ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 08.07.2020
Просмотров: 2850
Скачиваний: 7
Все загадки и тайны произведений К.Булычева (не только в цикле об Алисе) подчинены данному алгоритму - рациональное научное мышление бессильно перед загадкой, которую легко отгадывает непредвзято мыслящий ребенок (или близкий ему по духу взрослый, как в цикле фантастических повестей для юношества о космическом докторе Павлыше - сам Павлыш). В этой любви писателя к парадоксальному детскому взгляду на мир - ключ к пониманию образности и стилистики и других его произведений.
Для К.Булычева характерна тяга к созданию циклов повестей (сказочно-фантастических) со "сказочными" героями. Для детей - это цикл об Алисе, для юношества - уже упомянутый цикл о докторе Павлыше, для юношества и взрослых - цикл о Великом Гусляре (68 рассказов и повестей), чем-то напоминающих "Понедельник начинается в субботу" и "Сказку о Тройке" бр. Стругацких. Произведения сознательно объединяются автором в цикл жанрово-стилевым единством произведений, идейно-тематически ( каждое произведение, являясь самостоятельным и, на первый взгляд, независимым от других произведений цикла, на деле становится одной из граней создаваемой писателем картины мира), а также общностью героев. При этом автор утверждает, нужны три компонента, чтобы создать интересную вещь: ТАЙНА, ЧУДО и ДОСТОВЕРНОСТЬ. Все это присутствует в сказочно-фантастических циклах К.Булычева.
Обращает на себя внимание факт, что в последнее время интерес к космической фантастике и у читателей, и у авторов несколько снизился. При этом некоторые новые публикации воспринимаются как ностальгическая стилизация в духе шестидесятых (Е.Филенко "Галактический консул", Е.Гуляковский "Сезон туманов", С.Гансовский "Инстинкт?). Это не свидетельствует об исчерпанности данной проблемно-тематической направленности. Тем не менее ожидания пришествия неведомого из Космоса несколько снизились, что может быть объяснимо наличием больших достижений в освоении космического материала в прошлые десятилетия (произведения И.Ефремова, братьев Стругацких, С.Павлова, С.Снегова, В.Михайлова, О.Ларионовой, В.Рыбакова и др.). Почти исчезли утопии в силу сложности нарисовать образ беспроблемного будущего с позиции знаний и опыта дня сегодняшнего. Да и антиутопии (точнее, дистопии) несколько уступили свои позиции - по мнению В.Рыбакова "...когда опасность очевидна, описывать миры, в которых спастись от нее не удалось и тем подсознательно убеждать, что она и здесь неотвратима... Говоря высоким языком, это значит еще более нагнетать страх перед будущим и, следовательно, общую паранойю в настоящем. Говоря попросту, это скучно читать. И не зря создатели подобных произведений... всячески стараются замаскировать эмоциональную монотонность и нравственный вакуум своих миров максимально усложненными способами их описания..."
Современная фантастика, входящая в круг детского и юношеского чтения, развивается преимущественно в условно-жанровых формах "бытовой фантастики", "сказочной фантастики", "фантастического детектива", отличается стилевой синкретией, исключительным многообразием используемых приемов, свободой от излишнего канонизма, сближением с неомифом, особенно "фэнтези". Зародившись в первой половине XX века преимущественно как фантазия "технической мечты", во 2-ой пол. века (особенно начиная с 70-х гг.) она вывела на первый план человека, проблемы его современного бытия, и вопросы, связанные с его эволюцией. При этом общим для лучших произведений фантастики 2 пол. XX века стало обретение ими карнавальной природы 1. Карнавальная "отмена" социально-политических, идеологических и пр. установок, запретов, иерархических барьеров позволила современной фантастике, обращенной к детям и юношеству, создать особый художественный мир, где все "застывшее, формально стабильное и "вечное" становится подвижным, "текучим", временным, все обновляется, старое отмирает, новое возникает". Оказавшись своеобразной "литературной сублимацией" карнавала, его художественной "реминисценцией", фантастика последних десятилетий активно переосмысливает существующие нормы и представления традиционного образа жизни с целью вдохнуть в них новый смысл или "восстановить" прежний, сущностный. Не случайно поэтому героем произведений все чаще становится "третий", "выпавший из гнезда" (ребенок или взрослый), отличающийся обостренностью и безошибочностью нравственного чувства, которое помогает принимать верное решение в пограничных с этической точки зрения ситуациях.
Морально-дидактическая карнавальность лучших произведений фантастики последних десятилетий позволяет ей стать "установочной" с точки зрения присутствия бытийной концепции мира, а значит и сущностного влияния на формирование нового типа мышления. Изменяющееся бытие диктует необходимость появления новой качественности в сознании. Возможно, одной из важнейших форм эстетического сознания космического века, должна стать и становится фантастика, занимая особое место в становлении мировоззрения и мировосприятия подрастающих поколений.
Лекция 17. Современная повесть о семье и школе
План
1. Общая характеристика современного этапа развития детской литературы. Литературно-художественные журналы для детей 70-90-х годов, журнал «Детская литература».
2. Основные тенденции развития повести о семье и школе. Проблематика: отражение таких явлений, как инфантилизм и раннее взросление, проблемы коллектива, неформальных объединений, взаимоотношений детей, родителей и учителей, проблема детского максимализма и жестокости. Психологическая характеристика ребенка. Произведения А. Рыбакова, А. Лиханова, А. Алексина, Ю. Яковлева, Н. Дубова, С. Иванова, В. Крапивина.
3. «Школьная повесть» в творчестве В. Тендрякова: «Ночь после выпуска», «Расплата».
4. В. Железников и его повести «Чудак из 6-Б» и «Чучело». Эволюция образа «чудака» (Боря Збандуто, Лена Бессольцева).
Литература основная
-
Арзамасцева И., Николаева С. Детская литература. – М., 2000. – С. 387-394, 414-418.
-
Детская литература / Под ред. Е. Зубаревой. – М., 1989.
-
Мещерякова М. Русская детская, подростковая и юношеская проза второй половины ХХ века: проблемы поэтики. – М., 1997.
Дополнительная литература
-
Мотяшов И. Мастерская доброты: Очерки современной детской литературы. – М., 1974.
-
Полозова Т.Д., Полозова Т.А. «Всем лучшим во мне я обязан книгам...» - М., 1990.
Самостоятельно
Журналы для детей в конце ХХ – начале XXI века. Многообразие направлений детской периодики. Требования к печатной продукции для детей. Характеристика журнала «Детская литература».
Литература
Николаева С., Арзамасцева И. Детская литература. – М., 1999. – С.388-392.
Периодические издания для детей и юношества.
Журнал «Детская литература».
Опасности подстерегают нас,
Тревожна наша жизнь и нелегка,
И ранят иногда больней ножа
Невинные проделки шутника.
Ю. Вяземский
Повесть Ю. Вяземского "Шут" была издана в 1982 году. Это книга о молодых людях, школьниках, жизнь которых заставляет их думать, искать нравственные идеалы, бороться.
В центре повествования - современный подросток, тонкий, впечатлительный, начитанный. В то же время его эрудиция, самостоятельность зачастую соединяются с нравственной незрелостью, инфантильностью души.
Повествование строится на конфликтах главного героя с одноклассниками, преподавателями, товарищами.
Повесть написана в форме дневника главного героя - Вали Тряпишникова, сопровождаемого комментариями автора. Она начинается предисловием, где повествователь сообщает, что нашел дневник "липкий от пыли между целлофановым пакетом со сломанными игрушками и стопкой пожелтевших газет на антресолях". (Вяземский Ю. Шут. - М., 1982, с. 6. Далее в скобках указаны страницы по этому изданию).
Наверное, каждый со мной согласится, что нечто подобное он уже встречал. Но чем дальше переворачиваешь страницы книги, тем глубже уходишь в сюжет повести с подзаголовком "Жизнь и смерть Шута".
Сам "Дневник Шута" и его исследования очень любопытны. Сразу замечаешь, что автор дневника - личность непростая. Он включает в свои записи притчи и стихи, необычные цитаты и высказывания из книг и учений. Весь дневник отражает увлечение Вали восточной культурой, что помогает автору повести объяснить своеобразие фигуры главного героя, его жизненных позиций и решений.
Что же представляет собой Валя Тряпишников? Ответ на этот вопрос нам дает рассказчик. Это пятнадцатилетний подросток, учащийся девятого класса. Родители его были востоковеды, в общем-то достойные люди, но так и не сумевшие создать в доме обстановки тепла и доверия. Сам же Валя был одинок. Более подробных сведений об этом герое автор не приводит.
Но коснемся самого дневника. Почему он называется "Дневник Шута"? Не дневник Вали Тряпишникова, а именно Шута? И что это за Шут? Уже с первых страниц открывается эта тайна. Шут - это второе "я" пятнадцатилетнего Вали, родившийся, когда ему было девять лет.
Так кто же Валя? Получается, Шут? Нет, Валя не был шутом в обычном представлении, он не был горбат или хром, его одежда не была ярка и пестра, имел он ничем не примечательную внешность. "Да и не похож он был ... на тех школьных шутов, вертлявых, никчемных болтунов, которые есть почти в каждом классе, и все шутовство которых заключается лишь в том, чтобы кривляться на уроках, болтовней своей мешать учителям и надоедать сверстникам одними и теми же глупыми выходками" (с. 10). Нет, Валя был другим шутом, вот как он писал о себе:
Чуткая поступь и сумрачный взгляд.
Ничем не расстроен, ничему и не рад.
Шествовал молча, обликом груб,
Даже улыбка не трогала губ (с. 10).
Да, это вовсе не описание шута в обычном смысле этого слова. А Шутом Валя называл себя вот почему: шутовство, по его теории, строилось на выделении в характере или облике человека какой-нибудь смешной черточки или уязвимого места. А потом было главным обратить на нее внимание окружающих, что Валя и делал.
После этого небольшого введения в "теорию шутовства" невольно напрашивается вопрос: что же заставило появиться на свет Шута? И снова, как бы ожидая этот вопрос, автор торопится на него ответить.
Рождение Шута в девятилетнем мальчике спровоцировали два серьезных происшествия в его жизни. Первое - случай с котенком. Это был первый порыв Вали наказать за жестокий поступок. Семилетний Валя как-то увидел ребятишек, мучивших котенка, он попытался сделать им замечание, но мальчишки на это не отреагировали. Тогда, "ни слова не говоря, Валя схватил мальчишку за ноги и перевернул его вниз головой" (с.10). Естественно, заботливые родители отняли у Вали свое чадо и "накрутили ему уши".
Казалось бы, вполне обычный случай, что в нем такого? Но Валя долго не мог этого забыть, его мучило не унижение, он впервые столкнулся с несправедливостью. Ведь он был прав, а взрослые "накрутили ему уши". Он упорно думал, где ошибка, что он сделал не так? Эти переживания были первым толчком к появлению Шута.
Второй случай и стал прямой причиной рождения Шута. Девятилетний Валя столкнулся с Синеглазым (Юрой Сидельниковым) - предводителем "капеллы", состоящей из таких же мальчишек, что и Валя. "Капелла" Синеглазому служила для расправы над дачными ребятами. Его садистских наклонностей боялись все: "и те, кто прятались за забором своих дач, и те, который входили в его команду, "хоровую капеллу" (с.11). Сам Валя попадает в "капеллу" случайно и в какой-то степени из-за внезапно проявившейся трусости. Но уже через короткое время Валя начинает презирать себя за участие в жестоких мероприятиях Синеглазого. Это чувство развивается в течение нескольких недель, доходит до высшего пика. И день, когда беззащитного, чумазого и вечно голодного Сережку Скуратова накормили ромовой бабой, начиненной червями и головастиками, становится днем рождения Шута. "Тут-то все и произошло. Вдруг что-то непонятное и сильное толкнуло Валю в спину, швырнуло к Сережке, заставило вырвать у него булку, а потом кинуло к Синеглазому"(с.18).
Родился Шут, еще и не шут, а маленький шутенок, неопытный, наивный, но уже желающий наказать зло и восстановить справедливость. Этот новорожденный шутенок уже смог сообщить: "Я тебе обещаю, что сам ты будешь ее кушать, а мы все будем смотреть на тебя и смеяться!" (с.28).Он смог пообещать это Синеглазому и выполнить, выдержав унижения и побои.
Через две недели Синеглазый пропал, пропал благодаря новорожденному Шуту, который ценой терпения и унижения смог узнать все худшее о своем противнике, чтобы восстановить справедливость. О своем последнем разговоре с Синеглазым Валя сказал: "Давил тараканов! Один был маленький и трусливый, а другой - сильный и наглый. Но я раздавил и того, и другого!" (с.31). Этим поступком Шут сумел раздавить в себе "трусливого таракана". И эта первая победа над самим собой и носителем зла утверждает его в правильности выбранного оружия, сущность которого – наблюдательность.
В итоге Валя создает "философию шутовства", представляющую собой кодекс заповедей, ставших для него правилами жизни. Первая заповедь гласила: "Жизнь - это непрестанная борьба, в которой каждый борется своим оружием. Шут разит своей Системой" (с. 38). Но эта заповедь мало о чем говорит, разве что о вечной неусыпности "системы", ее постоянном действии. Следующие заповеди дают понимание "философии шутовства".
Вторая заповедь: "Шут атакует сильных и защищает слабых, но и слабым не дает садиться себе на шею, держит их на расстоянии и в уважении к себе"(с.38). Звучит в этой заповеди какая-то отстраненность от других людей, что-то холодное. А следующая заповедь уже говорит: "Шут не приручает никого и себя не дает приручить. Зорко лишь одинокое сердце" (с.38). Простая холодность к окружающим в другой заповеди превращается в одиночество, одиночество запрограммированное, выбранное добровольно, без всякого принуждения и давления.
Следующая заповедь наталкивает уже на неприятные раздумья: "Шут никогда не вызывает на себя противника, о котором не имеет представления. До тех пор, пока Шут не нащупает у него болевых точек, он лишь ставит блоки и уворачивается от удара" и, "исследуя своего противника, Шут относится к нему как к самому близкому человеку. Лишь тогда он может рассчитать его до конца" (с.38). Невольно встает вопрос: ведь чтобы просчитать человека, нужно хорошо его знать, нужно постоянно с ним общаться, наблюдать за ним, нужно заставить его доверять, а значит, создать в человеке ощущение дружбы. А потом удар. Что это? Банальное предательство, удар ниже пояса, пренебрежение чувствами других людей, пусть в чем-то провинившихся перед кем-то, во имя "высшей", абстрактной справедливости. Так или иначе эти заповеди и действия по ним граничат с подлостью и низостью.
Следующая заповедь окончательно разоблачает "теорию шутовства": "Шут помнит, что у шутовства есть два врага: импровизатор, который не является исследователем, и исследователь, который не способен к импровизации. Шут всегда совершенно спокоен, на худой конец внешне" (с.39). И в противоположность ей: "Шут никогда не врет. Сила его в том, что он всегда говорит правду" (с.39). Согласитесь, одна заповедь как-то не сочетается с другой. Импровизация - это игра, а значит в какой-то степени неправда, то есть ложь. Импровизация и "внешнее спокойствие" способствуют заблуждению противника, создают фальшь и делают для Шута удар мягким.