Файл: Molchanov_Diplomatia_Petra_Pervogo-2.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 18.10.2020

Просмотров: 2926

Скачиваний: 1

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

Петр издавал указ за указом, грозя самыми страшными кара­ми. Однажды, узнав о новых фактах казнокрадства, Петр прика­зал генерал-прокурору Ягужинскому: «Напиши именной указ, что если кто и настолько украдет, что можно купить веревку, то будет повешен». «Государь,— ответил Ягужинский,— неужели вы хоти­те остаться императором один без служителей и подданных? Мы все воруем с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой».

Больше всех воровал ближайший сподвижник Петра А. Д. Меншиков, обладатель высших чинов, званий, должностей и несметных богатств. Он крал миллионами. С 1713 года светлей­ший князь непрерывно находился под следствием за свои откры­вающиеся одно за другим грабительские дела. Его заставляли вно­сить в казну присвоенные деньги, но он не мог остановиться. Хотя от прежней дружбы его с Петром уже мало что осталось, Меншикову все же удавалось уцелеть. Иной была судьба других казно­крадов.

Губернатор Сибири князь М. П. Гагарин был казнен. На эша­фоте кончил жизнь и обер-фискал А. Нестеров, разоблачавший многих казнокрадов, но проворовавшийся сам. В разных махина­циях были замешаны Г. И. Головкин, Ф. М. Апраксин, П. А. Тол­стой и многие другие. Особо следует остановиться на деле вице-канцлера П. П. Шафирова.

Уже много было рассказано о дипломатической деятельности Шафирова, о его заслугах перед Россией и перед Петром, хотя царь никогда до конца не верил в его преданность делу преобра­зования России. До поры до времени император терпел неистре­бимую страсть Шафирова к интриганству, он даже использовал в дипломатии его непревзойденное умение затемнить сознание партнера изощренной хитростью. Но, видимо, чаша терпения пере­полнилась, когда Шафиров совершенно нагло стал проявлять пол­нейшее презрение не только к окружающим, но и к законам Петра, то есть, в сущности, к самому императору. Впрочем, уже достаточ­но говорилось о недостатках, пороках этого безусловно талантли­вого дипломата. Что касается хищений, то крупных дел за ним не обнаружилось. Его ставшая известной вина состояла лишь в том, что он выдал лишнее жалование своему брату, да в быт­ность во Франции израсходовал какие-то казенные деньги на свои нужды.

По сравнению с делами Меншикова это были пустяки. Однако подвели Шафирова чудовищное самомнение и вздорный характер; при разборе дел в Сенате он не только учинил скандал, но и гру­бо нарушил регламент, за что и был предан суду в нарушение ука­за от 17 апреля 1722 года о соблюдении законов. А в указе Петра было сказано: «Кто оный указ преступит под какою отговоркою ни есть, то яко нарушитель прав государственных и противник власти казнен будет смертью без всякой пощады, и чтоб никто не надеялся ни на какие заслуги, ежели в сию вину впадет».

Высший суд приговорил Шафирова к смерти, и голова его лег­ла на плаху, палач занес топор, но в последний момент Петр попре­ки своему же указу пощадил приговоренного и заменил смерт­ную казнь ссылкой. Наказание Шафирова ограничилось недолгим пребыванием в Новгороде. После смерти Петра он снова окажется у власти. В конце концов в печальной памяти царствование Анны Ивановны, которое было раем для сановных воров, особенно из иноземцев, Шафиров станет президентом Коммерц-коллегии. На этом посту его наклонности к стяжательству получат полный простор, и он, но словам некоторых современников, превратит свое почтенное ведомство в «правительственный воровской при­тон». Так что на плахе его голова лежала как бы авансом...


Но только ли авансом? Нет никакого сомнения в том, что кроме официально объявленного преступления Шафиров совер­шил нечто такое, что вызвало возмущение Петра, многое прощав­шего своим соратникам. Видимо, это было что-то гораздо более серьезное, чем уже упоминавшийся факт секретной переписки Шафирова с Остерманом. Ведь они совершили то, что квали­фицировалось в те времена как «слово и дело государево», пытались проводить в дипломатии свою собственную политику втайне от суверена, носителя высшей власти, от самого Петра. Что это — сговор, измена? Трудно уверенно ответить на такой вопрос. Бесспорно, что здесь, в сфере дипломатии, проявление того же сопротивления и оппозиции, с которыми Петр столь часто сталкивался во внутренней политике.

Не зря бесчисленные указы Петра, начинаясь обычно с убеж­дения в целесообразности предписываемых мер, неизменно закан­чиваются угрозой жестокого наказания за невыполнение их. Стал­киваясь непрерывно с пренебрежением к закону, Петр пришел к убеждению, что от людей можно добиться чего-либо только «жесточью».

Один из иностранных дипломатов в своих воспоминаниях приводит такие слова самого Петра, сказанные им однажды с чув­ством страстной откровенности. «Знаю, что меня считают тираном. Иностранцы говорят, что я повелеваю рабами. Это неправда: не знают всех обстоятельств. Я повелеваю подданными, повинующи­мися моим указам: эти указы содержат в себе пользу, а не вред го­сударству. Надобно знать, как управлять народом. Английская вольность здесь не у места, как к стенке горох. Честный и разум­ный человек, усмотревший что-либо вредное или придумавший что полезное, может говорить мне прямо без боязни. Вы сами тому свидетели. Полезное я рад слушать и от последнего подданного. Доступ ко мне свободен, лить бы не отнимали у меня времени бездельем. Недоброхоты мои и отечеству, конечно, мной недовольны. Невежество и упрямство всегда ополчались на меня с той норы, как задумал я ввести полезные перемены и исправить грубые нра­вы. Вот кто настоящие тираны, а не я. Я не усугубляю рабства, обуздывая озорство упрямых, смягчая дубовые сердца, не жестокосердствую, переодевая подданных в повое платье, заводя поря­док в войске и в гражданстве и приучая к людскости, не тиранст­вую, когда правосудие осуждает злодея на смерть. Пускай злость клевещет: совесть моя чиста. Бог мне судья! Неправые толки в све­те разносит ветер».

Этим красноречивым признанием можно и ограничиться, гово­ря о гигантской, поистине необъятной и разнообразной деятельно­сти Петра по внутреннему преобразованию России. В конце кон­цов наша задача — рассказать лишь о внешней политике, о дипло­матии Петра Великого. А в этом деле и после Ништадтского мира забот, тревог и проблем меньше не стало. Но теперь в центре вни­мания внешней политики Петра оказались восточные дела. Собст­венно, на протяжении всей Северной войны ему приходилось с тревогой оглядываться па восток. Неприятности, которые до­ставляла Турция, были только частью невзгод, испытываемых тогда Россией. Если на западных границах все же были периоды мирных отношений, то на своих восточных рубежах русские их не знали.


Там шла война непрерывная в виде постоянных набегов тех, кого Маркс называл «кочевыми татарскими разбойниками». Ущерб от разорения русских городов и деревень в общей сумме превышал то, что потерпела Россия от сравнительно короткого шведского нашествия. Число уведенных в рабство русских за два десятка лет Северной войны в несколько раз превзошло потери в войне против шведов. Не зря, например, заводы на Южном Урале внешне представляли собой укрепленные и вооруженные крепо­сти, обнесенные стенами, на которых стояли пушки. Бесчинство­вали кочевники, угрожавшие району Терека. Их конные орды переходили через Яик, продвигаясь до Астрахани, Саратова, Пен­зы. Они выжигали деревни, захватывали скот, убивали или уво­дили в рабство мирных жителей. Положение тут было не лу­чше, чем в Южной Украине, подвергавшейся набегам крымских татар.

С. М. Соловьев писал, что русским «было много дела с калмы­ками, этими последними представителями движения среднеазиат­ских кочевых орд на запад, в европейские пределы. Калмыки за­поздали, натолкнулись на сильную Россию и волею-неволею долж­ны были подчиниться ей».

Действительно, калмыки поселились в низовьях Волги только в начале XVII века, придя сюда из Средней Азии. Сущность их появления была аналогичной вторжению татаро-монгольских орд на Русь в XIII веке. Только они оказались неизмеримо слабее, а Россия — сильнее. Поэтому рабовладельческая и феодальная верхушка кочевников, хотя и просила принять их под российское подданство, но ни па минуту не оставляла своих враждебных происков. В основе их натиска на русские районы лежали со­циально-экономические причины. Они не знали сельскою хозяйства, не умели обрабатывать землю, занимались примитивным скотоводством, охотой и собирательством даров природы.

Роль России по отношению к этим народам определил еще Ф. Энгельс: «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку... господство России играет цивилизатор­скую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, дли башкир и татар».

Но эта цивилизаторская миссия дорого обходилась России, и Петр ждал окончания Северной войны, чтобы начать решение проблемы безопасности южных границ. Играли свою роль и эко­номические, торговые интересы. До этого монополия на торговлю с Азией находилась в руках Англии, Голландии, Португалии. Европейские купцы с величайшей выгодой использовали Россию в качестве транзитного пути. Теперь, когда удалось приобрести выход к Балтике, Россия должна была взять посредническую тор­говлю со странами Азии в свои руки. Соловьев писал о Петре, что «приобретение каспийского побережья он считал необходимым до­полнением к приобретению побережья Балтийского».

В зарубежной исторической литературе связи России со стра­нами Азии очень часто пытаются отождествлять с традиционной колониальной политикой западноевропейских стран. Подобные аналогии не имеют смысла. Расширение России происходило не в странах, расположенных за морями или океанами, а распрост­ранялось на территории, являвшиеся непосредственным продол­жением русских земель. Это был процесс, аналогичный формиро­ванию национальных территорий таких стран, как Франция, рас­пространение центральной власти которой на Бретань, Прованс, Лангедок или Корсику никому не приходит в голову объявлять колониальной политикой. Точно так же включение в состав Ан­глии Шотландии или Уэльса являлось естественным процессом территориального государственного образования, которое в России лишь несколько задержалось но времени, а по сравнению с Соеди­ненными Штатами Америки происходило, напротив, намного раньше. Россия просто не нуждалась в колониях, поскольку имела много собственных неосвоенных земель. Расширение русской тер­ритории носило к тому же в основном не завоевательный, а мирный характер, как это было, например, в Сибири. Если же присоеди­нение приобретало военные формы, то (как на Кавказе) это явля­лось, по существу, борьбой с Турцией или Персией, противодей­ствием их экспансии или потенциальной опасности западной ко­лонизации.


Характерны отношения России с самым далеким на ее азиат­ских соседей — с Китаем. На Дальнем Востоке политику террито­риальной экспансии в направлении забайкальских земель осуще­ствляла маньчжурская династия, правившая Китаем. Плодом этой экспансии, в частности, явился Нерчинский договор 1689 года, который был навязан России, и его пришлось соблюдать в течение веков. Пекнн проводил традиционную политику максимальной изоляции от внешнего мира. Единственным исключенном служила утвердившаяся там более чем за два века до петровских времен колония католических отцов-иезуитов. Естественно, сказывалась также географическая удаленность. Чтобы проделать путь до Пе­кина и обратно в Россию, торговым и дипломатическим миссиям требовалось два года.

В 1692 году из Москвы в Пекин отправилась миссия Елизария Избранта. Она не имела успеха; привезенную им царскую грамоту и подарки даже не приняли. Но зато развивались торговые отно­шения, которые оказались настолько выгодным делом, что им за­нялось государство, точнее его Сибирский приказ. С 1699 по 1717 год через Иркутск в Пекин прошло семь больших караванов. В 1706 году Петр издал указ о полной государственной монополии на торговлю с Китаем, которая достигла вскоре огромного оборота в 200 тысяч рублей в год. Но продолжалась частная полулегальная торговля через торг в Урге. Чтобы совершить выгодную поездку в Пекин, купцы часто отправлялись туда под видом дипломатов. В китайских архивах хранятся документы о том, что за период с 1689 по 1730 год в Пекине было принято 50 русских посольств. В действительности же Россия за это время направляла 3 послов и 14 торговых караванов.

В отдельные периоды в Китай вообще запрещалось приезжать русским купцам, но торговля шла непосредственно на границе, в Монголии, где русские покупали в основном чай, а продавали меха.

В 1719 году в Китай направили чрезвычайного посла капитана Л. Измайлова. Ему поручили договориться об установлении по­стоянного русского представительства, о постройке церкви, о сво­бодной и беспошлинной торговле, получить право держать в Пе­кине консула и т. п. Ни по одному из этих дел не договорились. Не обошлось, видимо, без влияния католиков-иезуитов, опасав­шихся конкуренции православной церкви. Только в 1728 году пет­ровскому дипломату С. Рагузинскому удалось заключить договор с Китаем, определивший границы, пункты для пограничной тор­говли и провозгласивший вечный мир. Но, как и раньше, не догово­рились об учреждении дипломатических представительств; отно­шения сохранили эпизодический, ограниченный характер. И хотя оставалось еще много нерешенных вопросов относительно при­граничных земель на русском Дальнем Востоке, Петру и его соратникам и в голову не приходила мысль, что их следует решать ка­ким-то другим способом, кроме терпеливой дипломатии.


Постоянных политических отношений не имела Россия до Петра и со среднеазиатскими ханствами — Хивой и Бухарой, расположенными по Амударье. Между тем ходили слухи, что сред­неазиатские реки необычайно богаты золотом. В 1714 году по Ирты­шу к югу двинулась экспедиция подполковника Бухгольца. Дол­гий и опасный поход едва не сорвался из-за нападений калмыков. Но он достиг многого: по его пути возникли крепости, а потом и го­рода Омск, Семипалатинск, Усть-Каменогорск и др. В начале 1716 года в Среднюю Азию с другой стороны, от Астрахани, дви­нулась экспедиция кабардинского князя Бековича-Черкасского. На восточном берегу Каспийского моря у Красноводского залива основали крепость. Затем отряд в три тысячи человек двинулся сухим путем к Хиве. Это был не завоевательный поход, а экспеди­ция с целью изучения края и с дипломатической задачей установ­ления дружеских связей с Хивой и Бухарой. Петр подчеркивал, что Бекович-Черкасский направлен в качестве посла. Царь велел также выяснить наличие торгового пути в Индию. Однако у озера Айбугир двухтысячный отряд Бековича подвергся нападению 20-тысячного хивинского войска. Русские разгромили эти силы. Затем хан Ширгазы вступил в переговоры и пригласил русских в свои города, уговорив их разделиться на пять небольших отрядов. Отважный, но доверчивый кабардинец Бекович-Черкасский наив­но согласился, и русские были коварно уничтожены. Казнили и са­мого князя.

Гораздо успешнее оказалось русское посольство в Бухару во главе с Ф. Беневини, который провел там несколько лет и собрал ценные сведения об особенностях, богатствах, о политических воз­можностях для России в Средней Азии. Но этим и ограничились действия Петра в отношении закаспийских земель. Во всяком слу­чае было намечено важное направление внешней политики России, которое в будущем приобретет большое значение.

Вообще, подобными экспедициями, начинаниями, идеями, ги­потезами Петр как бы ставил русским задачи на будущее. Яркий пример тому — его предсмертное поручение Ивану Ивановичу (Витусу Ионассену) Берингу определить географическое взаим­ное расположение России и Америки, задание, которое Беринг ге­роически выполнил уже после смерти Петра.

Основным мероприятием восточной петровской политики явил­ся так называемый «персидский поход». Традиционное название способно ввести в заблуждение и создать впечатление, что целью России было завоевание Персии. А это совершенно неверно, ибо речь шла об установлении контроля над Каспийским морем и о предотвращении здесь турецкого владычества. Персию же Петр стремился сделать союзником и другом. Он был заинтересован в сохранении и укреплении независимости Персии, в защите ее от турецкой экспансии. Правда, некоторые документы русского посла в Персии А. П. Волынского содержат идеи о возможности захва­та Персии. Но это вовсе не означает, что такой была политика Петра.