ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 13.10.2020
Просмотров: 7946
Скачиваний: 170
В целях первичной интерпретации экспериментальных фактов с опорой на психологическое смысловое поле как пространство деятельности и сознания Ф.Е. Василюк обратился за языком описания к теории деятельности А.Н. Леонтьева. В работе А.Н. Леонтьева "Деятельность. Сознание. Личность" [1975] выделены три "образующие" сознания: личностный смысл, значение и чувственная ткань, однако выяснилось, что "в некоторых случаях эти понятия позволяют довольно точно описать экспериментальные факты, но сплошь и рядом возникает впечатление, что они подходят к фактам почти вплотную, уже вот-вот готовы прикоснуться к ним, но никак не могут ухватить их суть" [Василюк 1993: 6]. Ф.Е. Василюк объясняет это тем, что А.Н. Леонтьев рассматривает чувственную ткань как некое впечатление, как некий чувственный отпечаток предметного мира, порождаемый в практическом взаимодействии с внешним предметным миром и выполняющий функцию придания чувства реальности сознательным образам; это материал, из которого строится перцептивный образ, не обладающий спонтанной активностью и внутренней осмысленностью, поскольку осмысленность образа вносится в него значениями, а не чувственностью (т.е. значения бесчувственны, чувственность незначима). Такая трактовка чувственной ткани является недостаточной, поскольку она фиксирует только часть, только аспект той реальности, которая в целом заслуживает имени "чувственная ткань". Анализ эмпирических фактов показывает, что "у испытуемого чувственная ткань — не пришедшее извне впечатление, а поднимающаяся изнутри чувственность; она не послушный материал для образа, а бурлящая магма, рождающая формы и мысль; ей нет дела до придания реальности картине мира, поскольку она феноменологическая реальность" [Op. cit.: 7].
Ф.Е. Василюк выдвигает гипотезу, согласно которой чувственная ткань образа является многомерной субстанцией, для измерения которой оказывается необходимым модифицировать принятое в теории деятельности представление об образе сознания. Поскольку сознание человека и отдельные образы сознания детерминируются внешним миром, внутренним миром человека, культурой и языком, он предлагает модель образа сознания — "психосемиотический тетраэдр" (рис.4.1.Г). В этой модели внешний мир представлен предметным содержанием (П), внутренний мир — личностным смыслом (Л), культура — значением (3), а язык — словом (С). Каждый из названных "узлов"
122
образа трактуется автором как "пограничная сущность, одной стороной обращенная к объективно существующей реальности (внешнего мира, внутреннего мира, языка, культуры), а другой — к непосредственной субъективности; все же вместе эти узлы задают объем, в котором пульсирует и переливается живой образ" [Op. cit.: 8]. Этот объем заполнен "живой, текучей, дышащей плазмой чувственной ткани. Чувственная ткань живет, движется в четырехмерном пространстве образа, задаваемым силовыми полями его узлов, и, будучи единой, она вблизи каждого из полюсов как бы уплотняется, концентрируется, приобретает характерные для данного измерения черты" [Ibid.].
Ф.Е. Василюк подробно обсуждает экспериментальные факты, свидетельствующие о доминировании того или иного "узла", или "полюса", образа, что может возникать "и вследствие психической патологии, и вследствие особой задачи, которую в данный момент решает сознание человека" [Op. cit.: 9]. Так, сознание может быть направлено на предмет, на его объективное свойство (например, ЛАМПА — яркая), но оно может также фокусироваться не на самом предмете, а на субъективном впечатлении от предмета (ЛАМПА — слепит глаза); в последнем случае задействована чувственная ткань предмета, на рисунке обозначенная как "п". Аналогично разграничиваются личностный смысл "Л" и чувственная ткань личностного смысла — "л", значение слова "3" и чувственная ткань значения — "з", слово "С" и чувственная ткань слова (знака) — "с".
Автор подчеркивает, что прилежащие к углам тетраэдра внутренние зоны состоят из чувственных тканей предметного содержания, значения, слова и личностного смысла, а объем в центре модели заполнен живой, чувствующей, пульсирующей материей, как бы уплотняющейся вблизи полюсов образа и в целом являющейся "представителем тела", в то время как сами полюса "выступают представителями предметного мира, мира культуры, мира языка и внутреннего мира" [Op. cit.: 16]. Обратим особое внимание на указание Ф.Е. Василюка на то, что "Любой образ, даже образ, связанный с самой абстрактной идеей, всегда воплощен в чувственном материале, его всегда "исполняет" целый ансамбль осознаваемых и неосознаваемых телесных движений и чувствований" [Op. cit.: 16].
Ф.Е. Василюк отмечает, - что в его модели образ сознания имеет не три образующих (значение — личностный смысл — чувственная ткань), а пять измерений: четыре из них (значение, предмет, личностный смысл, знак) "являются своего рода магнитными полюсами образа. В каждый момент силовые линии внутренней динамики образа могут направляться по преимуществу к одному из этих полюсов, и возникающим при этом доминированием одного из динамических измерений создается особый тип образа" [Op. cit.: 18]. В качестве пятой образующей сознания Ф.Е. Василюк рассматривает чувственную ткань, но не как стоящую в ряду "значение — личностный смысл — чувственная ткань", а как особую внутреннюю "составляющую" образа как представительницу тела, представителя мира человеческого тела в образе сознания. Ф.Е. Василюк подчеркивает при этом, что "Образ предстает перед нами не как внешняя по отношению ко всем этим мирам сущность, извне со стороны детерминируемая ими, а как часть каждого из
123
них, как их интеграл, как их интерференции, "голограмма", в которую вливаются волны и энергии всех этих миров, не сливаясь в аморфную массу, но и не оставаясь отдельными, а входя в такое единство как отдельные голоса в многоголосье" [Op. cit.: 18].
Теоретическая значимость концепции Ф.Е. Василюка еще не оценена по достоинству, хотя всё чаще появляются ссылки на обсуждаемую работу. Фактически им затронут широкий круг фундаментальных проблем, которые оказываются в центре внимания современной мировой науки. К числу таких проблем относится, в частности, связь между телом и сознанием человека (см., например, обсуждение этого вопроса в работах [Зинченко 1997; Johnson 1987; Turner 1994]). Следует также подчеркнуть, что в модели Ф.Е. Василюка полюс "С" точнее называть "полюсом словоформы", поскольку в состав слова как такового в единстве его формы и значения для индивида входит всё, что описывается "психосемиотическим тетраэдром". Это согласуется с ПЛ концепцией слова и в то же время объясняет регистрируемые в экспериментах связи между словами по их звуковой или графической форме.
4.3.2. Соотношение между значением и интеллектуальными возможностями человека
С этой точки зрения интересна триархическая теория интеллекта, разрабатываемая Р. Стернбергом [1996], который предлагает возможное комплексное объяснение отношений между интеллектом и внутренним миром индивида, интеллектом и опытом, интеллектом и внешним миром. Автор полагает, что процесс переработки информации происходит с участием трех основных типов компонентов: метакомпо-нентов — управляющих процессов высшего порядка, используемых для планирования деятельности, слежения за ее ходом и результатами; исполнительных компонентов — процессов более низкого порядка, направляемых метакомпонентами; компонентов приобретения знаний, связанных как с деятельностью высшего порядка, так и с исполнительной деятельностью. Непосредственное отношение к проблематике значения имеет, в частности, то, что при управлении отбором процессов более низкого уровня для решения той или иной проблемы метакомпоненты направляют выбор некоторой стратегии и ментальной репрезентации, на основе которой эта стратегия может действовать.
На основании результатов проведенных им экспериментальных исследований Р. Стернберг полагает, что испытуемые (ии.) имеют тенденцию предпочитать одни стратегии другим потому, что они требуют меньшей нагрузки на рабочую память, а выбор ментальной репрезентации информации тесно связан с принятой стратегией. Люди проявляют гибкость в способах, репрезентации, используя как пространственные, так и кластерные репрезентации при решении одних и тех же задач; в зависимости от возраста ии. ментальные репрезентации могут быть более или менее целостными и т.д.; отсюда главный вопрос состоит не в том, как, репрезентируется какая-то информация, а в том, какие репрезентации используются в тех или иных условиях. В связи с работой исполнительных компонентов Р. Стернберг отмечает, что ии. оперируют се-
124
мантическими признаками, которые, потенциально имеют отношение к решению задачи. При рассмотрении компонентов приобретения знаний им выделены три центральных компонента: селективное (избирательное) кодирование, при котором выделяется наиболее важная для некоторой цели новая информация; селективное комбинирование, благодаря которому фрагменты информации могут быть соединены во внутренне связанное целое; селективное сравнение. При изучении особенностей наращивания словарного запаса Р. Стернберг заключает, что трудности в освоении новых слов могут быть в определенной мере связаны с применением этих компонентов к ключевым признакам контекста, хранимым в долговременной памяти, а те, кто способен применять компоненты приобретения знаний к различным ситуациям, обычно обладают более развитым словарным запасом.
Решая вопросы о том, какая информация является релевантной, как совместить ее в единое целое с ранее известным и как она соотносится с этим известным, индивид опирается на свой предшествующий опыт, который может быть подводимым под некоторые "сценарии", "схемы", "фреймы", или нулевым. Для последнего случая Р. Стернберг выделяет три типа инсайтов (от insight — постижение, озарение), связанных с селективным кодированием, комбинированием и сравнением.
Соотношение между интеллектом и внешним миром индивида, т.е. использование умственных механизмов в повседневной жизни для приспособления к среде, рассматривается Р.Стренбергом как контекстуальная подтеория. Он уточняет, что при универсальности компонентов интеллекта (наряду с универсальностью способности справляться с новизной и автоматизации обработки информации) проявления этих компонентов в эмпирическом опыте зависят от культурного контекста; отмечается также роль когнитивных способностей индивида, мотивации, ценностей и эмоций.
В непосредственной связи с последним положением концепции Р. Стернберга представляется уместным упомянуть исследование индивидуального ментального опыта, проводимое М.А. Холодной [1996]. Со ссылками на ряд авторов и на свои научные изыскания М.А. Холодная отмечает, что характеристики индивидуальных репрезентаций происходящего (своеобразие типа восприятия, понимания и интерпретации событий внутреннего и внешнего мира) различаются для людей разных возрастов и разной одаренности. Работа интеллекта людей старше 30 лет построена на иных принципах по сравнению с детским, школьным и студенческим возрастом. Вследствие интеграции различных форм опыта у взрослого человека складывается особая ментальная модель действительности, объединяющая знания об объективном мире, других людях и собственном "Я", что дает основания говорить о "синтезированном интеллекте" и постулировать наличие в условиях особой одаренности индивидуализированных, уникальных когнитивных механизмов, которые становятся "интеллектуальными орудиями" особого рода.
Интересна также работа Б.Б. Коссова 1996], предположившего, что нахождение "ключевого признака" в процессах эвристического поиска при изучении механизмов творческого мышления равносильно инсайту.
В связи с проблемой типологии выделения ключевого признака при решении творческих задач Б.Б. Коссов предлагает новую типологию приемов с учетом психофизиологических механизмов выделения
125
"слабого признака" в восприятии объектов. Из числа названных автором приемов обратим внимание на многовариантность приемов варьирования сильного (несущественного для решения данной задачи) признака и на приемы усиления слабого (потенциально существенного) признака (в том числе создание единственного различия объектов по слабому признаку, увеличение разницы между объектами по этому признаку и т.п.).
Акцентирование внимания на множественности форм репрезентации того, что лежит за словом у индивида, на возможности разных стратегий пользования такими репрезентациями и на влиянии ряда факторов на выбор стратегий и наиболее подходящих для них форм репрезентации с опорой на разные виды признаков (в том числе "слабые"), противостоит "уравниловке", неизбежной при традиционном признания (по умолчанию) равнозначности значений для всех пользующихся ими людей.
4.3.3. Константность и вариативность значения
В наиболее четком виде требование учета вариативности значения слова сформулировано в книге [Dunbar 1991], где гибкость и точность значения трактуются как комплементарные понятия. Автор подчеркивает, что, как ранее указывалось в [Dunbar 1984], значения слов в одно и то же время являются и вариативными, подвижными (flexible), и точными (precise). В лингвистике, психологии и формальной семантике имеется устойчивая тенденция трактовать подвижность лексического значения как маргинальное явление, как аномалию с точки зрения системы, однако Дж. Данбар рассматривает эту особенность лексического значения как центральный, а не периферийный феномен.
К числу классов примеров подвижности лексического значения автором отнесены метафора, метонимия, полисемия, диахронические изменения, расширение значения слов в речи детей, дейксис, конверсия, явление "притирки" значения слова к контексту. При этом указывается, что заслуживает внимания разграничение референциальной расплывчатости, неопределенности, с одной стороны, и изменений в семантической репрезентации слова, с другой. Отметив, что на значение слова влияют и языковой контекст, и различные аспекты ситуации, Дж. Данбар приводит также пример семантической иллюзии из работы [Erickson & Mattson 1981], где говорится, что ии. не замечали неуместности имени Моисея в заданном им вопросе "Сколько животных взял с собой в ковчег Моисей?" Дж. Данбар считает, что этот пример отражает подвижность значений при их переработке на той глубине, которую делает доступной то или иное слово: в данном случае ии. извлекают только ту информацию о Моисее, которая отвечает потребностям достижения коммуникативных целей. С этой трактовкой приведенного примера можно спорить. Скорее, основную роль в подобных случаях играет одна из специфических особенностей функционирования индивидуального знания: опора на наиболее рельефные признаки слов (их формы и/или значения) или обозначаемых словами явлений (действий, качеств, ситуаций). В обсуждаемом примере слово "ковчег" актуализирует поле взаимосвязанных языковых и энциклопедических знаний-, упоминание о ковчеге делает избыточным уточнение имени: ясно, что речь идет о Ное, о нем и думают ии., хотя назван Моисей. Иначе говоря, этот пример иллюстрирует не подвижность или изменчивость значений слов, а достаточность признака принад-