Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-2.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 3103

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Это касалось прежде всего огромного по численности право­славного населения Польши. Во время Северной войны Россия, естественно, вынуждена была до поры до времени мириться с тем, что оно подвергалось непрерывным гонениям, насилиям; самыми жестокими методами его принуждали переходить в католичество или в унию. Оно было совершенно лишено всех прав и являлось самой обездоленной и эксплуатируемой частью крестьянства. Те­перь, после Ништадтского мира, Россия выступает в защиту укра­инского и белорусского населения Польши.

Уже в начале 1723 года Петр требует от Августа II выполнять условия прежних договоров о защите прав православного населения Польши. В случае отказа, заявляет Петр, Россия сама обеспе­чит его защиту. Король вынужден издать указ о возвращении монастырей и церквей, отобранных у православных. Русский по­сол С. Г. Долгорукий, а также специальный представитель контро­лируют выполнение этого указа. Чтобы обуздать ярость и фана­тизм польского католического духовенства, русская дипломатия предпринимает демарши в Ватикане, давая понять папе, что права, предоставленные Петром в России католикам, могут быть и ликви­дированы.

Приходится противостоять и другим интригам бывшего «союз­ника». Он по-прежнему хочет утвердить самодержавную наследст­венную власть в Польше и навязать полякам немецкое господство. Пытается использовать для этого поддержку Пруссии и Австрии, соблазняя их планами передачи им польских земель, то есть раз­делом Польши. Крупными взятками он привлекает на свою сторо­ну польских магнатов и побуждает их противодействовать Петру. Особенно рьяно он добивается отказа от признания нового импера­торского титула Петра. Польские сенаторы заявляют русскому послу, что Речь Посполитая согласна на признание, но опасаются, «не даст ли этот титул будущим государям русским право пре­тензий на русские области, находящиеся под польским влады­чеством».

Использованный поляками термин «русские области» сам по себе служил признанием неправомерности захвата Польшей части Украины и Белоруссии. Это было тяжелым наследием, которое Петр получил от предшественников. Но решить задачу объедине­ния всей русской территории и населения до конца Петр не успеет и оставит ее потомкам. Однако петровская дипломатия пассивной в Польше не была. В это время Август II пытался навязать Речи Посполитой «оборонительный договор» с Австрией. Петр направ­ляет в Польшу в помощь С. Г. Долгорукому его более опытного родственника — князя В. Л. Долгорукого, отозванного для этого из Парижа. Вдвоем они успешно противостояли как претензиям короля Августа II, так и «придворной партии» магнатов, вы­двигавшей требование передачи Польше Курляндии, Лифляндии, даже выплаты крупных денежных субсидий по прежним союз­ническим договорам, которые и во время войны Польша совершен­но не выполняла, а теперь, когда Польша все больше увязала во внутренних распрях и обнаруживала свое внешнеполитическое бессилие, такие претензии выглядели комично. Если бы не петров­ская дипломатия, то соседняя страна легко сделалась бы добычей германских государств.


Объективно петровская Россия служила оплотом независимо­сти Польши, несмотря на противоречия между ней и влиятельны­ми польскими магнатами. Об этом убедительно свидетельствует отношение Петра к новой, небывало серьезной попытке раздела Польши, предпринятой в момент заключения Ништадтского мира. Ее закулисным инициатором явился, как всегда, король Август. Пребывание на польском троне саксонский курфюрст давно уже рассматривал в качестве средства ликвидации независимости Польши путем превращения своей номинальной и временной ко­ролевской власти в наследственную и самодержавную. Преобра­зование избирательной монархии, то есть замена временного пре­бывания на польском троне в постоянное право саксонских кур­фюрстов царствовать в Польше, означало бы ее простое присоеди­нение к Саксонии. Неоднократные попытки Августа добиться этого неизменно терпели крах из-за противодействия Петра. Но весной 1721 года Август II решил, что победоносное завершение Северной войны — величайшее торжество внешней политики России сде­лает русского царя сговорчивее. Почему бы не использовать со­стояние торжественной эйфории Петра, добившегося присоедине­ния Прибалтики, предложив ему новые обширные территории за простое согласие с замыслами Августа? Тем более что о польских землях мечтал прусский король Фридрих-Вильгельм, на них с вожделением взирали и в Вене. Император и король Пруссии несомненно помогут Августу. Чтобы провести в жизнь давно вы­нашиваемый замысел, решено было использовать помощь людей, особенно изощренных в темных комбинациях всякого рода,— бан­киров Лемана и Мейера, давно уже помогавших Августу в финан­совых аферах. Ловкость, богатство, связи этих дельцов, действовав­ших в масштабах многих стран, не зря создали им репутацию не­коронованных властителей, способных влиять на государства эффективнее, чем короли официальные. Сами финансисты охотно взялись за эту аферу, сулившую им новые сказочные барыши. Леман, в частности, рассчитывал путем раздела Польши заставить многих польских магнатов, задолжавших ему огромные суммы, но не желавших платить даже проценты, расплатиться с ним. Август и Фридрих-Вильгельм обязаны будут заставить их раскошелиться в обмен за услуги Лемана и Мейера.

Ведь Август II станет наследственным владельцем Польши и ее неограниченным, абсолютным монархом. Правда, придется расчленить Речь Посполитую. Но тем легче ему будет господство­вать в ослабленной и урезанной стране. Фридрих-Вильгельм по­лучит так называемую Польскую Пруссию и Вармию, император приобретет польские земли, граничащие с Венгрией и Силезией, входивших тогда в состав империи. Ну, а Петр должен будет со­гласиться на это, поскольку ему отойдет вся Литва вместе с огром­ной Белоруссией. При этом ему не придется затратить и ничтож­ной доли тех усилий, которые он приложил для приобретения Прибалтики. Расчет авторов этого плана казался безошибочным; в самом деле, какой монарх в состоянии удержаться от соблазна легко приобрести такую огромную территорию?


Этот план Лемана и Мейера привел в восторг Августа и Фрид­риха-Вильгельма, и они начали действовать. Самую щекотливую миссию взял на себя прусский король, обладавший огромным опы­том в приобретении чужих земель с помощью вымогательства. Со­храняя видимость своей незаинтересованности, он лишь сообщил Петру, что-де существует любопытный план Лемана и Мейера, к которому он сам отношения не имеет. Фридрих-Вильгельм как бы просто информировал и просил совета.

Реакция Петра была незамедлительной и резкой. Он сразу понял, что затея исходит от Августа. Петр посоветовал Фридриху-Вильгельму не поддерживать «эти планы польского короля, ибо они противны богу, совести и верности и надобно опасаться от них дурных последствий». Сам же он «...не только никогда не вступит в подобные планы, но и будет помогать Речи Посполитой против всех, кто войдет в виды короля Августа».

Петр сделал внушение и Августу, пытавшемуся скрыться за спиной своих доверенных лиц, Лемана и Мейера. Царь писал ему по поводу раздела Польши, что «...никто этого не может почесть за вымысел таких бездельных людей, которые, кроме торгу, ниче­го не привыкли предпринимать. Никто этому не поверит». Если же это действительно их затея, как уверяет Август, то он и дол­жен сурово наказать их, чтобы никто не смел впредь играть судь­бами государств и «...нас с соседними государствами, особенно же с Речью Посполитой, ссорить не отваживались». Кроме того, Петр приказал сообщить польским вельможам о махинациях их короля, дабы они впредь остерегались его.

Благодаря твердой позиции Петра план раздела Польши, рас­считанный столь хитро, с треском провалился. Пройдет полвека, прежде чем правители германских государств осмелятся вновь начать осуществление своих экспансионистских замыслов в отно­шении Польши.

Все это, по выражению С. М. Соловьева, «любопытное проис­шествие» лишний раз обнаружило важные особенности петровской дипломатии, способность Петра подниматься выше соображений непосредственной прямой выгоды и мыслить в широких историче­ских масштабах. Конечно, расширение русской территории было бы выгодно России, тем более что речь шла о воссоединении с важ­ной частью древней русской народности, связанной с Россией ре­лигиозно-этническими узами,— с Белоруссией. Однако за это надо было дать согласие на дальнейшее германское продвижение к во­стоку, происходившее на протяжении многих веков путем захвата исконных славянских земель. Петр глубоко понимал смысл не только текущих событий, но и их причины и широкие исто­рические последствия. Он считал также, что поглощение Поль­ши — одного из крупнейших славянских государств германскими захватчиками лишь ослабит в последнем счете позиции России в Европе, опасно нарушит равновесие сил в пользу Гер­мании.


Новое международное положение России проявлялось на каж­дом шагу. Оно сказывалось в том напряженном внимании, с кото­рым повсюду в Европе следили за всем, что происходило в стра­не, но особенно за ее внешнеполитическими действиями. Успешное окончание серии военных и дипломатических мероприятий России на востоке еще больше укрепляет ее влияние и авторитет. Теперь внешние дела уже не доставляют русской дипломатии таких на­пряженных, часто драматических, забот, как раньше. Внешние сношения России после Ништадтского мира проходят процесс неуклонной стабилизации ее влияния и авторитета, поддерживае­мых нормальной активностью зарубежных русских представите­лей, действовавших как никогда спокойно и уверенно. Решается задача упрочения достигнутого, исправляется упущенное, предот­вращается нежелательное.

Характерным примером этой новой по своему стилю деятель­ности петровской дипломатии могут служить русско-шведские от­ношения.

Казалось бы, России больше нечего желать после заклю­чения Ништадтского мира с Швецией. Однако дальновидная политика должна была позаботиться о дальнейшем улучшении отношений с этой страной, в частности исключить возможность во­зникновения реваншистских тенденций со стороны Швеции, осо­бенно опасность использования Швеции против России третьими державами. Такая вероятность возникла из-за того, что король Фре­дерик I главную свою цель видел в восстановлении самодержавия, ценой отказа от которого его супруга после смерти Карла XII обеспечила себе корону. Это стремление короля не находило под­держки внутри страны, и он искал ее за границей. Большие, но призрачные надежды возлагал он одно время на проект союза Швеции с Данией и Англией. Такое поведение короля не могло не вызывать опасений относительно прочности русско-шведских мирных отношений. Тем более что Фредерика I тревожили пла­ны женитьбы герцога Голштинского на старшей дочери русского императора. Ведь герцог имел некоторые права на шведскую корону. Все это создавало состояние неопределенности, неустой­чивости.

В январе 1723 года начались заседания шведского сословного риксдага, где развернулась борьба между сторонниками сущест­вующего ограничения королевской власти и теми, кто выступал за восстановление самодержавия. Именно в это время русский ре­зидент Бестужев по повелению Петра заявил президенту Иност­ранной коллегии графу Горну: «Так как к его императорскому величеству приходят известия, будто король старается ниспровергнуть настоящую форму правления и сделаться самодержав­ным, то его императорское величество приказал мне наисильней­шим образом обнадежить всех добрых патриотов, что он по обяза­тельству мирного трактата не оставит их своей помощью и пере­менить настоящую форму правления не допустит».


Подавляющее большинство членов риксдага встречает это заяв­ление с восторгом. Оно действительно соответствует седьмому параграфу Ништадтского договора, и Россия лишь выполняет свои обязательства. Риксдаг голосует за признание нового император­ского титула русского государя, а Бестужев предлагает заключить оборонительный союз России и Швеции. Послы Англии и Дании пытаются противодействовать принятию этого предложения, но в Швеции помнят вероломство английских союзников. Риксдаг дает указание сенату заключить договор, и уже 22 февраля 1724 го­да он был подписан. Договор предусматривал обязательство взаим­ной военной помощи в случае нападения на одну из стран. Шве­ция и Россия не могут иметь договоров, противоречащих данному союзу, заключенному на 12 лет. Новый союз укреплял безопас­ность России, ее положение самой влиятельной державы на Бал­тике. Он отвечал также интересам Швеции, жестоко пострадавшей от недавней войны. Она получала право ввозить из России беспош­линно товаров на 100 тысяч рублей.

Вскоре после заключения союза с Россией шведские министры предложили английскому послу свое посредничество для примире­ния Георга I с русским императором. Напомним, что дипломати­ческие отношения между Англией и Россией были неосмотритель­но расторгнуты английским королем, а Петр с полным основанием не хотел предлагать примирение первым. Однако в Лондоне шве­дам ответили, что посредничеством уже занимается Франция. Во­обще, для России важность имело не примирение с Англией, а не­что другое. Дело в том, что в те времена мирные договоры, завер­шавшие какую-либо войну, принято было закреплять гарантиями этих договоров, желательно наиболее сильными державами. На­пример, Россия была одним из гарантов Утрехтского и Баденского договоров, прекративших войну за испанское наследство. Однако Ништадтский мир пока не был гарантирован. В сущности, Россия была достаточно сильна, чтобы обойтись без всяких гарантий. Но они во всяком случае не помешали бы дальнейшему упрочению ее международного положения.

Поэтому когда посол в Париже В. Л. Долгорукий по поруче­нию Петра благодарил Дюбуа за французское посредничество в заключении Ништадтского мира, то он с удовлетворением услы­шал от французского министра: «Теперь пора приступить к глав­ному делу между Россией и Францией. Для утверждения такого славного и полезного мира, какой получила Россия, нужны гаран­тии, нужна гарантия королей французского и испанского; но если

Россия вступит в союз с Франциею и Испаниею, то нужно вклю­чать в него и короля английского.., я знаю, что король английский хочет помириться с вашим государем».

Между тем в 1722 году Долгорукого Петр направил в Варша­ву, а на его место послом в Париж назначил камер-юнкера Алек­сандра Куракина, сына известного нам князя Б. И. Куракина. Чтобы представить молодого посла французскому двору, в Париж поехал его отец, который пользовался известностью и уважением во всех европейских столицах. К тому же старик стал жаловаться на здоровье и хотел посоветоваться с искусными французскими врачами. Но, как известно, болезни дипломатов не зря часто фигу­рируют в учебниках не по медицине, а по дипломатической истории. Б. И. Куракин к этому времени по праву занял особое положение в заграничной дипломатической службе России. Ему направляли донесения другие послы, и он координировал их дея­тельность подчас более эффективно, чем это делали в Петербурге. Хотя в Париже князь Куракин сразу подчеркнуто заявил, что не имеет никакой официальной миссии, Дюбуа вступил с ним на пра­вах «старого знакомого и приятеля» в весьма серьезные пере­говоры.