ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 2949
Скачиваний: 1
Шведы не довольствовались распространением через газеты живописных подробностей сражения с явными преувеличениями, например, численности и потерь русской армии в три раза. Были выбиты специальные медали, прославлявшие Карла и унижавшие Петра. На одной из таких медалей русский царь изображен бегущим в панике из-под Нарвы, теряющим на ходу шпагу и шляпу. В Голландии русский посол все же мог опровергнуть наиболее вопиющую клевету, что он и делал. В частности, Матвеев предал гласности факты бесчестного поведения Карла, заключившего с русскими соглашение об их отступлении от Нарвы с оружием и знаменами, а затем, когда лучшие части уже покинули лагерь, вероломно напавшего на оставшиеся войска и захватившего в качестве «пленных» группу генералов и офицеров.
На протяжении своей пока еще небольшой дипломатической практики Петр уже имел возможность убедиться, как мало значат в международной политике нравственные принципы, пресловутые христианские моральные нормы, которыми неизменно пользовались на словах правители цивилизованных стран передовой Европы. Циничные нравы голого расчета, прямой выгоды и просто разбоя царили в дипломатической жизни, несмотря на то что уже родилось на свет международное право, идеи которого охотно восприняли европейские политики в качестве еще одного средства маскировки своих хищнических действий. Представители «варварской» России, в том числе и Петр, не переставали возмущаться такими нравами и даже пытались в практической деятельности соблюдать официальные правовые принципы. Характерно, что современные западные историки, третирующие старую Россию за ее пресловутое «варварство», не перестают этому удивляться. Так, Анри Труайя в своей книге, изданной в 1979 году, описывает как парадокс тот факт, что, «узнав о вступлении России в войну, Карл XII приказал арестовать посла царя Хилкова, его сотрудников, его слуг, так же как и всех русских коммерсантов. Петр, наоборот, разрешил шведам покинуть Россию».
Надо сказать, что буржуазная протестантская Голландия, где действовал А. А. Матвеев, отличалась определенной умеренностью в презрении к элементарным моральным принципам. Ее руководители дорожили своей респектабельной репутацией. Но и здесь дипломатия все равно действовала в конечном счете в духе «закона джунглей». До Нарвы Голландские штаты выступали за мир между Россией и Швецией, рассчитывая сделать ее своим союзником. Но Карл оказался неблагодарным партнером. Воспользовавшись голландской помощью в войне с Данией в начале 1701 года, он начинает затем заигрывать с потенциальным врагом Голландии — Францией, пообещавшей ему крупные денежные субсидии. Голландия, опасаясь, что Швеция будет союзником Людовика XIV, выступает теперь за продолжение войны шведов с Россией. К тому же голландские весьма деловые люди не упускали возможности заработать па русско-шведской войне. Благодаря этому Матвееву удавалось продолжать крупные закупки оружия в Голландии, которое тайно вывозилось в Россию. Русская дипломатия постепенно осваивает искусство игры на противоречиях между европейскими державами. Эти противоречия в начале 1701 года позволяли надеяться, что морские державы в дальнейшем больше не будут оказывать помощь шведскому королю. Такого рода информация, получаемая Петром от Матвеева, естественно, представляла для него огромную ценность. Однако все это происходило на фоне общего ухудшения отношения к России Англии и Голландии, объединенных тогда не только совместными внешнеполитическими интересами, но и личностью Вильгельма III. Король Англии и штатгальтер Голландии еще недавно, во время Великого посольства, проявлял некоторую благожелательность к Петру. Сейчас положение меняется. Как пишет С. М. Соловьев, «Петр в глазах Вильгельма был побежденный государь варварского народа, наказанный за дерзкое предъявление прав на могущество и цивилизацию; Вильгельм холодно обходился теперь с Матвеевым, ласково с шведским послом».
Еще хуже дело обстояло с империей, где вообще пока не было постоянного русского дипломатического представительства. Между тем отношения с Веной приобретали новое и важное значение. Раньше интересы двух стран в определенные моменты сближались из-за общей борьбы с Турцией. Теперь политика Австрии в решающей степени определялась ее интересами в испанском наследстве. Австрия вместе с Англией и Голландией также была заинтересована в привлечении на свою сторону Швеции и поэтому сначала выступала против русско-шведской войны. Дипломаты императора предлагали свое посредничество для установления мира. Однако затем, опасаясь перехода Швеции на сторону Франции, в Вене в начале 1701 года стали проявлять заинтересованность в продолжении и усилении этой войны. Немаловажное значение имел» также прибытие шведской армии в Восточную Европу. Католическая империя, в состав которой входило немало протестантских германских княжеств, испытывала тревогу по поводу непредсказуемого поведения воинственного короли протестантской Швеции. Во время Тридцатилетней войны предки нынешнего шведского короля создавали огромные трудности императору.
1 ноября 1700 года умер, наконец, испанский король Карл II, незадолго до смерти подписавший завещание, но которому испанская корона переходила к внуку Людовика XIV герцогу Анжуйскому, ставшему испанским королем под именем Филиппа У. Англия и Голландия признали его в расчете на компенсацию в испанских колониях и в торговле. Австрия в конце 1700 года осталась в одиночестве и одна собиралась вести войну за испанское наследство. Однако вскоре Людовик XIV нарушил обязательство не объединять Францию и Испанию и стал рассматривать эту страну как часть своего королевства. «Нет больше Пиренеев», — сказал он, согласно легенде. Тогда Англия и Голландия вновь объединяются с империей, и в конце концов 7 сентября 1701 года заключают в Гааге так называемый Великий союз этих держав, окончательно предопределивший расстановку основных сил в начинавшейся войне, которая официально была объявлена Англией и Голландией в мае, а империей — в сентябре 1702 года.
Нот в таких сложных условиях должен был действовать назначенный Петром в начале февраля 1701 года послом в Вену князь Петр Алексеевич Голицын (брат воспитателя и друга Петра в юности Н. А. Голицына). Ему было предписано ехать инкогнито, «не называясь послом». Он должен был тайно добиться частной аудиенции цесаря. Целых три месяца добирался Голицын до Вены. Еще семь недель потребовалось, чтобы через влиятельного иезуита Вольфа добиться встречи с императором Леопольдом I. Но к этому времени обстановка изменилась, и в Вене уже не поддерживали идею посредничества с целью мира между Россией и Швецией. Более того, после Нарвы и здесь отношение к России резко ухудшилось. Письма П. А. Голицына исполнены горькими описаниями того презрения, с которым к нему отнеслись при императорском дворе. «Главный министр, граф Кауниц, от которого все зависит, и говорить со мной не хочет, да и на других нельзя полагаться: они только смеются над нами», — доносил Голицын Петру и рассказывал об издевательствах, которым он подвергался. Он, как, впрочем, все русские представители за границей, жаловался на отсутствие денег, которые были важнейшим дипломатическим орудием в сношениях с крайне продажными придворными императора. «Люди здешние вам известны, — писал он Ф. А. Головину, — не так мужья, как жены министров бесстыдно берут. Все здесь дарят разными вещами: один только я ласковыми речами». Граф Кауниц получал в это время щедрые взятки от шведского короля.
Но главной причиной презрительного отношения к русскому представителю было впечатление от нарвского поражения. В газетах печатались лживые сообщения о новом, еще более тяжелом поражении русских войск, якобы случившемся вблизи Пскова, о бегстве Петра, об освобождении Софьи и ее приходе к власти.
Голицын считал, что восстановить и укрепить влияние России могут только успехи русского оружия. «Всякими способами,— писал он осенью 1701 года,— надобно домогаться получить над неприятелем победу... Хотя и вечный мир заключим, а вечный стыд чем загладить? Непременно нужна нашему Государю хотя малая виктория, которой бы имя его по прежнему во всей Европе славилось: тогда можно и мир заключить. А то теперь войскам нашим и войсковому управлению только смеются. Никак не могу видеть министров, сколько ни ухаживаю за ними: все бегают от меня и не хотят говорить».
Все же Голицыну удалось довести до сведения венского двора русские предложения. Просьбы о содействии России в войне против Швеции были отвергнуты самым презрительным образом. Голицын, ссылаясь па прежние, сделанные еще до Нарвы предложения Австрии о посредничестве с целью заключения мира, просил теперь об этом посредничестве. На вопрос Кауница об условиях мира, которые устроили бы Россию, Голицын сообщил, что она хотела бы получить часть Ливонии но линии реки Нарвы с городами Нарва, Ивангород, Ревель, Копорье, Дерпт с правом свободной торговли через эти города. Такие требования после нарвского поражения показались Кауницу явно чрезмерными. «Нельзя и думать, чтобы швед на это согласился»,— говорил он. Тем не менее их сообщили Карлу XII, который, естественно, высокомерно их отверг. По всей видимости, эти условия мира предназначались лишь для дипломатического зондажа, а главное — для демонстрации того, что Россия отнюдь не считает себя побежденной.
Однако, зная по своему опыту переменчивость военного счастья, стремясь хотя бы сохранить на всякий случай внешние формы дипломатических связей, в Вене прибегают к туманным посулам, к проявлению мнимого дружелюбия и т. п. В этой связи находится предпринятое летом 1701 года от имени императрицы Элеоноры-Магдалины иезуитом Вольфом сватовство. Учитывая, что в Москве имелась целая группа незамужних царевен (четыре дочери царя Алексея Михайловича и три дочери царя Ивана, умершего брата Петра), императрица выразила желание получить для эрцгерцога, то есть наследника императора, русскую царевну в невесты. В Москве изготовили портреты трех царевен — дочерей Ивана: Екатерины — 11 лет, Анны — 9 и Прасковьи — 7. Конечно, ничего из этого сватовства не вышло, так же как и из затеи прислать в Вену для воспитания сына Петра от Евдокии Лопухиной — Алексея. Разговоры и переписка по этим вопросам служили просто средством как-то прикрыть натянутые отношения между Веной и Москвой.
Разумеется, нарвское поражение не укрепило отношений России и с партнерами по Северному союзу, прежде всего с Данией, вышедшей из союза еще в августе 1700 года. Травендальский договор поставил ее в зависимость от Англии и Голландии, благодаря которым она после разгрома все же сохранила флот и столицу: Карлу не дали занять Копенгаген. Тем более неожиданно выглядит секретный трактат, заключенный датским посланником в Москве Гейнсом в январе 1701 года. Он предусматривал обязательство Дании прислать русским три пехотных и три конных полка в 4500 человек. Договор остался на бумаге, будучи лишь эпизодом в торге Дании за более выгодные условия участия в войне за испанское наследство на стороне антифранцузской коалиции. Затем она в нее и вступила, предоставив половину своей армии для начавшейся вскоре войны против Франции. Пройдет много лет, прежде чем Дания вновь окажется в Северном союзе.
Оставался один, ненадежный, но крайне необходимый, союзник — саксонский курфюрст и польский король Август. События показали, что на него положиться нельзя. Тем не менее обстоятельства вынуждали его дорожить союзом с Петром. Август понимал, что если он получил польскую корону благодаря помощи царя, то без продолжения этой поддержки он ее быстро потеряет, поскольку слишком много поляков королем его не признавали. С помощью Петра Август рассчитывал также осуществить свою заветную, но совершенно иллюзорную мечту: установить в Польше наследственную самодержавную власть саксонских курфюрстов, ликвидировав аристократическую демократию Речи Посполитой. К сохранению союза с Россией, кроме того, толкал, как это ни странно, Карл XII, который возненавидел Августа лютой ненавистью и отвергал его предложения о мире. Но, с другой стороны, саксонский курфюрст почувствовал, насколько сильно после Нарвы Петр заинтересован в сохранении единственного союзника, и стал небывало требовательным. В этих условиях и происходит встреча Петра с Августом в Курляндии, в местечке Биржи, в феврале 1701 года.
Встречи с Августом уже приобрели обычный для них характер: дела решались здесь в промежутках между развлечениями, главным образом застольями. На второй день свидания в Биржах «государи так подгуляли,— пишет Устрялов,— что король проспал обедню следующего дня». Петр, сдержанный в употреблении напитков на дипломатических обедах и ужинах, встал рано и один пошел на богослужение в католический собор, где он с любопытством расспрашивал о всех обрядах. Царь явно ухаживает за тщеславным Августом. Он демонстративно предоставляет ему всегда правую, почетную сторону, охотно уступает первенство в соревновании двух монархов по стрельбе в цель из пушки и т. п.
Гораздо более серьезные уступки сделал Петр Августу в новом союзном договоре, заключенном в Биржах. Стороны взяли на себя обязательства продолжать войну против Швеции всеми своими силами и не заключать мира без взаимного согласия. В этом состояло главное, чего добивался и добился Петр. Но за это ему пришлось заплатить немалую цену, определенную в остальных статьях договора. Царь обещал выделить в распоряжение Августа 15 — 20 тысяч хорошо вооруженной пехоты, выплачивать ему в ближайшие два года по 100 тысяч рублей. В договоре подчеркивалось, что Россия не будет иметь никаких притязаний на земли Лифляндии и Эстляндии, которые должны были отойти к Польше. В особо секретной статье Петр обещал 20 тысяч рублей для распределения среди польских сенаторов с целью вовлечения в войну против Швеции Речи Посполитой.
Особенно тяжелыми были финансовые обязательства. Чтобы выплатить первый взнос в 150 тысяч рублей, пришлось полностью опустошить все московские кассы и прибегнуть к помощи частных лиц и монастырей. Однако эти и другие жертвы, как покажут события, с лихвой окупятся в дальнейшем. Они помогут задержать главные силы Карла в Польше, где он надолго увязнет в первые, самые трудные для русских, годы Северной войны. В Биржах Петр и Ф. А. Головин вели переговоры с группой вельмож Речи Посполитой. Хотя она и не имела полномочий для заключения каких-либо соглашений, русским удалось получить более ясное представление о позиции Польши. Царь предлагал ей принять участие в войне против шведов, благодаря чему она получит Лифляндию. В ответ Петр услышал, что Речь Посполитая может пойти на войну, если получит за это Киев и другие русские земли. Стало ясно, что рассчитывать на содействие польской шляхты не приходится. Тем не менее Петр все же стремился приобрести ее расположение. «Несправедливо думают,— говорил он полякам,— будто я хотел содействовать королю против вольности Речи Посполитой: мне, как соседу, это вовсе не нужно. Если бы что-либо было в виду против Полыни, я мог бы воспользоваться бурным временем междуцарствия, но и тогда сохранил свою дружбу, а на будущее время постараюсь ее увеличить». Переговоры с представителями Речи Посполитой в Биржах не дали непосредственных формальных результатов. Однако самим фактом своего проведения они имели определенное значение в отношениях с Польшей, надолго остававшихся сложнейшей проблемой для дипломатии Петра.
В Биржах состоялась еще одна любопытная встреча, важная не по своим практическим последствиям, ибо их не было, а потому, что она проливает свет на процесс расширения интересов внешней политики России. Петр дал аудиенцию посланнику Людовика XIV при польском короле Эрону. Французский дипломат зондировал почву относительно возможности использования русской военной помощи в войне за испанское наследство. Петр выразил желание установить дружеские отношения с Францией и говорил о выгодности для двух стран развития между ними торговых связей. Эта беседа явилась одним из свидетельств того, как петровская дипломатия все больше выходит из рамок прежней региональной внешней политики, которая ограничивалась лишь отношениями с непосредственными соседями России. Теперь Россия имеет общеевропейские интересы, и для нее приобретают значение отношения с Францией, находившейся на противоположном конце континента. Между тем сразу после свидания в Биржах Петр стал ревностно выполнять взятые на себя обязательства. Сначала выплатили огромную денежную субсидию, с трудом собрав ее буквально по крохам. В апреле 1701 года последовал приказ князю Репнину идти на соединение с саксонскими войсками под Ригу с 20-тысячным корпусом. Правда, саксонский фельдмаршал Штейнау основную часть русских войск использовал для строительства укреплений. Под Ригой в июле 1701 года произошло новое крупное сражение. Карл XII после Нарвы отвел свою армию в район Дерпта и здесь около полугода ждал подкреплений из Швеции. Затем он выступил к Риге и неожиданно нанес сокрушительное поражение саксонской армии. Русские войска не принимали участия в этом сражении и после отступления разбитых саксонцев вернулись в Псков. Итак, Карл XII одержал третью крупную победу в Северной войне (первые две — в Дании и под Нарвой). Слава о непобедимости Карла XII достигла зенита. Ведь победа была на этот раз одержана не над «варварским» русским войском, а над опытными вояками-саксонцами. Инициатива в войне пока действительно целиком принадлежала Карлу. Против кого же он направит свою армию после новой победы? Так же как и сразу после Нарвы, его первым побуждением явилось намерение идти на Россию. Как говорил впоследствии Шлиппенбах, один из лучших шведских генералов, «король по отбитии саксонцев от Риги, думал из Курляндии идти в Россию, как он уже в Нарве дорогу на ландкарте показывал; но генералы его отговорили». Саксонцев все еще считали более опасным противником, чем русских. Следовательно, главные силы надо было бросить против них. Конечно, проще было бы заключить мир с Августом и пойти на русских. Ведь саксонский курфюрст усиленно стремился к такому миру. Но Карл полагал, что Августу верить нельзя, с ним вообще невозможно заключать договоры. Шведский король считал (и не без основания) Августа совершенно бесчестным политиком. Он писал Людовику XIV: «Поведение его так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от бога и презрения всех благомыслящих людей». Ненависть к Августу, по мнению многих историков, определяла стратегические решения Карла XII. С. М. Соловьев пишет по этому поводу: «Август был драгоценный союзник для Петра не силою оружия, но тем, что возбудил к себе такую ненависть и такое недоверие шведского короля: он отвлек этого страшного в то время врага от русских границ и дал царю время ободрить свои войска и выучить побеждать шведов».