейт Модерн

 Воспоминания о войне и разрухе, эффект уходящего времени — этим темам посвящена новая заставляющаяся задуматься выставка в Лондоне

Куратор выставки Саймон Бейкер (Simon Baker) создал экспозицию, посвященную воспоминаниям о войне, в основе которой лежит одна великолепная идея. Вместо того, чтобы располагать экспонаты по географическому принципу, по категориями или в хронологическом порядке, Бейкер выстроил экспозицию из фотографий, снятых в то время, когда война отходила на задний план, теряла свое первостепенное значение и становилась воспоминанием.

Выставка «Война, время, фотография» начинается внезапно: в воздухе все еще эффектно клубится дым. Пейзаж Люка Делаэ (Luc Delahaye), на котором заснята позиция талибов во время бомбежки в Афганистане в 2001 году. Но постепенно внимание зрителя перемещается дальше — и вот мы уже рассматриваем военные сцены 100-летней давности. В каждом разделе висят таблички с названиями: «Спустя несколько секунд» или «Спустя несколько месяцев». По задумке организаторов выставки, рассматривая фотографии, мы должны задуматься над тем, как войны постепенно отдаляются в нашей памяти, проходя в нашем сознании разные этапы — от мгновенного, наблюдаемого в данный момент ужаса, через смену режима и через посттравматический синдром к более медленному усвоению и привыканию и, наконец, к исторической оценке. Осознание того, что и с кем произошло, приходит медленно, зачастую намного позже того, как были расчищены завалы и увезены те, кто был изувечен и обезумел от ужаса.