Файл: Майерс Д. - Социальная психология.pdf

возможных угрызений совести или вырасти в собственных
глазах, можно ли назвать такую помощь альтруистической?»
Этот аргумент – реминисценция анализа альтруизма,
выполненного Б. Ф. Скиннером (В. F. Skinner, 1971). «Мы чтим
людей только за те их добрые дела, которые не можем
объяснить», – сказал он. Мы приписываем причины их
поступков внутренним диспозициям только тогда, когда нам не
хватает внешних. Если же внешние причины налицо, мы
говорим о них, а не о человеке.

Однако у теории социального обмена есть и слабая сторона.

Она легко опускается до «объяснения называнием». Если какая-
то девушка в качество волонтера участвует в программе
подготовки воспитателей «Большая сестра», велик соблазн
«объяснить» её продиктованные сочувствием действия тем, что
они приносят ей удовлетворение. Но подобное «постфактумное»
обозначение вознаграждения создает порочный круг: «Почему
она работает волонтером?» – «Чтобы получить внутреннее
вознаграждение». – «Откуда вы знаете, что дело именно во
внутреннем вознаграждении?» – «А что ещё могло бы
подвигнуть её на это?» По этой причине радея

эгоизма

, суть

которой заключается в том, что все поступки объясняются
личными интересами того, кто их совершает, и
скомпрометировала себя в глазах исследователей. Конечная
цель эгоиста – улучшение собственного положения, конечная
цель альтруиста – улучшение положения другого человека.

«Мужчины ценят только те добрые дела, которые приносят

вознаграждение.

Овидий

, Письма с Понта»

Чтобы избежать подобного хождения по кругу, мы должны

определять вознаграждения и затраты независимо от
альтруистического поведения. Если социальное одобрение
стимулирует помощь, мы должны получить экспериментальное
подтверждение тому, что если за помощью следует одобрение,
помощь возрастает. И это так (Staub, 1978). Но это ещё не все.
Анализ затрат и вознаграждений дает нам кое-что ещё. Он
позволяет предположить, что пассивные свидетели

преступлений или несчастных случаев – вовсе не обязательно
равнодушные люди. На самом деле они могут быть искренне
взволнованы происходящим, но осознание того, чем может
обернуться их вмешательство, парализует их волю.

Э

МПАТИЯ КАК ИСТОЧНИК ПОДЛИННОГО АЛЬТРУИЗМА

Верно ли, что единственная цель, которой руководствуются

герои, спасающие людей, безвестные доноры и волонтеры
Корпуса мира [Корпус мира – организация, созданная в 1961 г. в
США и объединяющая квалифицированных учителей,
строителей и других специалистов, работающих на
добровольных началах в развивающихся странах. –

Примеч.

перев.

], – бескорыстная забота о других? Или они всегда

стремятся к одному – в той или иной форме удовлетворить
собственные потребности: получить вознаграждение, избежать
наказания или чувства вины или избавиться от душевного
дискомфорта?

Иллюстрацией этой философской проблемы служит эпизод

из жизни Авраама Линкольна. Во время поездки в почтовой
карете он обсуждал её со своим попутчиком. Не успел Линкольн
сказать, что все добрые дела совершаются благодаря эгоизму,
как заметил свинью, которая истошно визжала. Оказалось, что
тонули её поросята, свалившиеся в пруд. Попросив кучера
остановиться, Линкольн выпрыгнул из кареты, бросился к пруду
и вытащил поросят на сушу. Когда он вновь сел в карету, его
попутчик заметил: «Ну, Эйб, какое отношение эгоизм имеет к
тому, что только что произошло?» – «Побойся Бога, Эд! Самое
прямое! Я бы целый день места себе не находил, если бы бросил
на произвол судьбы это несчастное семейство! Неужели ты не
понимаешь, что я сделал это только для того, чтобы меня не
мучила совесть?» (Sharp, цит. по: Batson et al., 1986). До
недавнего времени психологи были согласны с Линкольном.

Однако психолог Дэниел Бэйтсон полагает, что наша

готовность помогать другим есть следствие обеих причин –

заботы о собственных интересах и альтруистических
соображений (рис. 12.1) (Batson, 2001).

Рис. 12.1. Оказание помощи: механизмы, основанные на эгоизме и

на альтруизме.

Зрелище чужого несчастья способно вызвать в человеке

смешанные чувства – сосредоточенность на собственном душевном

дискомфорте и сочувствие (эмпатию) к тому, кто страдает.

Исследователи согласны с тем, что собственный душевный дискомфорт

«запускает» механизм, основанный на эгоистических мотивах. Но вопрос

о том, способна ли эмпатия «запустить» механизм подлинного

альтруизма, остается дискуссионным. (

Источник

: Batson, Fultz &

Schoenrade, 1987)

Душевный дискомфорт, который мы испытываем, наблюдая

за страданиями другого человека, побуждает нас избавиться от
него, а сделать это можно, либо пройдя мимо неприятной
ситуации (именно так поступили священник и левит), либо
оказав помощь (как самаритянин). Но, по мнению Бейтсона и
его коллег, мы также испытываем

эмпатию

, особенно если

страдает близкий нам человек. Любящие родители страдают и
радуются вместе со своими детьми; тем, кто жестоко
обращается с детьми и вообще склонен к проявлениям
жестокости, эмпатия неведома (Miller & Eisenberg, 1988). Мы
также испытываем эмпатию к тем, с кем мы идентифицируем
себя. В сентябре 1997 г. английскую принцессу Диану и её
осиротевших сыновей оплакивали миллионы людей, которые
никогда в жизни не видели её, но воспринимали её как близкого
человека благодаря сотням газетных статей и 44 передовицам в
журнале

People

; однако те же самые люди остались совершенно

равнодушными к судьбе миллиона безымянных руандийцев,
убитых или умерших после 1994 г. в лагерях для беженцев.

Испытывая сострадание, мы не столько думаем о себе,

сколько о том, кто страдает. Искренняя симпатия и сочувствие

заставляют нас помогать человеку ради него самого. Это
чувство возникает совершенно естественно. Франс де Ваал
описывает немало случаев, когда во время драки одна мартышка
или обезьяна приходила на выручку другой, обнимала её или
выражала свою эмоциональную поддержку какими-то другими
способами. Даже младенцы, которым от роду всего один день,
плачут больше, если слышат плач других детей (Hoffman, 1981).
В родильных домах стоит заплакать одному, как к нему сразу же
присоединяется целый хор плачущих голосов. Судя по всему,
способность к сопереживанию – врожденное качество человека.

Нередко реакции на кризисные ситуации становятся

результатом совместного действия душевного дискомфорта и
эмпатии. В 1983 г. люди наблюдали по телевидению за тем, как
лесной пожар уничтожал сотни жилых домов близ Мельбурна
(Австралия). Когда позднее Пол Амато заинтересовался
финансовыми и имущественными пожертвованиями,
выяснилось, что те, кто был рассержен или безразличен,
оказались менее щедрыми, чем те, кто испытывал либо
душевный дискомфорт (были потрясены настолько, что
заболели), либо эмпатию (сострадание к людям, оставшимся без
крова) (Amato, 1986). Великодушие детей тоже зависит от их
подверженности душевному дискомфорту и способности к
сопереживанию. Джордж Найт и его коллеги из Университета
штата Аризона нашли, что некоторые дети в возрасте от 6 до 9
лет более других склонны сочувствовать тем, кто грустит, и тем,
кого дразнят (Knight et al., 1994). Эти участливые дети оказались
и самыми щедрыми, когда им – после демонстрации
видеозаписи обгоревшей на пожаре девочки – предоставили
возможность пожертвовать пострадавшим от пожара детям
часть денег, полученных за участие в эксперименте.

Чтобы отделить эгоистическое стремление к снижению

душевного дискомфорта от альтруистической эмпатии, группа
исследователей во главе с Бейтсоном провела эксперименты, в
ходе которых испытуемые предварительно оказывались в
ситуациях, вызывавших у них чувство эмпатии. Далее
исследователи наблюдали за тем, как именно будут действовать

возбужденные люди, чтобы успокоиться: пройдут мимо
нуждающегося в помощи или постараются помочь ему.
Результаты подтвердили предположения исследователей: люди,
чувство эмпатии которых было предварительно «разбужено»
определенными действиями экспериментаторов, как правило,
помогали.

В одном из этих экспериментов испытуемые, студентки

Университета штата Канзас, наблюдали за «страданиями»
молодой женщины, когда та якобы получала удар
электрическим током (Batson et al., 1981). Во время паузы
«жертва», страдания которой ни у кого не вызывали сомнений,
объяснила экспериментатору происхождение своей повышенной
чувствительности к электротоку: оказывается, в детстве она
упала на забор, который был под напряжением. Сочувствуя ей,
экспериментатор предложил такой выход из положения: чтобы
довести опыт до конца, спросить у наблюдателя (роль которого
исполняла настоящая испытуемая), не согласится ли она
поменяться с ней местами и принять на себя оставшиеся удары.
Предварительно половину реальных испытуемых убедили в том,
что «жертва» – близкий им по духу человек, разделяющий их
нравственные ценности и интересы, чем вызвали их эмпатию.
Второй группе испытуемых было также сказано, что их участие
в эксперименте закончилось и что им не надо будет наблюдать
за «страданиями жертвы», если их придется продлить. Тем не
менее практически все участницы эксперимента, эмпатию
которых исследователи предварительно «пробудили», выразили
готовность поменяться с «жертвой» местами.