Файл: Тхостов А.Ш. - Психология телесности.pdf

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 04.10.2020

Просмотров: 7105

Скачиваний: 209

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
background image

сторону  этого  разрыва  находится «черная  дыра» истинного  субъекта, по  другую — плотный  мир. Мир  вещей  и
сознания возможен только в гетерогенной  среде, в  ситуации  неустойчивого  равновесия, когда между  состоянием
нужды  и  ее  удовлетворением  нет  сиюминутной  непосредственной  связи. Момент  рождения  сознания  можно  с
известными оговорками отнести к моменту рождения человека, переходящего из гомогенной пренатальной среды в
гетерогенную  и  сталкивающегося  с  жаждой, голодом, теплом, холодом, осваивающего  первое  коммуникативное
орудие — крик — для  овладения  миром, персонифицированным  матерью. «Невыносимая  плотность  бытия» — не
затруднение, а обязательное условие существования сознания: пловцу только кажется, что плотность воды мешает
ему плыть, на самом деле именно она дает ему эту возможность.

С этой точки зрения истинный субъект очень схож с истинным субъектом психоанализа —

Оно.

Еще 3. Фрейд

проницательно  заметил, что «сознание  является  поверхностью  психического  аппарата», а

«Я

является  измененной

частью

Оно.

Изменение  произошло  вследствие  прямого  влияния  внешнего  мира  при  посредстве  воспринятого —

сознательного»

(Фрейд,

1924, с. 14). Субъект  есть  неопознанное  и  бессознательное

Оно,

которое  поверхностно

охвачено

Я,

возникшим  как  ядро  из  системы  восприятия. Я  не  целиком  охватывает

Оно,

а  покрывает  его  лишь

настолько, насколько  система  восприятия  образует  его  поверхность. «Нетрудно  убедиться  в  том, что

Я

есть

только измененная под прямым влиянием внешнего мира и при посредстве внешнего восприятия часть

Оно» (Там

же,

с. 22). Близкое  понимание  ограниченности  сознательного

Я

содержится  в  философии  М.М. Бахтина (1979),

считавшего, что

я-для-себя—

это  не  весь

Я.  Я

превышает  всякий  объект  в  переживании  своей  субъективности  и

абсолютной неисчерпанности в объекте в противоположность чистой исчерпанности

Другого.

Понимание

сознательного  Я

не  как  истинного  субъекта  позволяет  пересмотреть  декартовское  доказательство

онтологии  субъекта. Для  Декарта (1925) субъект — прежде  всего  рациональный  субъект:

Я

есть

Я  мыслящее.

В

онтологическом  обосновании используется  принцип  тотального  сомнения: если  я  могу  усомниться  во  всех  своих
чувствах и ощущениях, то сам факт существования

меня

78

сомневающегося

сомнению  не  подлежит. Необходимость  тотального  сомнения  вытекает  из  идеи  поиска

абсолютно  несомненного  и  истинного

места

субъекта, хотя  само  по  себе  тотальное  сомнение — не  большее

доказательство  существования, чем  ложное  ощущение. Истинность  или  ложность  моих  ощущений  не  имеет
принципиального значения, доказательством является сам факт

ощущения

безотносительно к проблеме истинности —

кто-то ведь все равно должен испытывать ложные ощущения. Вопрос в том, существую ли я

там, где

я испытываю эти

ощущения, или, в терминологии Декарта, ubi cogito — ibi sum (где мыслю — там и существую). Если признать, что
место чувствования или место cogito это не место субъекта, а место его столкновения

с иным,

место его превращения

в иное,

лишь в виде которого оно может замутиться, утратив прозрачность, то  более точным было бы утверждение,

что

Я

как истинный субъект существую там, где не мыслю, или

я есть там, где меня нет.


background image

Практика психоанализа привела Ж. Лакана, правда совсем другим путем, к такому же отказу от декартовской

парадигмы. Формула  связи  бытия  и  сознания, по  его  мнению, не  может  быть  двучленной, так  как  мысль  не
обосновывает бытие непосредственно. Cogito не исчерпывает субъекта, а из очевидности не следует экзистенция. По
Лакану, я мыслю там, где я не есть, а есть я там, где я не мыслю. Субъект мышления и субъект существования не
идентичны

(Lacan,

1988).

3.5. Ф

АНТОМ РЕАЛЬНОСТИ

Форма  феноменологического  существования  субъекта, требующая  своего  превращения  в  отчужденную  форму

через

иное {Я

может  существовать  только  в  форме

не-Я),

принципиально  есть

фантом,

иллюзорно  совпадающий  с

истинной  реальностью. Тело  по  отношению  к  организму, образ  мира  по  отношению  к  миру,

эмпирическое  Эго

по

отношению  к

чистому  Эго

суть  более  или  менее  адекватно  адаптированные  фантомы  реальности, позволяющие  с

минимизированным  припуском  жить в  реальном  мире. Усвоенная  субъективная схема реальности, существующая  в
виде ли перцептивных конструктов, языковых игр, свернутых правил, ставших «прозрачными» и незаметно для меня
структурирующих  мир, вносит  в  него  порядок  и  саму  возможность  разрядить/разредить «невыносимую  плотность
бытия». Набор существующих скрытых сетей, образующих конструкцию фантома, можно обнаружить в особых случаях:
например, иллюзиях, наркотических галлюцинациях и пр.

Обнажение  этой  универсальной  конструкции  реализуется  в  классическом  фантомном  ощущении. После

ампутации больной

79

испытывает  абсолютно  реальные  ощущения  отсутствующей  у  него  конечности, степень  убедительности

которых настолько велика, что, даже видя отсутствие ноги или руки, он тем не менее может пытаться на нее встать
или потянуться к предмету. Фантом есть проявление свернутого зонда, чья усвоенная схема стала невидимой, но чье
существование  становится  очевидным  при  изменении  условий  функционирования. Подобные  зонды  в  виде
перцептивных схем, стереотипов движения, семантико-перцептивных универсалий, проявляясь в особых условиях,
приводят к иллюзиям, внутри каждой из которых может быть найден этот скрывавшийся зонд. Телесный фантом —
просто наиболее демонстративный частный случай внезапного обнаружения ранее скрытой схемы, вернее — факта
абсолютной необходимости ее существования.

Фантомность  мира  нужно  понимать  не  как  его  нереальность, а  как  единственно  возможный  вариант

приспособления к миру, зависящий  не только  от  его  объективно  существующих  качеств, но  и от возможностей и
конструкции  совокупности  опосредствующих  восприятие  зондов. Искажения, вносимые  в  эти  конструкции, могут
менять  качество  воспринимаемого  мира, остающегося  на  самом  деле  неизменным. Наркотическое  опьянение,
специальные психотехники, медитация, трансовые состояния не открывают другой реальности, как склонны думать
их апологеты, а скорее строят иной фантом. Причем непосредственно-чувственное переживание его реальности не


background image

более  доказательно, чем  ощущение  реальности  фантомной  конечности  или  галюцинации. Странные  переживания
больных в состоянии комы проще понять не как свидетельства «жизни после смерти», а как результат восприятия в
условиях  измененного  функционального  состояния, как  особый  фантом  функциональной  депривации,
неординарных условий функционирования. Сходство же подобных переживаний у различных людей доказывает не
существование особого мира, а универсальность усвоенных перцептивных зондов.

В экспериментах по сенсорной депривации были получены результаты, которые можно интерпретировать как

нарушения  топологии  субъекта. В  особых  условиях  обедненности  или  искаженности  внешней  стимуляции  у
испытуемых возникали странные ощущения изменения формы и размерности тела, конечностей и пр.

(Bexton,

1954).

Г.Бекеши  продемонстрированы  фантомы  пространственного «предвижения» ощущения, которое  могло
локализоваться  вне  тела. Используя  пару  специальных  вибраторов, раздражавших  кончики  пальцев  или  участки
бедра, и  изменяя  интервалы  между  стимулами, Г.Бекеши  показал, что  ощущение  может  локализоваться  в
пространстве между пальцами или между коленями

(Becesy,

1967).

80

Фантомное  ощущение  можно  рассматривать  как  реализацию  сохранившейся  схемы  тела  при  изменившейся

анатомии: чем  прочнее  эта  схема  освоена, тем  прочнее  фантом. В  ампутированной  правой  руке  ощущения
сохраняются дольше, чем в левой, а в руках дольше, чем в ногах.

Утрата  схемы-зонда  может  порождать  не  только  тактильные  или  гаптические  фантомы. Г. Бекеши  описывает

изменение локализации звуков при использовании двух слуховых аппаратов, воспроизводящих звук от микрофонов,
расположенных на груди. В этих условиях при утрате бинаурального параллакса стереофонический эффект оставался,
но восприятие расстояния до источника звука было утрачено

{Там же).

Скрытая  сеть  перцептивных  конструктов  обнаруживает  себя, например, в  иллюзиях, заставляя  нас  искажать

реальность  в  соответствии  с  упроченными  схемами, а  их  культурная  детерминированность  как  раз  и  вытекает  из
культурной  детерминированности  лежащих  в  их  основе  схем. Существуют  особые  перцептивные  схемы,
порождавшие  необычные  ощущения: например, описанная  У. Найссером (1981) «этак» — когнитивная  карта
мореплавателей острова Палават, не имеющая никаких аналогов со стандартными способами ориентации.

Признание гибкости, подвижности и фантомности границ субъекта, строящихся каждый раз заново, позволяет

с иной точки зрения взглянуть на старый спор между Дж.Э. Муром и Л. Витгенштейном

{Moor,

1925;

Витгенштейн,

1991). Причиной этого  спора  послужило утверждение  Дж.Э. Мура о существовании очевидно истинных  положений
типа «Я  знаю, что  это  моя  рука». Аргументация  Л. Витгенштейна  сводилась  к  тому, что  такого  рода  утверждения
находятся  за  пределами  собственно  знания  и  базируются  на  некотором

пред-знатш:

«картине  мира» и «языковых

играх». Это некий предел  обоснования, ниже которого сомнение не  может простираться. В высказывании  типа «Я
знаю, что  это  моя  рука» или «Я  знаю, что  мне  больно» содержится  невыводимый  из  логики  и  лежащий  вне  ее


background image

элемент, базирующийся  на  непосредственном  чувстве, которое  не  может  быть  оспорено. Когда  человек, хорошо
владеющий языком и не дезинформирующий окружающих, говорит: «Я себя плохо чувствую», то в этом случае он:
1) не  подвержен  ошибке, 2) не  нуждается  в  дополнительных  доказательствах, 3) не  может  быть  опровергнут

{Malcolm,

1977). Эмоции  и  чувства  не  нуждаются  в  подтверждении, так  как  они  говорят  о  самих  себе  и  их

доказательством  служат  они  сами. Это  очень  интересный  момент, ибо  на  самом  деле  такая  же  неопровержимость
относится и к высказываниям типа «Я вижу...» или «Я слышу...». Опровержение су-

81

ществования того, что я вижу или слышу, ни в какой степени не является опровержением факта,

что это вижу

или  слышу  Я.

Вообще  следует  признать, что  ощущение  имеет  лишь  одну  модальность — модальность  истинности.

Иметь ложные ощущения так же невозможно, как невозможно испытывать ложные чувства. Для субъекта ощущение
и истинное ощущение — абсолютная тавтология, зафиксированная в языке как

«оче-видность».

Я принципиально не

могу чувствовать ложно. Каждое испытываемое ощущение может быть только истинным, и его ложность, понятая
мной из опыта, есть лишь смена его на другое истинное ощущение.

Просто  знание  без  практики  иных  ощущений  не  приводит  к  изменению  ложных  чувств. Самая  массовая

иллюзия  в  истории  человечества  заключается  в  том, что, хотя  разумное  представление  о  расстоянии  до  Луны  и  ее
размерах существует по крайней мере 2000 лет со времен Гипарха, мы продолжаем видеть ее как диск диаметром 30
см  на  расстоянии 1-1,5 км

{Грегори,

1972). В  классической  иллюзии  Мюллера—Лайера  даже  предпринятое

измерение не изменяет непосредственного ощущения разной длины стрелок, а изменения воспринимаемой формы
комнаты  Эймса  или  гипотез  в  рисунках  Рубина  происходят  скачкообразно: от  одного «истинного» восприятия  к
другому. Странность переживания сюрреалистических изображений или гравюр У. Хогарта и М. Эшера вытекает из
столкновения взаимно противоречивых, но одинаково «истинных» восприятий.

Пример абсолютно очевидного, по мнению Дж. Мура, предложения «Я знаю, что это моя рука» несостоятелен не

только  с  философской  и  логической  точек  зрения, но  и  с  психологической.

Оче-видность

ощущения  может

свидетельствовать  лишь  о  существовании  этого  ощущения. Дж. Муру  было  бы  весьма  трудно  ответить  на  уже
упоминавшийся  вопрос  Н. Винера  о  том, является  ли  искусственная  рука  механика, пытающегося  починить
автомобиль, частью  механизма, с  которым  возится  механик, или  частью  механика, занятого  починкой

{Найссер,

1981). Дело в том, что на этот вопрос не существует объективного ответа: частью механика может быть и отвертка,
которой он работает, а может и не быть даже оставшаяся от руки культя. Граница, разделяющая субъекта и объект,
не задана раз и навсегда, а образуется каждый раз заново и может сдвигаться в любую сторону. Если же речь идет о
формах

эмпирического  Эго,

то  вопрос  о  локализации — это  вопрос  об  управляемости  или  границе  преграды,

местонахождение  которой  не  имеет  фиксированного  адреса, а  задается  либо  условиями  деятельности, либо  целым
рядом специальных технологий.


background image

82

Варианты социальной идентичности, задаваемые введением коммуникативных или социальных ограничений

(или  бенефитов, являющихся  перевернутыми  ограничениями), порождают  столь  же  иллюзорно  реальные  фантомы
социальной, классовой, кастовой, корпоративной или национальной идентичности. Кровь, пролитая человечеством,
защищающим эти кажущиеся ему абсолютно бесспорными фантомы, лучше всяких  аргументов доказывает степень
их феноменологической «реальности».

3.6. П

РИСВОЕНИЕ VS ОТЧУЖДЕНИЕ

Наиболее  важная  особенность, позволяющая  зонду «сворачиваться», — это  его  контролируемость, отсутствие

«непредсказанных» изменений. В соответствии с наиболее фундаментальной интуицией инерции с зондом не должно
происходить  никаких «самопроизвольных  изменений» — он  должен  быть

механическим, мертвым

проводником

активности  субъекта. Любая  непредсказанность, обнаруживаемая  зондом, интерпретируется  как  его  активность  и
приводит к его вычленению, сдвигу границы субъективности. На уровне непосредственно-чувственного переживания
он начинает восприниматься как

непонятный

6

.

С  этой  точки  зрения  познание  может  идти  только  одним  способом: через  превращение  жизни  в  мертвый,

расчленяемый  объект, ибо  лишь  таким  образом  его  можно  превратить  в  зонд. Понятое — значит  включенное  в
границы субъекта,

усвоенное.

Эта особенность заставляет ученого, строящего специфический зонд — научное знание,

использовать  принцип  объективации. «Созданная  исследователем  экспериментальная  идеализация  есть  форма
объективации  самого  познающего  разума, вынесенная  вовне... К  ставшему  чужим, т.е. отчужденному  своему  же
собственному бытию разум применяет тот же схематизм, что и к созерцаемому в пространстве объекту. Идеализация
остается сама собой (т.е. разум не сталкивается с "иным") в том случае, когда она либо "покоится", либо находится
в состоянии "равномерного движения" — изменяется в направле-

6

  Та  же  интуиция  лежит  в  основе  разделения  на

мертвое

и

живое.

Мертвое  не  должно  нарушать  принцип

инертности, а если я сталкиваюсь с его непредсказуемостью, то начинаю приписывать ему качество жизни. 3. Гиппиус,
описывая восприятие кинематографа в начале века, очень точно передает ощущение ужаса от действия автомата, имитирующего
жизнь. В норме именно границы допустимых изменений задают интуиции живого-неживого, а их нарушения — одушевление
природы. Дикарь, населяющий  мир  духами и богами, на самом деле дает наиболее очевидное, простое и ясное объяснение
непонятному происходящему.

83

нии  обнаруживаемых  дедуктивно  логических  возможностей. Отклонение  экспериментальной  идеализации (в

результате  опыта) из  состояния "покоя" или "равномерного  движения", т.е. отклонение  в  сферу  логически  и
теоретически  невозможного, означает  для  разума

встречу  с  иным,

столкновение  с  неподатливой  плотностью